Трехручный меч - Юрий Никитин

насквозь.

Волк недовольно зарычал, но вызвался отвести нас сам, а то если следить за этим дурным пернатым, то глаза выколешь о ветки, а конь переломает ноги о пни и валежины.

Поляна и в самом деле засветилась издали в темном лесу, как подсвеченная мощными прожекторами. Солнечный свет падает сверху, зеленая трава светится, как из драгоценной ткани, а полумрак за деревьями, откуда мы только что приехали, кажется настоящей тьмой глубокой ночи.

Я расседлал коней, немного поводил вокруг дуба, чтобы остыли, волк исчез, а когда я уже поил коней, притащил молодого олененка. Ворон недовольно закаркал, его карта бита, сел на пень и, нахохлившись, сделал вид, что спит. Принцесса разобрала дорожные мешки, расстелила скатерть и раскладывала по ней еду, захваченную из дворца. Я присвистнул, девушка явно изготовилась в очень дальнее путешествие.

— Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, — сказал я с чувством, — это я к тому, что всецело и даже полностью одобряю вашу тактику, Ваше Величество! Но предупреждаю, этот путь должен быть хор-р-рошо протоптан. Так что приступайте к разделыванию добычи.

— Думаете, не смогу? — ответила она с вызовом. — Хотя разделывать — это, вообще-то, мужское дело, но я могу преподать вам урок.

— Преподайте, — согласился я лениво. — Люблю, когда мне вот так уроки преподают. А меня пусть совесть замучает!

Она озлилась, сверкнула глазами, но сдержалась с немедленным ответом. Немедленное — не всегда самое удачное, вместо этого она скользнула пренебрежительным взглядом по моей культуристской фигуре, произнесла нежно-ядовито:

— Гордость женщин — шарм, а мужчины — шрам. Но что-то у вас, такого с виду мужественного, кожа чище, чем у юной девушки.

Разожгли костер, искры поднимаются в темноту, развесили кусочки мяса на жердочках, через несколько минут пошел одуряющий запах.

— Шрамами теперь гордятся те, — ответил я, — кто встречался со мной. Кому удалось выжить. Представляю, что нарассказывали вам и сколько раз меня убили!

Она фыркнула, взяла ломтик мяса, я взял после нее, запоздало понял, что выказываю благовоспитанность, этого еще не хватало, с этой дури все начинается, тут же зачавкал, пока не заметила, какой я джентльменистый. Она ела спокойно, привычно, значит, уже бывала в таких поездках, хотя бы на охоте, не ахает, что муравей забежал на скатерть и пытается уволочь крошку сыра.

— Мясо ваше, — сказала она. — Мне хватит этого меда.

— Желание женщины — закон, — сказал я. — Если совпадает с желанием мужчины.

Она нахмурилась, промолчала с высокомерностью высокорожденной, а я, шумно и со смаком обсасывая косточку, предложил:

— Может быть, расскажете, Ваше Величество?.. Что именно вас побудило лично принять участие в такой авантюре? Можно было послать вместо себя десяток крепких ребят в железе. Или считаете, что вы круче? Я, конечно, понимаю, что потаенной причиной был я, такой замечательный, вы уже без ума от меня, хоть и не признаетесь пока даже себе, но для общего употребления есть же и другая причина, понаряднее? Кстати, как вас называть проще, ведь здесь нет придворных, что пеняли бы вам за нарушение этикета?

Она бледнела, синела, лиловела, испепеляла меня взором, но я сам затянул тираду, и Ее Королевское Величество сумело взять себя в свои нежные ручки, думаю, такое брать в руки приятно даже ей, выпрямилась в положении сидя и спросила ледяным тоном:

— А зачем отказываться от этикета?

— Да просто длинно выговаривать, — объяснил я. — У нас в селе один утонул, пока выговаривали его длинное имя.

— Нарушение в одном, — произнесла она ледяным голосом, — ведет к ослаблению в другом. Я предпочитаю, чтобы вы всегда обращались ко мне как к Моему Величеству.

