Бунтующие пролетарии: рабочий протест в Советской России (1917-1930-е гг.) - Дмитрий Чураков

Размах и разнообразие форм протестных настроений среди рабочих-коммунистов заставляли обратить на них повышенное внимание руководства партии. В 1925 г. заведующий Информационным отделом ЦК РКП (б), видный большевистский функционер Л.Б. Рошаль, подготовил аналитическую записку "О поведении коммунистов, работающую на предприятиях, во время конфликтов", содержащую обобщающую информацию за январь — июль 1925 г. В документе имеется немало эпизодов, рисующих напряженность, а часто и драматизм происходящих по всей стране трудовых конфликтов. "В целом ряде предприятий, — с горечью признавал Рошаль, — отдельные коммунисты являлись инициаторами и руководителями забастовок". Среди прочих выделяется сообщение о стачке на Новоткацкой фабрике Глуховской мануфактуры (Московская губ.), во время которой повышенную активность проявляли именно коммунисты, снимавшие с работы остальных рабочих. Один из кандидатов в партию, Бердников, даже ударил по руке железным челноком ткачиху, не желавшую оставлять станок. Он же на устроенном общефабричном митинге выкрикивал в адрес директора: "Пулю ему в лоб", "В куль и на тачку" и т. п. Призывы вывозить на тачке членов администрации звучали во время забастовки на фабрике "Красное Знамя" Егорьевско-Раменского треста. Другой значимый эпизод произошел в Калужской губернии на заводе им. Петровского, где "в забастовке принимали активное участие все члены заводской ячейки". Оказались вовлечены в стачку почти все члены партийной организации шлифовального цеха во время беспорядков на Хрустальном заводе им. Бухарина во Владимирской губернии. От старших товарищей не отставали и комсомольцы, от которых исходила инициатива забастовки на заводе "Профинтерн". Аналогичный случай имел место в Вотской области — на Ижевском заводе "забастовкой группы рабочих "Лесопилки" руководил член РЛКСМ".

Коммунистами в Гражданскую войну и позже, в нэповские годы, становились, как правило, не только самые активные, но и самые грамотные рабочие. Поэтому участие рядовых партийцев в массовых выступлениях рабочих придавало им необходимую организованность и целенаправленность. Часто именно от коммунистов во многих случаях исходила инициатива по созданию альтернативных рабочих организаций взамен обанкротившихся заводских профсоюзных органов. Скажем, когда на заводе им. Петровского в Калужской губернии началась забастовка и вместо прежнего завкома был организован стачечный комитет, в него вошли два члена РКП (б), один из которых являлся членом бюро заводской партячейки, "а в Самаре во время 5-дневной забастовки грузчиков один коммунист входил в Ревком, созданный грузчиками для борьбы за увеличение зарплаты". Подчас коммунисты поднимались до важных политических обобщений. Так, на Городшценской фабрике Орехово-Зуевского треста "среди части членов и кандидатов РКП имели даже место толки" о "необходимости второй революции", а в Брянской губернии во время забастовки на заводе "Профинтерн" один член партии обратился к рабочим с призывом: "Довольно молчать, надо бросить работу, тогда подумают о нас". Еще один показательный эпизод содержится в сообщении ОГПУ из Иваново-Вознесенской губернии: в период забастовки на расположенной там Кохомской льняной мануфактуре "среди активистов выделялся член РКП, ведущий агитацию за передачу фабрики из ведения треста в коллективное пользование рабочих". По сути, этот неизвестный коммунист выступил с программой социализации предприятий, т. е. передачи их в собственность трудовых коллективов, пытался реанимировать почти уже позабытый официальной пропагандой лозунг Октябрьской революции "Фабрики — рабочим!". Всего же, по данным, содержащимся в аналитической записке Рошаля, за семь месяцев 1925 г. "активное участие" кандидатов и членов партии в конфликтах и забастовках наблюдалось более чем на 30 предприятиях, в том числе таких крупных, как московский завод АМО, Путиловский завод, Сормовский завод и др. По мнению автора документа, причины "неправильного поведения рядовой партийной и комсомольской массы сказались:

а) в несвоевременной сигнализации перед партийными и профессиональными органами предприятия об имеющихся в рабочей среде настроениях недовольства, а, местами, и в прямой поддержке и даже поощрении этих настроений;

б) в "хвостизме" и подделывании под настроение рабочих, а, зачастую, и в представлении, что коммунисты должны возглавлять всякое движение рабочих, в том числе антипартийного и антисоветского характера;

в) в имеющих место синдикалистских настроениях среди некоторой части членов партии на предприятиях и недостаточном понимании ими значения системы централизованного управления промышленностью;

г) в пассивности коммунистов на рабочих собраниях при обсуждении вопросов заработной платы и конфликтов, уклонении от присутствия на этих собраниях, в выступлениях и голосовании на собраниях против постановлений и директив партийных органов;

д) в прямом нарушении решений партийных собраний о выходе на работу во время конфликтов, а в некоторых случаях и в подаче заявлений о выходе из партии с целью уклониться от необходимости выполнения партийных директив во время забастовки;

е) в активном участии, как отдельных коммунистов и комсомольцев, так и целых цеховых и заводских ячейек в конфликтах и забастовках, а, зачастую, и руководстве ими, путем участия в забастовочных комитетах и т. п.".

