Сила меча - Дмитрий Тедеев

Однороги использовались в Фатамии в основном в хозяйстве как сильные, выносливые и при этом спокойные, неагрессивные животные. Операцию же по вживлению в мозг золотых пластин, превращающую животное в боевого однорога, могли выполнять только три человека в этом мире, и все они были моими слугами. Секреты этой операции передавались только в пределах одной семьи от отца к старшему сыну, и эта семья (дед, отец и сын) жила в постоянном заточении в моём замке. А боевые однороги были лишь в моём войске, если не считать нескольких животных, подаренных ещё Арикой (вместе со всадниками) королю и человеку, которого все называли не иначе, как “Его Великая Святомудрость”.

Я уже знал, что унаследованное мной герцогство Картенийское является самым большим в королевстве, а я стал чуть ли ни самым богатым и влиятельным человеком, намного богаче и влиятельнее самого короля. Но был человек, перед которым даже моё огромное могущество мало что значило. Его Великая Святомудрость, глава “официальной” церкви в королевстве. И не только в этом королевстве. Что‑то вроде Папы Римского в этом мире, только не двадцать первого века, а в самые мрачные времена разгула инквизиции.

Его Великая Святомудрость мог, призвав паству “покарать богохульников”, в любой момент развязать войну и внутри Фатамии, и даже между множеством государств. Но он не увлекался крупными войнами, войны нужны были ему лишь для того, чтобы увеличить своё и без того несметное богатство и такую же огромную власть. И для этого больше подходили мелкие кровавые стычки, которые он время от времени начинал и сам же почти немедленно прекращал своим высочайшим указом. Оказалось, что в тот день войско герцога как раз возвращалось с очередной такой стычки. А сам герцог Арика опередил (на свою беду) своё войско и нарвался на меня…

Заключённая в подземельях моего замка семья “хирургов” могла, оказывается, выполнять операции по вживлению пластинок в мозг не только однорогам. Во время смотра я увидел огромного, размером с корову, паука, страшного хищника, встречающегося в здешней природе, к счастью, довольно редко и на человека никогда не нападавшего. Вовсе не потому, что с человеком он не смог бы справиться. Это существо могло бегать быстрее лошади, причём не только по земле, но и по отвесным скалам и стенам, против его панциря бессильны были мечи и лёгкие стрелы. Тяжёлые топоры могли, хоть и с трудом, пробить его, но подобраться к этим быстрым, ловким и обладающим просто чудовищной силой существам на расстояние удара топором было немыслимо, и в старину пауки представляли собой страшную опасность, против которой не было никакого спасения. Порой эти монстры истребляли целые деревни, часто захаживали и в города, легко разламывали самые крепкие двери и выковыривали наружу лакомых для них людей. И так продолжалось до изобретения арбалета.

Изобретение тяжёлых и очень мощных арбалетов было в этом мире эпохальным событием. Стрелы арбалетов пробивали даже толстую стальную броню. А с близкого расстояния – и панцирь паука. У человека появилась возможность противостоять этим монстрам, и злобные, но невероятно умные чудовища немедленно это поняли и перестали нападать на людей. После того, как были застрелены несколько пауков, уже больше двухсот лет не было известно ни одного случая, чтобы человек пострадал от них. Исключая, конечно, боевых пауков. Которые были только в моём герцогстве.

Добывать паучат, на которых и можно было делать операцию по вживлению в мозг пластинок, было невероятно трудно. Взрослели паучата долго, около тридцати лет, были очень прихотливы к условиям содержания и часто погибали в неволе. Поэтому ценились взрослые боевые пауки очень высоко. Их очень берегли, берегли гораздо больше, чем людей, и в бою использовали крайне редко. Использовали их в основном ночью, пауки видели в непроглядной темноте не хуже, чем днём, они могли перелезть через любую крепостную стену, забраться внутрь самого неприступного замка, благодаря своему уму и непомерной силе открыть, взломать изнутри почти любые ворота.

Задания они получали от людей, обладающих способностями к телепатии и развившими у себя эти способности длительными тренировками.

Выполняли задания пауки неукоснительно, даже если выполнение такого задания означало для них неминуемую гибель. Потому что гораздо больше смерти боялись они звуков особых валторн. Вернее, как я понял, не совсем звуков, эти “валторны” издавали не только звуки, но и излучали что‑то наподобие радиоволн, улавливаемых вживлёнными в мозг паука пластинами даже на очень большом расстоянии. Для каждого боевого паука существовала отдельная, именно на него настроенная валторна.