Я пожал плечами:

— Да мне, вообще-то, по фигу. Помню, был такой Джавахарлал Неру, а еще — Межелайтиускаускас Константинодопопулос… И ничего, как-то жили. Я, вообще, одного вообще двухголового знаю! А еще рассказывали про женщину с четырьмя грудями и… густыми волосами на животе. Так что «Ваше Величество» в лесу — это еще не самое то…

Она нахмурилась, долго старалась сообразить, где же это я ее уел, а что уел, видно по честной гнусной роже варвара с дурацкой мужской улыбкой полного и безоговорочного превосходства.

— Тролль похитил мою младшую сестру, — сказала она наконец. — Теперь у отца никого!.. Сперва ссора со мной, я ушла и живу, как хочу, хотя теперь уже понимаю, сглупила… Но сестренку люблю, она у нас тихая и нежная, отцу никогда не перечила. Словом, та самая идеальная женщина, о которой все мужчины говорят с таким придыханием в ваших суровых голосах! Отец не должен оставаться один, хватит и того, что я с ним так… нехорошо.

Она отвернулась и долго рылась в мешке, я рассматривал ее неторопливо, не натыкаясь на колючий взгляд, подумал, что если женщина называет мужчину сволочью, значит, он все сделал правильно, так что у нас все в порядке.

— Ладно, — буркнул я и, красиво рыгнув, отшвырнул в сторону кустов обглоданную кость. Волк тут же подпрыгнул и, поймав на лету, схрумал. Не потому, что голоден, а из любви к искусству. — Ладно, хоть путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, это не значит, что туда нужно гонять многотонные грузовики… Считайте, что вы меня ублажили кормом.

Ворон каркнул с куста:

— Путь к сердцу героя проходит через желудок, а потом дальше, дальше, дальше…

— Заткнись, — сказал я беззлобно. — Королева не знает, на что ты намекаешь. И я уверен, она не пойдет вскоре в кусты. Вообще!

Она повернулась с рулоном пергамента в руке, наткнулась на мой взгляд. Спросила неожиданно:

— А что вы, варвары, вообще-то цените в женщинах?

Если она ждала, что я отвечу честно насчет крупных tits, то ошиблась, я сказал самым правдивым голосом:

— Душу, конечно же — душу!

— Да? — переспросила с сомнением. — А куда при этом смотрите?

— В душу, — ответил я нагло.

Она фыркнула, как мой Рогач, даже еще громче, мой Рогач со своим фырканьем вообще интеллигент, расстелила рядом со скатертью карту. Муравьи тут же ринулись растаскивать крошки, королева хотела свернуть скатерть, но я не дал, сперва вытряхнул остатки муравьям, а потом кивнул на карту:

— У вас вроде бы чуть подробнее, чем у вашего бати.

— Неудивительно, это наши места. Смотрите, нам надо слегка налево…

— Это я с великим удовольствием! — воскликнул я.

Она одарила меня ледяным презрением:

— Следите за картой. Если прямо, то сперва река с бурным течением, а потом пропасть. Если же взять левее, там переправа, а через пропасть переброшен мост.

Я внимательно рассматривал карту, она для тупого варвара вела пальчиком по извивам дороги. Потом ее пальчик дрогнул и застыл. Похоже, одна и та же мысль пришла нам в головы. Вот здесь будем ссориться, пикироваться, но на горном перевале нас встретит холодный ветер, придется заночевать… а плащ у нас один. Возможно, даже посовокупляемся, но нашей враждебности это не отменит. Вот здесь придется идти через бурную реку… Я ее успею подхватить раньше, чем унесет бурный поток. Или она меня успеет, это неважно, теперь роли уравнялись. После чего вынужденно будем пикироваться меньше. Что и понятно: спасший напарника — чтобы тот не подумал, что теперь пользуется положением, другой из чувства благодарности не сумеет ответить колкостью… Вот здесь гостиница, поедим вволю, выпьем вина. И хотя на этот раз будет возможность взять отдельные постели… Гм, возьмем или нет?..