Отряд; Отряд-2; Отряд-3; Отряд-4 - Алексей Евтушенко

– Знакомый запашок, – отчетливо произнесли рядышком, и Велга, покосившись, увидел Стихаря, выбирающегося из–под груды каких–то веток, щепок и сбитой наземь листвы. – Во рвануло! Эдак и контузию недолго заработать за здорово живешь.

– Подъем, разведчик, – сказал Александр, отряхиваясь. – Пошли глядеть. Может, кто и в живых остался.

С другой стороны на насыпь уже взобрались Дитц и Майер, и теперь Хельмут, глядя в их сторону, призывно махнул рукой.

Они медленно шли по усеянной кусками разнообразного железа земле, старательно переступая через то, что еще недавно было живыми и теплыми людьми. Пару раз попадались оторванные руки и ноги, но в большинстве случаев и разобрать толком было нельзя, к какой части тела принадлежал раньше тот или другой кровавый ошметок. Впрочем, и русские, и немцы были людьми привычными к такого рода зрелищам. Иное дело свароги. Держащиеся за руки и жмущиеся поближе друг к другу, Карсс и Стана напоминали испуганных детей и вид имели довольно бледный, так что Хельмут Дитц, бросив на них пару раз внимательный взгляд, предложил обоим посидеть где–нибудь в сторонке, пока люди сами не разберутся. К чести старшего советника и принцессы, они отказались от заманчивого предложения и мужественно продолжили путь.

Они тщательнейшим образом осмотрели все вокруг и обнаружили с дюжину относительно неповрежденных трупов в незнакомой маскировочной форме и уже под конец обхода наткнулись на еще живого летчика.

Тот лежал в сторонке, у самой лесополосы, видимо, отброшенный взрывной волной, с внутренностями наружу и страшно изуродованной тем же взрывом половиной лица, но его второй глаз был цел, в глазу этом плескалось через край человеческое страдание. То, что это именно летчик, было понятно по синему комбинезону с Георгием Победоносцем на груди и странному, формой напоминающему шарообразные каски гвардейцев–сварогов, белому шлему, валявшемуся рядом.

Александр Велга покосился на скользкий и дрожащий ком кишок, которые раненый судорожно придерживал руками, и осторожно присел рядом.

– Кто ты, друг? – сочувственно спросил он, глядя прямо в светло–карий, широко раскрытый глаз совсем еще молодого, судя по уцелевшей половине лица, парня.

Едва слышный полустон–полувсхлип сорвался с губ раненого.

– Что? – наклонился к нему Велга.

– Передайте Герцогу, – отчетливо сказал пилот по–русски и замолчал.

– Что передать, друг?

– Передайте Герцогу, что мы их остановили. И еще…

Но договорить ему не удалось. По телу пробежала длинная судорога, летчик дернулся два раза и затих, глядя куда–то в одному ему теперь известное место сквозь Велгу, небо и саму Вселенную.

– Готов, – прокомментировал Майер. – Жаль. И нас жаль, и его жаль. Нас жаль, потому что мы все–таки в России, а его жаль просто по–человечески.

– Он храбро дрался, – тихо сказал Карл Хейниц.

Обнажив головы, отряд с полминуты смотрел на мертвого юношу, пока Велга, тяжело вздохнув, не сказал:

– И все равно ни хрена не понятно. Если мы в России, то о каком герцоге он говорил? Сроду у нас не было никаких герцогов. Даже при царе.

– Может, кликуха? – предположил Валерка Стихарь. – У нас в Ростове на Багатяновке в тридцать девятом жил один барыга по кличке Князь. Так вот он…

– Погоди ты со своим барыгой, – поморщился Велга. – Тут, чую, дело серьезное. Хотя в твоем предположении насчет клички что–то есть.

– Информации мало, – резюмировал Дитц. – Предлагаю похоронить убитых по–солдатски и как следует покопаться в этом железе, – он повел подбородком, как бы обозначая место поиска. – Все необычные факты запишем по мере поступления, а потом вместе подумаем. Как, подходит предложение?

– Что это ты вдруг стал предлагать, а не приказывать, а, господин обер–лейтенант? – прищурился на него Велга.

– Так ведь обстоятельства меняются, – лучезарно улыбнулся в ответ Дитц. – Надо будет – прикажу, не сомневайся.

ГЛАВА 4

Через два часа между железнодорожной насыпью и лесополосой вырос приметный холмик свежевскопанной земли. В него воткнули крест, наскоро связанный из очищенного от веток и разрубленного пополам ствола молодого тополя; на крест водрузили белый летный шлем и дали в голубое безоблачное небо скупой залп.

