Акула пера в СССР - Евгений Капба

— Белозор? Это вы? Взгляните, что мне удалось найти в комиссионке! Это секретер из палисандрового дерева! Я бы душу дьяволу продал, если бы на моем предприятии могли делать нечто подобное… — секретер и вправду был хорош.

Явно дореволюционной еще работы, массивный, с множеством ящичков и отделений, он просто дышал стариной и аристократичностью.

— …но где я возьму палисандр, — развел руками Волков.

Мне показалось, что я ухватил Бога за бороду.

— А что, мастера-краснодеревщики имеются? — затаив дыхание, спросил я.

— О-о-о, за этим дело не станет! Уж поверьте — у меня есть такие умельцы, в руках которых дерево оживает… Да вот числятся они, правда, уборщиками и кочегарами, потому как официально в штат я краснодеревщика ввести не могу: зачем он нужен на фанерном производстве или на заводе ДСП? Даже и на мебельной фабрике нет такой штатной единицы, потому как из массива мы ничего не делаем… А что, товарищ Белозор, у вас завалялся десяток-другой тонн палисандрового дерева?

— Ну, что касается палисандра — тут мимо, но в наших краях имеются практически неисчерпаемые запасы не менее ценной и не менее специфической древесины…

— Так, Гера, это вопрос не праздный. Да! Ты говоришь очень серьезные вещи походя, как будто для тебя это нечто само собой разумеющееся… Подумай, прежде чем брякнуть что-то легкомысленное… — от леденящего душу тона Волкова снова появилось ощущение приближающегося стихийного бедствия.

Я слегка растерялся, и, чтобы скрыть волнение, прошелся по музею. Рояли тут действительно были — черный и белый. Один из них был открыт, и я чуть склонясь, положил пальцы на клавиши. Вся родня там, в будущем, ненавидела мой репертуар: на гитаре я умел играть "Цыганочку", а на фортепиано — "Мурку". Больше — почти ничего. Зато эти два хита — красиво и правильно.

Мелодия блатной баллады полилась неожиданно звучно, заполняя собой всё помещение музея, отражаясь от множества произведений декоративно-прикладного искусства, собранных здесь, проникая в замочные скважины сундуков и комодов, проскальзывая между тщательно пригнанными кусочками мозаики затейливого панно на стене… Вот что значит — работа мастера! Вот это инструмент так инструмент! На синтезаторе так не сбацаешь…

— …р-р-р-разве ж я тебе не покупал! — пропел Волков. — Да! Что же с ценной древесиной, Белозор?

— Мореный дуб! — сказал я и с шумом захлопнул крышку. — Пардон, неловко вышло. У вас под самыми ногами сотни и сотни стволов мореного дуба. Я разговаривал с Рустамом Гахрамановым, со спасательной станции — он готов предоставить водолазов, чтобы помочь в очистке излучины. Если вы предоставите технику, людей и складские помещения — просто представьте…

— Тихо! — рявкнул вдруг генеральный директор. — Ни слова больше! За мной!

И быстрым шагом покинул музей. Я ринулся за ним.

Секретарша даже пискнуть не успела, когда Волков промчался по приемной, открыл дверь и пропустил меня вперед. Его кабинет был довольно аскетичным, гораздо скромнее, чем у моего шефа. Но просторнее. Из шкафа появилась огромная топографическая карта Дубровицкого района, жестом фокусника Василий Николаевич разложил ее на столе, сунул мне в руку карандаш и лист серой писчей бумаги.

— Показывай, рассказывай.

Я к этому был готов.

— Смотрите — вот старое русло Днепра, этот каскад старичных озер. Вот дубравы, вот здесь — остатки реликтового леса, тут сохранились еще пни с годовыми кольцами, которые доказывают, что до войны деревья тут росли тысячелетние! А здесь, под Заводским районом, ПДО и Метизным заводом — основание их твердых пород… Потому река русло не меняла уже сотни и сотни лет. Теперь сложите два и два…

— Твою-то мать! А что Гахраманов говорит? Он же там со своими ихтиандрами как у себя дома, за столько-то лет…

— Говорит — корчи в несколько слоев, он задолбался из них утопленников вытаскивать!

— В несколько слоев? — в глазах Волкова зажегся фанатичный огонек. — Так, сегодня не получится, завтра — тоже… А вот послезавтра я туда вместе с Рустамчиком полезу. Лучше меня экспертов здесь нет. Да!

Он прошелся туда-сюда по кабинету, потом шагнул в мою сторону:

— Если это правда, Белозор… Знаешь… Я ведь в лепешку расшибусь, чтобы открыть тут производство мебели и сувениров из мореного дуба. У нас целое училище народных промыслов в Гомеле, там отделение резьбы по дереву… Выгребу подчистую пару выпусков, потом — буду выписывать целевые направления, мои кудесники уже здесь, на месте молодежь подучат… Станки закажу в ГДР! Придется, правда, с профилакторием повременить, но ничего — я всё отобью, у меня аппаратчики драться будут за дубровицкую мебель! Так вот, Герман Викторович — я по гроб жизни тебе это помнить буду, так и знай. Чем смогу, в общем…

— О чем речь, Николай Васильевич? — выдержал его взгляд я, — Вот хотите верьте, хотите нет — я хочу, чтобы Дубровица процветала. Если благодаря вовремя сказанным мной словам вы откроете новое предприятие, где будут работать дубровчане, получая при этом хорошую зарплату и занимаясь любимым делом — вот это и будет лучшей наградой. Я не умею строить дома, делать фанеру или добывать нефть. У меня есть только слова — и их я собираюсь использовать на благо своей малой родины.

— Вот как? — он глянул на меня с интересом, — И что — полное бескорыстие?

— Нет, отчего же? Цикл статей о новой фабрике, с начала строительства до первого стола, который появится в кабинете… Кого?

— Петра Мироновича! Вне всякого сомнения, — решительно кивнул Волков. — Я найду подходы. Да!

— Вот и моя корысть — выйду через вас на товарища Машерова… Может, и для него найдется у меня пара подходящих слов…

— Амбиции, однако, у вас, Белозор! Вы кем себя возомнили? — он улыбался, явно получая удовольствие от разговора.

— Глас вопиющего в пустыне… — невольно вырвались у меня слова, которые, будучи произнесенными в данное время и в этой стране, могли иметь самые печальные последствия.

Волков вдруг замер, испытующе глядя на меня.