Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY - Unknown

Он, наконец, выбирается на берег. Рада накидывает на него плед, вытирает спину и плечи, и торопит:

— Скорей домой, Артём. Быстро домой и в горячий душ. — И сама, глядя на него, покрывается ледяными мурашками, как

будто тоже искупалась.

Гера натягивает одежду на мокрое тело. Не спешит. Смотрит на Дружинину и довольно посмеивается, сует руки в рукава

свитера, поддергивает их. Краем пледа Рада стирает с его шеи капли воды и вздыхает. Снова посматривает на тот утес, с

которого прыгнул Артём. Вспоминает, как сердце замерло у нее в груди. Это же так страшно. Вниз головой. В воду. Там же

могут быть камни. Но, наверное, Артём знает, что это безопасно. Но она этого не знала. И если бы он через несколько

секунд не вынырнул, она бы прыгнула за ним следом. Не раздумывая, прыгнула бы.

— Испугалась? — спрашивает он, будто прочитав мысли. Легко прижимает ее к себе, целует в щеку.

— Сумасшедший, — шепчет она, выворачиваясь, выскальзывая из объятий, чтобы поскорее взять его под руку и увести

домой. Греться.

Они возвращаются. Идут мимо кустарниковых зарослей, хрустя камнями под подошвой и щурясь от солнца. Около девяти

утра только. А оно такое яркое, слепящее. На Майорке так много солнца. Оно совсем другое — ласковое и горячее, даже

когда температура едва достигает семнадцати градусов по Цельсию. И ветер здесь не такой безжалостный.

За три недели Рада окончательно и бесповоротно влюбилась в это место. В невиданно прелестный остров с живописной

природой и особенным колоритом, так отличающимся от континентального, влюбилась в этот дом, который сразу поразил ее

белизной, теплом и светом. Хотя дома они находились меньше всего времени. Первые десять дней так точно. Будто все

спешили куда-то. Катались по горным серпантинам, бродили по улочкам Пальмы, побывали в замке Капдепера и Драконовых

пещерах. Гергердт столько всего ей рассказал. Раде показалось, что он очень любит это место, с таким воодушевлением

говорил Артём об острове и его достопримечательностях. Словно долго время вынужден был молчать, и вот, наконец, ему

дали слово.

— Раздевайся, Мармеладка, а то без тебя я не согреюсь, — требует Гергердт, когда они добираются до спальни.

— Некогда мне, пойду торт медовый печь. Проспорила же. — Стягивает кофту. Теперь ей тоже нужно переодеться во что-

нибудь сухое и теплое. Гера же ее намочил, когда пытался обниматься.

— Не торопись, я же не сказал, что мне он нужен прямо сегодня.

— Обойдешься! Разозлил меня! Говорила же, чтобы не прыгал!

— Нельзя готовить еду в плохом настроении. Давай сначала настроение тебе поправим, потом пойдешь поварской китель

надевать.

— Ты мне его сначала купи! Китель этот! — возмущается Дружинина.

— Куплю.

— Правда? Настоящий?

— Самый-самый.

Гергердт затаскивает ее в ванную и начинает избавлять от одежды.

— Вот подскочит завтра температура, досмеешься! — Она не сопротивляется. Только продолжает бушевать, бурно

выражая свое недовольство, что он заставил так поволноваться.

— Ну и ладно, будем с температурой сексом заниматься, ты же любишь погорячее.

Раздевает ее сам. Рада не успевает приложить к этому своих усилий. Гера снимает с нее бюстгальтер, стягивает джинсы

вместе с трусиками, успевая укусить за бедро. Она опирается ладонями на его плечи, вытаскивая ноги из штанин. Едва

освободившись от вещей, оказывается под горячей водой. Вдыхает влажный воздух и улыбается, предвкушая свое

удовольствие.

У Геры на Майорке вдруг появилась новая блажь — мыть ее. То ли климат так действует, то ли местная романтика. Сейчас

она привыкла к этому, перестала нервничать и сдерживать его руки, а поначалу чувствовала некоторое стеснение. Он же

бесчисленное количество раз откровенно ласкал ее, что только не делал с ней, но помыть себя она дала не сразу. Помыться

вместе — не просто постоять под душем и заняться сексом. Это смыть с себя последнюю защитную оболочку, которая и так

тоньше яичной скорлупы.

Помыться вместе — стереть последний, нарисованный мелом, барьер.

— Только волосы не трогай, а то пока ты мне голову помоешь, я умру.

Она послушно стоит, опустив руки и не испытывая никакого неудобства от такой неискушенной позы. Его руки — клетка. Гера

сам скажет, когда согнуть ногу в колене или опереться ладонями о стену. Он подскажет, как надо.

