Лицей послушных жен (сборник) - Ирэн Роздобудько

– Сделаем так, – решительно сказала Рив. – Быстренько прочитаем ее и до утра вернем на место.

– А если кто-то об этом узнает? – испуганно спросила Озу.

– Если каждая из нас будет молчать, никто не узнает, – сказала Мия.

Мы переглянулись. Это было опасно: никто из нас не мог поручиться за другого!

– Может, лучше все-таки отнести ее? – предложила Ита.

– Ты не уверена в себе? – подозрительно спросила Рив.

Ита покраснела как помидор и закачала головой: мол, нет, уверена.

Лил взяла папку в руки, развязала грязноватые веревки, и мы склонились над ней так же, как склонялись к иллюминатору на крыше Бального зала, – затаив дыхание, с ощущением запрещенного и опасного развлечения.

Лил начала листать бумаги.

В самом начале они были пожелтевшие, написанные детским почерком с множеством пятен, рисунков и ошибок. На них было все то, что писали и мы начиная с первого класса.

О том, какое счастье попасть в это элитное заведение, какое здесь хорошее питание с ежевечерним яблочным штруделем, какие развлечения и игры на свежем воздухе, песни, которые мы поем у костра летом, и подарки от святого Николая – зимой. Об одежде и игрушках, об уроках вязания и танцев, об учителях, которые полностью заменили родителей. Конечно, были и пассажи по поводу тоски по дому, но они сразу же прерывались весомыми аргументами в пользу прекрасного существования в ЛПЖ.

«Сегодня нам давали розовое мороженое, – вслух читала Лил, – а потом водили в сауну. Немного думала о бабушке, здорова ли она. И помолилась за то, что теперь ей намного легче, так как она не должна присматривать за мной…»

Страницы, касающиеся учебы в старших классах, были об уроках, о выборе духов, об интересе к балам и так далее.

Читая это, мы переглянулись. Это ж надо: все писали как под копирку!

И о мечтах. И о будущей жизни.

Возможно, Тур больше, чем другие, описывала уроки танцев, стихосложения и пения. Но это и неудивительно. Она была самой талантливой среди нас!

Мы быстро просмотрели записи до того самого дня, когда для Тур настало время первого бала.

И отсюда начали читать медленнее.

Она писала, как ей понравился Алекс, в чем он был одет и как она чуть не потеряла сознание, когда он впервые положил свою руку ей на талию, приглашая танцевать.

На последней странице, которая касалась жизни в лицее, была совсем короткая запись: «Завтра я уеду из родных мест. Алекс сказал, что меня ждет самая счастливая жизнь. Моя благодарность не имеет границ. Я плачу и молюсь. Я счастлива…» Внизу под записью было нарисовано сердце.

В конце этих записей стояла печать ЛПЖ, заверенная подписью госпожи Директрисы.

К довольно объемному дневнику, прошитому металлическими скобами, было приложено еще с десяток других листов, на которых значилось «Дополнение».

Это уже Тур прислала после выезда из ЛПЖ отчет, который нас особенно интересовал.

Тот самый, благодаря которому наша молчунья Лил должна либо оправдаться, либо так и остаться вруньей.

Дрожащим голосом Лил начала читать.

Отчет отличался от предыдущего текста тем, что фразы были обрывистые, а почерк небрежный, как будто писали в темноте.

Первые десять страниц поразили нас однообразием, поскольку на них было написано всего два слова: «Я счастлива».

Иногда слова сливались в одну длинную фразу: «Ясчастливаясчастливаясчастливаясчастлива…», а местами между ними был большой интервал и они ползли то вверх, то вниз. Как будто Тур таким образом танцевала на бумаге восточный танец, во время исполнения которого дрожит каждая мышца.

Мы пролистали эти страницы с недоумением и раздражением: это было так не похоже на Тур! Она всегда писала аккуратно, с метафорами, эпитетами и сравнениями, так, как нас учили на уроках литературного творчества.

После этих однообразных страниц начался такой же неаккуратный текст, который пришлось перечитывать сто раз, прежде чем понять смысл хромых букв.

«Сегодня я сделала фуагра под красно-смородиновым соусом. Целый день искала рецепт. И вот наконец у меня получилось так, как написано в кулинарной книге. Я очень хочу, чтобы сегодня ОН был доволен. Выложила, украсив зеленью – базиликом, петрушкой, кинзой – и каплями соуса, как показано на фото. Но до ночи блюдо заветрелось, края потемнели. Я понемногу срезала, но все равно вид был испорчен.

