Смех Again - Олег Гладов

— И Четырёхрукий сказал: «Этого ребёнка нельзя оставлять». А Ма сказала: «Нет. Я ждала этого всю жизнь». А Па сказал: «Я не твой брат, дура. Ты не родишь ни Гитлера, ни Клеопатру». И Ма сказала: «Ты врёшь. Это особенный ребёнок, и я его не отдам». И Четырёхрукий сказал: «Ему всего три недели, а он уже делает вещи, которые не понимает». И Смех сказал: «Я боюсь, что он уже всё понимает». А Па сказал: «Он или Она». И Смех сказал: «Нужно делать аборт пока не поздно»…

Я вырываю свою руку у Окси. Я выхожу в центр комнаты.

— Стоп! — говорю я. И все глаза устремлены на меня.

— Кто я такой? — спрашиваю я, обводя помещение взглядом.

Все молчат. Я указываю пальцем на ближайшего ко мне:

— Говори!

— Ты Па. Отец Ракеты, — отвечает он.

— Где Ракета? — спрашиваю я.

— В утробе Ма.

— Где Ма?

Колени отвечающего дрожат:

— Мы не знаем, где она. Мы ищем…

— Кто «мы»?

И все присутствующие опускаются на колени:

— Свидетели Твоего Существования Всуе.

Я — Па.

Я отец Ракеты.

Ракеты Артёмовны, зачатой в день Распятия.

Распятия, цветное фото которого красуется в интернете, в формате JPEG, разрешением 1024x786.

Некто успел сфотографировать, прежде чем меня сняли с креста.

Можете скачать, если хотите. Там отлично виден надрез от ножа рядом с моей мошонкой. Там тридцать семь часов видео в приемлемом качестве, где я говорю и говорю, не останавливаясь. Рядом со мной можно увидеть Окси.

— Ты-то тут каким боком? — спрашиваю я. — Откуда ты взялась?

— Ты сам мне позвонил, — говорит она, — четыре месяца назад. С того света. По телефону Господа Бога. С прямого номера.

— В смысле?

Рыб работал водителем на «скорой»

и трахал медсестру из отделения

интенсивной терапии. Никто уже

не помнит её имени. Это не важно.

Важно, что трахались они рядом с

Палатой, в которой лежал какой-то

чел в полной отключке. То есть в

коме. Рыб успел кинуть ей две

палки (так он говорит) прежде,

чем услышал голос из соседней

палаты. Голос произносил

несколько цифр и «Окси». Плюс

Семь Девять Два Шесть Три… и

так далее. А потом — «Окси».

Это что? — спросил Рыб. Это был чел

в коме. Он, не приходя в сознание,

диктовал телефонный номер. Рыб позвонил.

Окси приехала с видеокамерой выполнять

обещание.

В интернете есть информация о проданном с аукциона гвозде, проткнувшем мою левую руку.

Второй гвоздь, прикрепленный к серебряной цепи, болтается на шее Окси.

— Я твой адепт, — говорит Окси, целуя мои ладони, — твоя правая рука.

Ладони со сквозными незаживающими ранами.

Влажными от сукровицы дырами.

Отметины.

Скарминг.

Стигматы.

— Это наше главное богатство, Па… — говорит Окси. — Главная часть твоего имиджа.

— Я твой продюсер, — говорит она, сбривая под ноль волосы с моей головы.

— Я раскрутила брэнд «Па» на полную катушку, — говорит она, расчёсывая мою

бороду и вплетая в неё искусственные седые пряди.

— Твой e-mail забит до отказа. Десять тысяч писем в день, — говорит она, когда мы едем в микроавтобусе в какой-то underground на окраине столицы.

— Ты PsychoStarFucker, Па… — говорит Окси. — Ты круче рок-звёзд. Ты имеешь их во все дыры. Ты — настоящий. И малолетки хотят быть похожими на тебя. Мои Торпеды. Сотни бритых под ноль пацанов и девчонок рыщут по всей стране в поисках Ма. В поисках Ракеты.

— Они называют себя «Противо-Ракетная Оборона», — говорит Окси, держа сигарету в руках и выпуская дым из ноздрей.

— Зачем они Их ищут? — спрашиваю я.

Ма — Ольга.

Ракета — моя дочь.

— Да потому, что эта твоя Ольга — сбежала, раскроив тебе башку, когда Смех и Четырёхрукий ушли за акушером. Ты выжил, а New Ra нет. Ма убила её.

Я выжил. New Ra нет. Ма убила её.

Это заряжает наши торпеды зарядом Мести.

Если они найдут Ма, убьют её.

— Но я начинаю бояться, — говорит Окси, — что мы её никогда не найдём. Ма просто Ракетоноситель. Твоя дочь рулит ею, как хочет. Она нашёптывает Ольге, как лучше прятаться. И надоумила её звонить ментам. Она наводит на тебя ментов.

— А за что меня ищут менты? — спрашиваю я настороженно.

— За подстрекательство и разжигание межрелигиозной вражды. Твои торпеды громят филиалы Церкви Обвинения, увечат её членов и сжигают их дома по всей стране. Троих убили… — Окси тушит окурок носком ботинка на подрагивающем полу микроавтобуса.

— Мы постоянно меняем места ночлега, — говорит Окси, — потому что твоя Ракета вычисляет тебя очень быстро. Смех сказал, что это будет продолжаться, пока она тебя не убьёт. Он сказал, что твоя дочь очень способная девочка, и просил не удивляться, если появятся сообщения о воскрешении мёртвых и воде, превращённой в вино. И ещё он сказал, что лучше бы ты её убил. Уничтожил порождённое тобой.

— За что это она так меня? — я беру сигарету из пачки Окси.

— Потому что ты первый начал.

— Я?

— Ты хотел, чтобы Ольга сделала аборт.

Я молчу.

— Где Смех? — спрашиваю я, когда наш фургон притормаживает. — Почему он не с нами?

Окси открывает дверцу:

— Он сказал, что это твоё представление. Твой Цирк…

Она спрыгивает на асфальт в тёмном переулке:

— Пошли. У тебя встреча с новыми торпедами.

Я, не двигаясь с места:

— Что я им скажу?

Она требовательно протягивает мне руку:

— Я твой Метотрон. Глас твой всуе. Я сама всё скажу… Ну? Пошли!

— Запомните! — громко говорит Mетотрон, стоя на возвышении для MC и глядя на столпившихся перед ней малолеток. — Две самые бесполезные вещи на свете — это спорить и обижаться!

Окси, не сбиваясь и не теряя темпа, вещает уже двадцать минут. Её голос уверенно разрывает тишину в небольшом помещении клуба.

Я вижу её затянутую в чёрное фигуру, вышагивающую по пружинящему помосту, сквозь стекло Dj-ейской будки. Передо мной микрофон на стойке. В правом ухе Окси малюсенький наушник.

— Это если тебе захочется поправить меня, — объяснила она полчаса назад.

Рядом с микрофоном бутылка виски. Я делаю из неё глоток, зная, что из зала меня отлично видно. Пох…

— Когда человек по-настоящему оскорблён, — говорит Окси, — уязвлён в самое сердце, когда в его крови выделяется Оскорбиновая кислота и он испытывает невыносимую горечь — только тогда он предстаёт перед собой таким, какой он есть…