А пока он лишь водит пальцами по мокрому животу. Сминает грудь, чувствуя легкое головокружение от ощущения, которое

испытывает, касаясь ее тела. Оно какое-то ненормальное — это чувство. Нельзя так кайфовать, просто трогая женщину. Так

не должно быть, такого раньше не испытывал. Спал с бабами, когда хотел секса, но никогда не был озабочен какой-то одной

женщиной, как объектом сексуального желания. Когда ему хотелось секса, искал партнершу, чтобы снять свое напряжение.

Однако не коллекционировал женщин, потому что они не имели для него никакой ценности. А теперь он спал только с Радой.

Спал, ел, пил, просыпался, засыпал, шутил, говорил, смеялся только с ней. И это составляло весь смысл его существования.

Раньше искал новизны ощущений, а теперь наоборот — повторения. Бесконечного повторения одного и того же

удовольствия. Безумно ее любил. Неустанно. Бесчеловечно, в сотый… тысячный раз, срывая с ее искусанных губ крик

удовольствия и доводя до заветной внутренней дрожи.

Гергердт вспенивает гель на ее хрупком и чувственном теле. Никаких мочалок, пусть хоть самых деликатных. Только

собственные ладони. Он моет ее, подводя к самому пику возбуждения. В постели так ласкать невозможно, и только тут

охватишь ее всю. Каждый изгиб, впадинку, каждое чувствительное местечко. Пена и вода делают, как ему кажется, его

грубые руки нежнее. Мягче. И когда вода смывает с нее последние остатки пены, ей впору умереть от сексуального желания.

От дикой жажды.

Тогда они перебираются из душа на кровать. Рада ложится по него податливая и совершенно безвольная. И когда она такая

— мокрая и скользкая, — все происходит немного по-другому. По-иному эротично, сексуально. Разгоряченная и заведенная

до безумия, Дружинина кончает со второго толчка. Кажется, в такие моменты она может кончить даже от поцелуя. Рада

вскрикивает, вздрагивает, взрывается, притихает до следующих сладких спазмов. А он, зная все изгибы ее тела и каждый

дрожащий вздох, с каждым новым касанием в очередной раз проходит свой путь до грани безумия, которая находится между

болью и удовольствием. Снова берет от нее все. Все, что она может дать.

Все. Что для нее когда-то было невозможным.

***

Вечером Рада, как и обещала, печет медовый торт. Она, как всегда, экспериментирует: делает заварной крем и добавляет

туда немного апельсинового сока. Не ошибается: торт получается невероятно вкусным.

— Мне этот торт о детстве напоминает. Это семейный рецепт. Единственный торт, который моя мама умеет печь. И мне

кажется, что у нее он получается вкуснее. У меня так никогда не получается, поэтому я и не люблю с ним возиться, —

рассказывает за чашкой чая в гостиной, удобно устроившись в кресле.

— Я тоже помню этот тортик. Маманя твоя, конечно, с пулей в голове, но тортик у нее всегда отменный получался. Придешь

со школы, Радка накормит — жизнь удалась.

Рада забывает про торт, слыша эти слова. Она про все забывает, кроме ощущения теплоты в груди.

Эти моменты, когда она воспоминаниями возвращается в детство, становятся ей особенно дороги. Память подбрасывает

размытые картинки, порой непонятные эпизоды и образы детских впечатлений, связанные с Гергердтом, и невероятная

нежность охватывает ее с головой.

— Ты такой сумасшедший, — вдруг говорит она. — Ненормальный просто.

— «Эль руссо локо», — смеется он, — «сумасшедший русский», так меня называют испанцы.

— Точно. Взял и прыгнул в воду. Она ж холодная! Да там лед сверху плавал! Лед! Новый год на носу, а ты сляжешь сейчас.

— Какой лед? Пятнадцать градусов. Теплота! Рыбки там песни пели, веселились.

— Какая теплота? Я смотрела на тебя и околевала! Не делай больше таких глупостей, не заставляй меня волноваться.

— Зато на тортик заработал.

***

— Радка, а давай тебе закажем костюм медсестры в секс-шопе?

— Не смешно!

— А я и не шучу. Напялишь и будешь гонять в нем туда-сюда. Мне так болеть будет интереснее. Чаю хочу. С лимоном.

Сделай, а? — прерывает ее на полуслове, ловя взгляд, полный открытого возмущения.

— Я тебе сейчас ведро чая принесу.

— Какая ты забо-о-отливая, — протягивает, усмехаясь Артём. — Ведро не надо. Большой кружки мне хватит. И сахара три

ложки.

Ни горячий душ, ни секс не спасли Геру от простуды. На следующий день у него поднялась температура. Не большая, но