Словом, рабочий протест, как мы могли убедиться из сказанного выше, в 1920-е гг. по-прежнему представлял собой сложный, неоднородный процесс, имевший множество форм и проявлений. Это были классические стачки, "итальянки", волынки, акции саботажа, срыв производственных заданий, погромы, создание стачечных комитетов вместо оторвавшихся от рабочей массы профсоюзов, выход из рядов правящей партии и т. д. Существовали в эти годы и другие формы протеста, не упомянутые выше. Это, например, спровоцированные низким жизненным уровнем и своеволием местной власти конфликты, приобретавшие окраску межнациональных. В некоторых национальных районах, таких как Средняя Азия и Украина, большинство рабочих являлись русскими, и местное население именно на них подчас переносило свое недовольство центральной властью в Москве. На Украине русские рабочие испытывали на себе перегибы так называемой "украинизации", вынуждены были искать новые места работы. Частыми и тревожными в рабочей среде, в том числе среди рабочих-партийцев, стали проявления бытового антисемитизма. В середине 1920-х гг. с антисемитизмом велась борьба, в которую были включены различные общественные организации, в том числе комсомол. По просьбе ЦК ВЛКСМ информотдел ОГПУ в 1926 г. подготовил для комсомольского руководства справку, имевшую не только информационный, но и аналитический характер. Согласно собранным данным, проявления антисемитизма среди рабочих и безработных были зафиксированы в Московской, Тульской, Гомельской, Ленинградской, Черниговской, Волынской губерниях, в Донбассе, Криворожском, Житомирском, Киевском округах и некоторых других районах России, Украины и Белоруссии. Среди рабочих можно было слышать: "Нас евреи в мешок засадили, осталось только завязать", "еврея ставят начальником, а русские работают дольше и их не ставят", "в вузы евреям легче попасть, чем русским, так как у них везде протекции и связи", "жаль Советскую Россию, которая дала себя захватить евреям, которые любят только комиссарство, а на тяжелые работы не идут" и т. д. Среди других проявлений рабочего протестного активизма тех лет можно назвать бойкот выборов в Советы и профсоюзные органы, отказ посещать разного рода собрания, поджоги, избиения членов администрации и т. п. Некоторые авторы, прежде всего представители антибольшевистской эмиграции, а вслед за ними отдельные современные историки относят к формам рабочего протеста проявления хулиганства, матерщины, оскорбления в адрес начальства, пьянство, прогулы, опоздания на работу, текучесть кадров, халатность на производстве и прочие факты падения рабочей дисциплины, но другие исследователи резонно ставят под сомнения подобного рода поверхностные суждения.

Подводить окончательные итоги развития рабочего протеста 20-х гг. XX в. еще рано — его изучение историками только-только началось. Но некоторые предварительные обобщения могут быть сделаны уже сейчас. Во-первых, массовые выступления рабочих нэповского времени преимущественно возникали на экономической почве, хотя иногда они все же приобретали и некоторое политическое звучание. Так, как отмечалось в сводках ОГПУ, во время одного из трудовых конфликтов на заводе "Красное Сормово" его участники открыто "посылали" советскую власть "к черту", при этом рабочие заявляли коммунистам: "Вас нужно прогнать… иначе фабрики и заводы будут отданы заграничному капиталу". Антисоветский характер часто приобретали выступления на Ижевском заводе, где работало более 4 тыс. человек, в Гражданскую войну воевавших на стороне белых, по каждому удобному случаю они рады были продемонстрировать свою непримиримость и враждебность по отношению к новым порядкам. Вместе с тем, как и в предшествующие годы, политические мотивы рабочих выступлений самостоятельного значения не имели, шли как бы на втором плане и быстро затихали, если власти удовлетворяли экономические требования участников конфликта. Во-вторых, как отмечает американский историк В. Розенберг, протестное движение в годы нэпа оказалось существенно масштабнее, нежели это казалось совсем недавно, охватив фактически все прослойки рабочего класса. Не будет преувеличением сказать, что в отдельные кризисные периоды нэпа уровень открытых конфликтов с участием рабочих.