Смех Again - Олег Гладов

«Я кончил в неё, — хочу сказать ему я, — и она кончила. Кончила впервые в жизни со мной, урод, а не c тобой, её мужем».

Язык Мой. Враг Мой. Друг Мой. Помоги Мне.

Я смеюсь. И Семён бьёт меня в живот.

Бьёт в солнечное сплетение. В раскрошенную челюсть. По печени.

Это больно.

Мои шейные позвонки больше не могут удерживать мою голову.

Сквозь росчерки Боли/ Молний я вижу землю под своими ногами.

Вижу свою пропитавшуюся дождём и кровью обувь.

Я слышу, как кто-то скулит позади меня.

Скулит, как раненное животное.

— Ты этого хотела, сука?!!! — спрашивает Семён.

— Этого, бл*дь?!!!

— Этого???!!!

И понимаю, что позади меня находящегося в точке «Ноль/Ноль», меня в Jesus Christ Pose — ещё одно существо — Ольга.

Я знаю, что она лежит в грязи. Под хлещущими с неба холодными струями.

Обнажённая. Скулящая в свои прижатые к разбитому рту ладони. И кровь под подошвами моих кроссовок не только моя.

Дождь смешивает Нереальный Коктейль.

Вот Оно, Кровосмешение.

Настоящее Кровосмешение.

Когда Её и Моя Кровь, Наша Кровь, стекает в общую лужицу. Смешивается.

— Покайся! — говорит мне Семён.

И я из последних данных мне сил, смотря на лужу крови под своими ногами, «нет» —

мотаю подбородком.

Покаюсь. Когда-нибудь. Но не здесь. Не перед тобой, урод.

— Тебе пи*дец! — говорит Семён. Он хватает меня за ухо и подносит свою руку к моему лицу.

Я вижу нож.

Кухонный нож, которым нарезают хлеб.

Я распят. В прямом смысле: в обе мои ладони

вогнано по огромному ржавому гвоздю.

Это Больно. Нереально БОЛЬНО.

Тот, кто сделал это, стоит сейчас на коленях в грязи. Он не собирается целовать мои посиневшие от холода ноги. Он не молится. Он стаскивает с меня промокшие от дождя и крови штаны.

Он собирается отрезать мне яйца. И член.

Он говорит, что сначала лишит меня Инструмента Греха, а затем — Жизни.

И когда холодное лезвие прикасается к моему паху.

Когда первая в жизни не женская рука так по-свойски хватает мой член, примериваясь,

Я слышу Голос.

СМЕХ AGAIN

— Остановись.

Даже сквозь шум воды, шум в своих висках и гром, я узнаю его.

— Брось нож, — говорит Голос.

Я хочу поднять голову, чтобы видеть говорящего. Не получается.

— Брось нож, — повторяет Он. Тот, кого я называл Николя.

И человек, прижавший к моему паху остро заточенное лезвие, человек, держащий меня за член, человек, взявший мои яйца в заложники, отвечает:

— А ты заставь меня!

Молчание.

Осадки, копившиеся почти три месяца, изливаются нескончаемым потоком. Женщина, думающая, что Я Её брат, тихо скулит под моими ногами.

— Ну?! — человек, сжимающий мой член, прижимает нож так сильно, что лезвие делает надрез рядом с ни в чём не повинным лимфоузлом.

— Ну!!!??? — истерика. Я знаю, что острый, как бритва, клинок окрасился красным.

И Молчание сдвинулось на полдюйма.

И Пришёл Смех.

И Сказал Он:

– ВОДА!

Вы видели когда-нибудь дождь

в режиме ожидания? Дождь,

продолжающий куда-то идти, но

обернувшийся через плечо? Дождь,

прислушивающийся к тому, что

ему говорят?

– ПОВЕЛЕВАЮ ТЕБЕ!

Вы видели дождь, начинающий

замедлять шаги со всё растущим

недоумением? Дождь, услышавший

знакомый голос, но никак не могущий

в это поверить? Дождь, услышавший

окрик?

– СТОЙ!

И дождь остановился. Здесь. Сейчас.

Вы видели это?

Я видел.

Здесь.

Сейчас.

Я чувствую: рука, сжимающая мой член, слабеет.

Я слышу: нож — падает с глухим стуком на землю.

Я вижу: человек валится на колени, не успев подняться с них.

Он судорожно выдувает воздух из своих ноздрей.

И мне кажется: он смеётся.

Но когда рыдания сотрясают воцарившуюся Тишину,

Я уже знаю: он плачет.

Плачет, размазывая сопли по щекам. Рыдает взахлёб. Позабыв обо мне. О ноже. О моих яйцах.

— Ты… — давясь слезами, говорит человек, — ты Небесный Посланник?

— Ты пришёл отвратить меня от греха? — спрашивает человек.

МОЛЧАНИЕ

ТИШИНА

БЕЗМОЛВИЕ

— НЕТ.

И неизвестно, на какой из заданных вопросов этот ответ.

На первый?

На второй?

Или на оба?

ТИШИНА

БЕЗМОЛВИЕ

МОЛЧАНИЕ

Дождь ждёт, когда ему разрешат идти дальше.

Я пытаюсь коснуться своего плеча щекой, чтобы рассмотреть происходящее. С третьей попытки это получается.

Почему я до сих пор в сознании?

Почему я до сих пор в полуобморочном, разрывающемся от боли, но сознании?

Я вижу Семёна, стоящего на коленях в полуметре от меня. Я вижу три чётких фигуры в отдалении.

Тот, кого я называл Николя.

Сейчас своёй зашкалившей за все мыслимые отметки чуйкой, в которую превратилось всё моё тело, я знаю:

Его зовут Смех.

За левым плечом Смеха его нереально похудевшая спутница.

Её зовут New Ra.

За правым плечом Смеха — Некто в чёрном.

Его зовут Некто.

— Нет, — повторяет Смех, не двигаясь с места.

И Семён перестаёт рыдать. Втягивая сопли и вздрагивая плечами, он успокаивается. Он поднимает глаза и молча смотрит в небо.

А когда опускает взгляд, открывает рот.

— Я знаю, кто ты, — говорит он, давясь словами так, будто каждая буква — моток ржавой проволоки.

— Твоё имя Легион, — говорит он, скрипя зубами так, словно пытаясь перекусить ржавчину слов, — и ты не собьёшь меня с толку своими чудесами.

— Кто-нибудь, заткните этого болвана! — хочу сказать я. — Снимите меня с этого креста. Дайте мне обезболивающее. Дайте мне морфина. Вкатите мне СТО КУБОВ ГРЁБАНОГО МОРФИЯ!!!

Но единственное, что получается выдать в эфир непослушным языком, — невнятное шипение с размазанными гласными.

Семён, всё ещё стоя на коленях, оборачивается через плечо и смотрит на меня.

— Что? — говорит он спокойно. И его спокойствие мне не нравится.

— Что? Радуешься? — он отворачивается к трём фигурам и не спеша подбирает нож, лежащий рядом с ним. Он сжимает рукоять и показывает тем троим, не сдвинувшимся за всё это время и на миллиметр.

— Попробуй остановить меня! — вдруг орёт он. — Попробуй, сволочь!

Семён пытается подняться с колен, потрясая грязным ножом в застывшем пространстве.

Он пытается подняться.

Пытается.

Но так и не поднимается.