За всю историю использования боевых пауков не было известно ни одного случая даже малейшего неповиновения. В дрессировке используется кнут и пряник, но для пауков пряник был не нужен, настолько силён был их страх перед кнутом.

В больших клетках сидели летунцы, громадные птицы, точнее, не совсем птицы, а какие‑то летающие динозавры, что‑то вроде птеродактилей. Использовались летунцы для того, чтобы, например, сбрасывать сверху на врага небольшие бочонки с кипящей смолой.

Ещё мне запомнились боевые псы, крупные длинноногие собаки, похожие на борзых. Собаки эти были бы очень красивыми, если бы не их безобразные, почти крокодильи морды. Укусы у этих псов были, как оказалось, страшной силы, они были способны легко дробить кости даже однорогов. Однако в бою такие собаки использовались мало, против хорошо вооружённых пеших воинов в тяжёлых доспехах псы эти были бессильны. Иногда их выпускали против кавалерии, лошади очень боялись этих быстроногих “крокодилов”, которые запросто могли на всём бегу одним укусом сломать им ногу, разорвать глотку. Но чаще псы использовались в карательных целях для устрашения и без того замордованных крестьян.

Оружие было в основном обычным, средневековым. Но среди воинов были и люди, совсем не носившие оружия. Они с помощью заклинаний могли приводить в действие некие мистические силы. То есть действовать приблизительно так, как я, дурак, действовал на той проклятой вечеринке. Результаты действий заклинателей были гораздо скромнее того, чего сдуру добился я, но тоже очень даже не слабые. Они могли вызвать проливной дождь, крупный град, ураганный ветер, нашествие насекомых и многое другое. Заклинателей использовали очень редко, реже даже, чем боевых пауков, результаты их заклинаний были труднопредсказуемы и могли нанести вред не только врагу.

После смотра состоялись торжественные похороны герцога и офицеров. Похороны эти, похоже, ни у кого, кроме меня, не вызывали особого уныния. Смерть в этом мире была делом совершенно привычным, никого не удивляла и не особенно пугала. Но мне при виде гробов стало плохо, к горлу подкатила тошнота, и я с ужасом почувствовал, что на меня опять, как и после убийства герцога, начинают накатывать волны безумия. Раина вновь пришла на помощь, обеими руками сжала мою ладонь и держала так до тех пор, пока я не пришёл в себя. К счастью, продолжался припадок в этот раз совсем недолго, и никто его, кроме Раины, похоже, и не заметил.

Когда после похорон мы возвращались в деревню, среди пасшегося на лугах крестьянского скота я кроме вполне заурядных животных увидел уже знакомых мне однорогов, только не боевых, а “обычных”. А также животных, похожих на лосей. И совершенно фантастических листоедов – существ с телом громадной коровы (с выменем) и длиннющей шеей жирафа. Листоеды объедали листья с деревьев, похожих на гигантские, высотой в четтыре–пять метров, папоротники. Как я понял, папоротники эти разводили специально для этих листоедов.

Мы вновь вошли в деревню, и я, когда увидел накрытые для праздничного пира в мою честь столы, неожиданно почувствовал волчий, просто нестерпимый голод. И тут же – неожиданный новый приступ тошноты, меня едва не вывернуло наизнанку. Хорошо ещё, что желудок был пуст.

Приступ тошноты вызвал запах и вид мяса, от которого ломились столы. Огромные бифштексы с кровью сразу же заставили вспомнить окровавленные трупы убитых мной людей. От одной мысли о том, что мне, возможно, придётся всё это есть, я чуть не умер. К счастью, непременно есть мясо от меня никто не потребовал, на столе полным–полно было и вполне вегетарианских блюд.

Наполнялись вином и осушались кубки, гремели приветствия, подхватываемые восторженными глотками, то и дело раздавался оглушительный хохот. Люди вовсю веселились, празднуя смерть герцога, своих командиров и товарищей и моё возведение на герцогский трон…

В самый разгар пира к сидящему в стороне за отдельным столиком Ларемизу, назначенному мной новому старосте деревни, подскочил крестьянин с перекошенным от страха лицом. Он что‑то прошептал тому на ухо, и Ларемиз тут же бросил на меня беглый взгляд, тоже наполненный смертельным ужасом.