Военные приключения. Выпуск 4 - Александр Проханов

— Кто там внутри?

— Не знаю. Похоже, замполит.

Вдвоем они раскачали дверь и увидели Алтунина. Из его виска сочилась кровь.

— Что на корабле? — разгоряченно спросил Алтунин, протискиваясь в узкую щель двери.

— Уже все в порядке.

— А я тут с ума схожу. Только зашел, а оно…

— Идите перевяжите голову, — перебил его Прохоров.

На мостике рулевой подметал осколки стекол. Из распахнутой двери радиорубки слышался голос Дружинина:

— …Нет, корпус в порядке. Течь была через кингстоны и фильтры. Устранена… Двигатель сейчас пустим… Нет, нет, помощь не требуется, дойдем сами.

Увидев Прохорова, Дружинин вышел из рубки. И тут в дверях показался кок, крикнул с неуместной радостью:

— Товарищ капитан третьего ранга, обеда не будет. Весь борщ на палубе, а макароны на подволоке…

— Чтобы обед был вовремя, — прервал его Дружинин. — Идите и пришлите сюда боцмана. — Он вдруг весело улыбнулся и повернулся к Прохорову: — Поняли, что тонуть не будем, и радуются, как дети.

— Молодежь.

— Молодежь! — с каким-то особым удовлетворением повторил Дружинин.

Пришел боцман. Он был в новой рубашке и синей, не выцветшей пилотке.

— Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться к капитану третьего ранга?

Обращение было обычным, уставным, но сейчас оно показалось Прохорову неестественным и ненужным.

— Проследите, чтобы обед был, — сказал Дружинин. — Пусть кок не паникует. Аварийная обстановка, она для всех аварийная.

В этот момент завибрировала палуба под ногами — заработал двигатель, и Дружинин махнул рукой боцману:

— Идите…

Наверх поднялся Алтунин с пластырем на виске.

— Что это было? — спросил он.

— Обычная мина, — ответил Дружинин.

— Мы же тут тралили.

— Может, магнитная. Десять раз корабль пропустит, а на одиннадцатый рванет. А может…

Через четверть часа командир снова вызвал боцмана.

— Что ж, рисуй седьмую звезду.

— Так ведь не мы эту мину, а вроде она нас…

— Когда боец ложится на амбразуру, разве он не выполняет боевую задачу?

Корабль с небольшим креном на правый борт пошел к берегу.

Над палубой, словно в праздничный день, гремела песня о том, как хорош березовый сок, стекающий с прохладных белых стволов, как дорога священная память обо всем родном и как нелегка служба вдали от Родины, вдали от России…

XIV

Лейтенант Алтунин как раз заканчивал бриться, когда в дверь постучали. В каюту вошел матрос Тухтай и доложил, что у трапа стоит подозрительный кривой старик, требует офицера.

— Доложи дежурному но кораблю.

— Докладывал. Он говорит: это по вашей части.

Старик стоял у самого трапа, напряженный, вытянувшийся. Возле него, словно стражи, застыли два араба в грязно-белых халатах-галябиях. Один был хмур, другой улыбался.

Увидев Алтунина, старик вынул из-за пазухи и протянул ему большую, похожую на бочонок фарфоровую кружку.

— Что это?

Алтунин с удивлением рассматривал кружку, массивную, с синим волновым окаймлением по низу, по которому плыл синий однотрубный, одномачтовый корабль с маленькими пушечками на баке и на юте. На другой стороне кружки золотились серп и молот и название корабля — «Воровский». По всему верхнему ободу тянулась надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Откуда это у вас? — хриплым от волнения голосом спросил он. — Продайте это, продайте. Сколько стоит? Би-кям да? — вспомнил он фразу из русско-арабского разговорника.

Старик затряс бородой, замахал руками, заговорил что-то быстро, безостановочно. Тухтай попросил повторить сказанное, чтобы понять и перевести. Спутника старика с каждым его словом оживлялись, удивленно качали головами, тоже размахивали рукавами своих галябий.

— Не хочет он продавать, бога боится, — наконец перевел Тухтай. — Просто так отдает.

Это было странно: чтобы бедный араб просто так отдал вещь, которую можно продать, для этого должна быть какая-то очень веская причина.

— Говорит: аллах не велит продавать.

— Спасибо, — сказал Алтунин, лихорадочно соображая, чем бы отдариться. И вдруг жестом пригласил старика на трап.

Оказавшись на палубе, старик взял из рук Алтунина кружку и начал тыкать узловатым пальцем то себя в грудь, то в изображение корабля.

— Он говорит, что взял кружку на этом корабле, — сказал Тухтай.

— На «Воровском»? Вы были на «Воровском»?! — разволновался Алтунин. — Когда? Впрочем, чего спрашивать? Это могло быть, только когда «Воровский» шел через эти воды. В двадцать четвертом году. Ай да старик!