В полвторого ОН есть не захотел. Устал. Взял тарелку и обмазал паштетом обои в кухне. Я хотела есть – там на стене остался приличный кусок паштета. Я его счистила и съела. Помыла стену и пол. Не знала, как поступить: то ли идти в спальню, то ли остаться в гостиной на тахте. Не знала, как будет лучше для НЕГО. Пошла в спальню. ОН тяжело дышал. ОН очень устает, обеспечивая меня…»

«Должна ли я записать то, что услышала? Наверное, записывать нужно все, что происходит, что беспокоит и учит жить. Принимать новый опыт с благодарностью! Поэтому запишу ЕГО слова, сказанные сегодня (точнее, уже вчера!) в час ночи, когда ОН вернулся. Сказал следующее: “Я заплатил за тебя кучу бабок вашему крейзанутому заведению – все, что ты (здесь он назвал меня именем одного парнокопытного животного, которого я никогда не видела) там надевала, обувала, намазывала на лицо и чем подтиралась, – все с самого начала оплачено мной! Даже прокладки! А ты оказалась такой дешевкой. Ни на что не способна…” Потом он вытирал мне кровь с виска и сам забинтовывал мой сломанный палец. Я поблагодарила и сказала, что мне совсем не больно…»

Мы перевели дух, но боялись взглянуть друг на друга.

А Лил продолжала читать.

«Сегодня мы идем в горы – снимать ролик для ЛПЖ. ОН очень изобретательный, не хочет, как говорит, снимать банальности! Наш ролик должен быть самым лучшим. Я уверена. Собрала корзинку для пикника: наша домработница Вера Ивановна по моему заказу испекла штрудель, сварила яйца, пожарила рыбу в кляре. Я положила в корзинку много зелени, салями первого сорта, молодую картошку, бутылку «Пино Гриджио». День выдался прекрасный. И для съемок, и для пикника. ОН купил мне превосходное платье. Какое хорошее настроение!»

«…Немного устала. Лежу. Ноет печень… Надо было просто уклониться. Это же мелочь: просто увернуться в другую сторону. Лежу, вспоминаю прекрасный день на природе.

Было только немного тяжело сниматься. ОН делал по двадцать дублей, чтобы все получилось совершенно как в настоящем кино. И я это понимаю! Совершенство должно быть во всем.

Как настоящий режиссер, ОН говорил: “Улыбайся! Веселее! Смейся! Еще, еще, еще! Не так! Еще раз! Пройдись. Теперь – побегай. Веселее! Еще веселее! Плохо… Еще раз!” Я страшно устала бегать по полю. И мышцы лица будто окаменели.

Я спрашивала, что это за имя, которым он называет меня, и почему. Ведь я люблю познавать все новое. ОН сказал, что “пони” – это маленькая глупая лошадка, которую надо хорошенько хлестать, потому что она тупая. “Покружись! Смейся! Пони!” Я кружилась и смеялась, так что потом не могла остановиться. ЕМУ пришлось облить меня вином… Наконец мы все отсняли. И я развернула скатерть, поставила на нее еду. ОН сказал, что еда – плебейская. Раздавил яйцо у меня на голове. Как мне было стыдно! Вот я дура! Надо было приготовить что-нибудь другое… До кровати ОН донес меня на руках, потому что я уже не могла идти сама. Печень ноет до сих пор. Но теперь я знаю, что ОН не любит яиц и бутербродов. В следующий раз буду более осмотрительной».

Дальше шло страниц пять однообразного: «Я счастлива».

И следующая запись: «Я не умею убивать то, что двигается и дышит! ОН захохотал и сказал: возьми молоток и шарахни ее по голове! Но ведь она – живая! Она открывала рот и хватала им воздух. И смотрела на меня. О, как она смотрела на меня… Видимо, я и правда ни на что путное не способна. Бедный, бедный, ОН сделал плохой выбор, ОН жалеет. Я виновата в этом. Я не оправдала ничьих надежд…»

После этой записи было еще несколько страниц с перечислением всех постулатов нашего Устава: «Благодарность. Терпение…» и так далее.

– Она там, наверное, с ума сошла! – презрительно пожала плечами Рив.

– А может, она и была сумасшедшей, только мы этого не замечали… – добавила Ита.

У меня пересохло в горле, и я промолчала.

А Лил перевернула последнюю страницу.

Там почерк вообще был ужасный! Это было обращение к госпоже Директрисе:

«Дорогая госпожа Директриса!

Прошу меня простить, что была плохой ученицей и чего-то не поняла. Но я выполняю все пункты нашего Устава. Я стараюсь быть счастливой и сделать счастливым своего мужа, что является главной целью каждой из нас. Но у меня не получается! Я ничего не понимаю. Я все время пересматриваю конспекты по нашим действующим предметам и стараюсь вести себя в соответствии со всеми упражнениями. Но с каждой неделей худею на несколько килограммов. Мои руки и ноги покрыты синяками, а голос совсем пропал. Начали выпадать волосы – врач сказал, что это на нервной почве. Но я не нервничаю! Я пытаюсь только честно исполнять свой долг. Сдерживаю эмоции, чувствую благодарность, молчу, всеми мыслями, действиями, телом и душой отдаюсь принципам Служения. Может быть, это и есть счастье? Помогите разобраться! ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА ХОТЬ НА ДЕНЬ!..»