Чужие дороги - Галина Дмитриевна Гончарова

Бран даже не почешется. — Я пошлю голубя на Вирму. Если будет на то милость Холоша, «Танцующая русалка» не доберется до Авестера. А если и доберется, мы будем знать все.

— Может и добраться, — скрипнул зубами Эрик.

Бирмане переглянулись. Двое моряков, ну и Бран с Августом, как имеющие непосредственное отношение к мореходству, они понимали и другое.

Пока долетит весточка.

Пока выйдут в море вирмане....

У Лофрейна был хороший шанс проскочить непойманным.

С другой стороны... в море ему было лучше не выходить. Никогда.

Если Энтони Лофрейн попадется в руки любому вир- манину — он сильно позавидует мертвым. Легкой смерти ему не дадут.

— Я прикажу своим людям искать сведения, — поддержал Ричард. — И как только мы что-то узнаем, ты тут же поедешь.–

— Я с ума здесь сойду, — почти простонал Джее.

— Не сойдешь. Ты ей нужен.

Против этого никто не возразил.

Но как же мучительно было ждать — и осознавать свое бессилие!

Как же жестоко и тоскливо...

Страх рвал душу на части, страх не за себя — за близкого человека. Близких людей.

Ох, Лилиан... где ты?

Его величество закончил совет и распустил всех.

Хотя — распустил, это громко сказано. Всем присутствующим были выделены покои во дворце,. Все разошлись по своим комнатам, только и всего. Даже Август....

Ричард и его попросил оставаться покамест во дворце, в Лавери. Он лучше других понимал, насколько Лилиан зависима от близких. Если ее будут шантажировать... да кем угодно!

Лофрейн допустил одну ошибку. Если бы вместе с Лилиан он выкрал кого угодно — Романа, Джейкоба, Мири... любого из Иртонов, Лилиан вела бы себя тихо и примерно, опасаясь за их жизни.

Сейчас она одна. Это плохо, но это же может ее и спасти. Удержать ее у Лофрейна не получится.

Ричард был в этом уверен. Лилиан Иртон сделает все, чтобы вернуться домой, а они ей помогут.

« ф

— Бран?

Анжелина глядела, как собирается муж. Как одевается в темное, проверяет каждую пряжку, каждую петельку, цепляет оружие...

— Да, дорогая?–

— Ты... — Анжелина хотела спросить: «ты куда?», но потом передумала. И вместо этого поинтересовалась. — Ты надолго?

— Надеюсь, нет.

— Тогда я подожду тебя?

Бран поцеловал руку своей супруге.

— Лучше ложись, родная. Если хочешь, я разбужу тебя, когда вернусь.

Анжелина улыбнулась.

— Я подумаю. Но если я усну — обязательно разбуди меня.

— Обещаю.

Обещаю.

Долго не задерживаться, да...

Бран улыбнулся супруге. Само очарование, которому и горб не помеха. Свет души в голубых глазах, свет любви, тепло и уют родного дома. Пусть этот дом и переместился временно в королевский дворец. И ответная улыбка Анжелины.

Как хорошо возвращаться туда, где тебя ждут.

❖ ❖ *

Просыпаться можно по-разному.

От поцелуя любимой, от запаха кофе, поданного тебе в постель с разными вкусняшками, от звонка будильника и от звонка в дверь. Но это достаточно... ладно, иногда не самые приятные, но все же спокойные, бытовые пробуждения.

Мирные...

А вот каково это — просыпаться, оттого, что с тебя начинают драть шкуру?

Не в переносном, в буквальном смысле слова. Делают длинный тонкий надрез вдоль ключицы, аккуратно поддевают ножом кожу...

Больно!

Ты выгибаешься, пытаешься кричать, но неизвестные вивисекторы весьма предусмотрительны.

Тебя, пока ты спал, привязали за руки и за ноги к кровати, растянув, словно букву «X», и дергаться ты почти не можешь.

Кричать?

Кляп человечество изобрело очень давно. И неизвестные прекрасно ознакомились с этим изобретением. Как им только удалось все это сделать?

Хотя Бран попросту пережал жилу на шее дипломата, а когда тот ушел в глубокий обморок, сделал все, что ему было необходимо. Хватило времени и привязать, и кляп засунуть...

Что остается?

Только рыдать. Но есть подозрения, что неизвестного ты этим не разжалобишь.

Лезвие скользнуло выше, пропутешествовало по горлу Альдена — дипломат даже дышать боялся, так близко от сонной артерии был этот клинок. Так плотно...

— Поговорим? — прошипела темнота?

Дипломат согласно замычал.

Да, поговорим, конечно! Вы только кляп выньте, а уж я всю улицу соберу...

Темнота приблизилась еще сильнее.

— Нет, малыш, ты меня не понял...

Горацио смотрел на своего мучителя широко раскрытыми глазами, но...

Что^Можно увидеть?

Плащ, широкий, окутывающий негодяя, словно облако. Капюшон.

Глубокий и надежно закрывающий лицо. Попытка вглядеться тоже ничего не дала, под капюшоном было черным-черно.

Кинжал скользнул, прочертил кровавую линию как раз надо лбом, по линии волос.

— Как-то раз, одна милая дама рассказала мне про интересный обычай. Согласись — убивать человека — это грязно.

Альден замычал.

Да, грязно! Отвратительно!

И вообще — не надо его убивать! Пожалуйста!!!

Дипломат был храбрым человеком, но в такой ситуации сломается любой, гораздо более сильный духом.

А незнакомец еще не закончил ломку.

— Поэтому лучше не убивать человека. Можно сделать так, что он будет мечтать о смерти. Можно так изуродовать человека, что от него будут шарахаться с воплем ужаса даже самые стойкие... если конечно, таковые окажутся в доме призрения для безумцев.

Горацио задрожал всем телом. Вот уж куда ему совершенно не хотелось! А незнакомец продолжал академическим, сухим и скучным даже тоном.

— Это интересный обычай, который позволяет оставить себе на память частичку врага. Это делается так. Кожа надрезается вот здесь, здесь и здесь... — кинжал неприятно холодил кожу в указанных местах, поцарапывал... — Потом поддевается и снимается, словно шапочка. Хочешь попробовать?

Горацио не хотел. Но подозревал, что его мнение в расчет не примут!

— На память мне останется симпатичная шапочка с волосами. Называется это — скальп. Мило, правда?

Почему-то Горацио не находил в этом ничего милого.

— Есть и другие варианты. К примеру, красный орел... не доводилось слышать?

Нет, не доводилось. И не хотелось. Только кто ж его слушать-то будет?

— Я сделаю надрезы здесь и здесь... Правда, лучше это делать на спине, но со стороны груди тоже можно. Или я просто оглушу тебя и перевяжу нужным мне образом. Делаются надрезы, потом аккуратно снимается кожа, чтобы получить доступ к ребрам, и я начну их выламывать...

Голос шептал ужасы.

И самое страшное было в его спокойствии. Безразличии даже.

Это-то и заставляло поверить — сделает.

И это, и не только это, и что пострашнее...

Не просто сделает. С огромным удовольствием, методично, спокойно, так, что никто не услышит. А утром — утром Горацио найдут после всего проделанного... найдут... Живого? Вполне возможно. И он