— Он говорит, что сегодня как раз пятьдесят лет с того дня.

Алтунин облизал вдруг пересохшие губы. В этот самый момент щелкнул динамик корабельной трансляции и произнес скучным голосом:

— Замполита к командиру.

Алтунин заторопился, не выпуская из рук драгоценную кружку.

— Поговори с ним пока, порасспрашивай.

Он нырнул в ближайшую дверь, поднялся по трапу, но тут же сбежал вниз, направился в камбуз, кликнул кока.

— Есть что-нибудь получше?

— Только что от обеда осталось. Борщ, макароны, компот.

— А еще? Что-нибудь… этакое?

— Ну, салат можно нарезать. — И спохватился: — Сегодня день рождения машиниста Антипова. Торт буду делать. Потерпите, товарищ лейтенант, на ужин торт будет.

— Да не мне, не мне — одного араба надо накормить. Хорошо накормить…

Капитан 3 ранга Дружинин сидел за столом в своей каюте и что-то писал.

— Почему посторонний на корабле? — спросил он, не поднимая головы.

— Да он же!.. — Алтунин поставил перед командиром тяжелую кружку. — Вот. Старик принес.

— Ну и что?

— Он на «Воровском» был. Ровно полвека назад. Как раз сегодня…

— На том самом? — спросил командир, рассматривая кружку и больше удивляясь не тому, что нашелся человек, когда-то побывавший на советском корабле — мало ли таких в зарубежных портах, — сколько необычной горячности замполита.

— На том самом! — ответил Алтунин. — Это же был первый океанский поход советского военного корабля!.. Четырнадцать тысяч миль!..

Все больше воодушевляясь, он принялся рассказывать, что знал о том походе. А знал немало и говорил так увлеченно, что Дружинин забыл о своих бумагах и с интересом слушал. О том, как 12 мая 1924 года «Воровский» вышел из Архангельска, как уже через две недели обменивался салютными залпами с береговой крепостью Плимут, как еще через две недели прибыл в Неаполь, где его окружили полицейские кордоны, чтобы итальянские рабочие, не дай бог, не начали общаться с советскими морякам. Следующая стоянка была в Порт-Саиде. И здесь тоже английские власти, тогдашние хозяева Египта, никому не разрешили сходить с корабля… И никого на корабль не пускали…

— Как же он попал на корабль? — спросил Дружинин.

— Как попал? — снова замялся Алтунин. — Наверное, когда уголь принимали. Были же, наверное, рабочие на той угольной барже, что подходила к кораблю, стоявшему на рейде?..

— И откуда вы все это знаете?

— Так «Воровский» же был первым советским пограничным кораблем на Дальнем Востоке. В нашем музее про него все написано.

— В каком это «нашем»?

— Ну, в пограничном.

Командир пристально посмотрел на своего заместителя, вздохнул и махнул рукой:

— Как знаешь…

— Митинг бы надо, — сказал Алтунин.

— Какой митинг?

— Так ведь как раз полвека. Первый океанский поход. И живой свидетель.

— Митинг вроде бы ни к чему. А беседу можно провести. Вечером. Когда работу кончим.

Алтунин нашел гостя в кают-компании, куда привел его сообразительный боцман, разузнав все у кока и у матроса Тухтая. Старик ел борщ, останавливаясь после каждой ложки.

— Борщ, — сказал он по-русски, подняв влажные глаза на Алтунина. И повторил с удовольствием: — Борщ.

— Товарищ лейтенант! — обрадованно заговорил Тухтай. — Тут такая история!.. Прямо детектив! Он, оказывается, украл эту кружку…

— Как это украл? — Лицо Алтунина вытянулось. — Если украл, то какие же получатся торжества?!

— Пятьдесят лет назад, когда на корабле был…

— Не торопись, давай по порядку.

— Есть по порядку!

И Тухтай, нарочно медля, обдумывая фразы, чтобы поскладнее, начал рассказывать то, что успел выспросить у старика.

…В то время никаких особых чувств к русским у Мухаммеда не было — ни плохих, ни хороших. И когда подвернулась та работа — грузить уголь, он был рад ей просто как работе, не задумываясь о редкой тогда возможности близко увидеть русских.

Английский чиновник долго наставлял грузчиков: не общаться с русскими, не разговаривать, не ходить по кораблю. Но на палубе русский матрос снял с его плеча тяжелый куль и сам высыпал в угольную яму. О таком Мухаммед даже и не слышал, чтобы белый человек работал заодно с простым египтянином, и вначале даже испугался, отступил, вспомнив сразу обо всех карах, какими грозил чиновник-англичанин. Русский похлопал Мухаммеда по плечу, что-то сказал и так приветливо улыбнулся и так простецки подмигнул, что все страхи его вмиг исчезли.