Работка оказалась довольно–таки потной и грязной, и хорошо, что Стихарь обнаружил неподалеку то ли маленькую речушку, то ли большой ручей, где они смогли помыться и отдохнуть на пологом травянистом бережку.

Время было самое обеденное, но есть после такой работы никому не хотелось, и Хельмут Дитц, достав из нагрудного кармана небольшой блокнот и огрызок карандаша, сказал:

– Ну что, приступим? По–моему, кое–какие факты у нас уже имеются.

– Фактов на самом деле до хрена и больше, – сказал Велга, задумчиво жуя травинку. – Вот с объяснениями похуже. Летательный аппарат неизвестной конструкции – раз. Непонятная форма одежды – два. Стрелковое оружие, с которым лично я не встречался, – три. Эмблема с Георгием Победоносцем… Нет, ничего не приходит в голову.

– А что, – спросил Карсс, – разве у вас нет… ах, да, я и забыл. Действительно, нет. У нас когда–то были такие машины, и назывались они «крутилетами». От слов «крутить» и «летать». Крутящийся винт создает подъемную силу и…

– Да это все понятно! – досадливо махнул рукой Велга. – Пусть будет «крутилет», какая разница…

– Можно еще назвать «вертилет», – вставил Стихарь. – По–моему, так даже лучше звучит. Послушайте, а может, пока нас не было, на Земле что–нибудь серьезное произошло?

– К примеру, умер товарищ Сталин, коммунисты сожгли свои партбилеты, а к власти пришли герцоги и бароны! – весело предположил Майер.

– А мы выиграли войну! – хохотнул Шнайдер. – Иначе откуда бы взялись герцоги и бароны?

– Типун вам на язык! – рассердился Малышев. – А этот «крути–верти» откуда? И вообще, умереть, конечно, каждый может и даже, как это ни печально, товарищ Сталин. И с партией тоже всякое может случиться… Что это вы на меня так смотрите, товарищ лейтенант? Мо–жет. Но чтобы вы победили в этой войне!.. – Он аккуратно сложил из пальцев правой руки внушительных размеров кукиш и продемонстрировал его немцам. – Вот вам. Не дождетесь.

– Эй! – подскочил вдруг на месте молчаливый и не очень эмоциональный Карл Хейниц и с размаху хлопнул себя по лбу. – Я понял!

– Ну?! – повернулись к нему все.

– Это даже странно, – неуверенно рассмеялся он. – Я имею в виду, что это не пришло в голову вам, господин старший советник, и вам, Ваше Высочество. Вы ведь у нас опытные космические путешественники!

Карсс и Стана недоуменно переглянулись и озадаченно уставились на ефрейтора.

– Пространство–время! – торжественно провозгласил Хейниц. – Эффект, описываемый господином Альбертом Эйнштейном, немцем, между прочим…

– Евреем, – ласково поправил подчиненного Дитц. – Евреем, мой друг.

– Хорошо, пусть евреем. Но жил–то он в Германии, верно?

– Ладно, не важно. Продолжай.

– Так вот, кто из вас читал о его теории относительности, которая повсеместно принята ведущими учеными мира?

Присутствующие, кроме Велги и сварогов, отрицательно покачали головами.

– Не тяни душу, Карлуша, – попросил Валерка. – Выкладывай.

– Альберт Эйнштейн доказал, – радостно, как будто сам додумался до этого великого открытия, изрек Хейниц, и веснушки ярче проступили на сто побледневшем от волнения лице, – что на космическом корабле, движущемся со скоростью, близкой к скорости света, время относительно Земли замедляется, и очень сильно. То есть если на корабле пройдет, допустим, год, то на Земле может пройти и сто лет.

– И… что? – с обалделым видом осведомился Веш–няк.

– А то, что мы двигались со скоростью гораздо большей, чем скорость света, и теперь находимся в бу–дущем.

– Ни х… себе, – пробормотал Стихарь.

– Это как? – снова не понял Вешняк.

– Он хочет сказать, – спокойно пояснил Велга, – что сейчас не тысяча девятьсот сорок третий год, а, мо–жет быть, две тысячи сорок третий. Да, Карл?

– Именно.

– Ну ты, земеля, и заливаешь! – восхитился Стихарь.

– Тем не менее он прав, – сказал Карсс. – Такой закон действительно существует, но к нашему случаю он, к сожалению, не имеет ни малейшего отношения.

– Это еще почему? – обиделся Хейниц.

– Потому что мы путешествовали в гиперпространстве, а там совершенно иные законы. И на время они не влияют, можешь мне поверить. Вернее, влияют, но совершенно не так… м–м… трудно объяснить, но поверь, что теория вашего… как его?

– Эйнштейна, – подсказал Дитц.

– Да, Эйнштейна. Она верна лишь для обычного пространства. Мы же, повторяю, шли через гиперпространство.