«Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» - Петр Ингвин

— Я тоже! — нежданно даже для самой себя выступила вперед Тома. — Они победили, они пусть и наказывают. Иначе несправедливо!

Смело, широкими шагами, скрывающими сбегающее из груди мятущееся сердечко, она подошла и встала рядом со мной.

— Уйди, Чапа, — отправила кратким махом подбородка к нашим. — Моя очередь.

— Тоже ангел, — зашушукались деревенские.

И тоже почти одновременно почтили храбрую девочку.

Тома повернулась к ним спиной. Пальцы принялись нервно искать тесемки. Огромные глаза, застывшие в ужасе от творимого, забыли, как моргать.

Ноги уже несли меня к деревьям.

— А я что, хуже? — сделала шаг оставшаяся без пары Карина.

Она презрительно отвернулась от переглядывавшегося стадца учениц и вперевалочку отправилась к Томе.

Феодора с Глафирой взялись за руки.

— Мы тоже. Подделка под справедливость — не справедливость.

Аглая ничего не понимала. Ее глаза тревожно бегали по ученицам, вдруг посходившим с ума. Одна за другой те выходили на поле. Не прошло минуты, как она осталась в гордом одиночестве. Последней ушла Варвара, виновато пожав плечами. С другой стороны подтягивались к центру крепостные.

— Это невозможно! Вы ответите за это! — визгливо выкрикнула Аглая деревенским жителям, оставаясь под сенью деревьев. — Мое достоинство не позволяет, чтоб меня сек крепостной!

Женщина-вратарь подала голос:

— Можем уважить желание. Пусть ее накажет ангел.

Взоры воткнулись в меня — единственного, оказавшегося рядом с ночной королевой.

Аглая много чего хотела сказать. Не сказала. Глаза сузились, превратившись в щелки, челюсть еще больше выпятилась. Внезапно отвернувшись, она взялась за штаны.

Прирожденный политик. Оставшись одна, приняла новые правила игры, придуманной не ею. Лучше меньше, чем ничего. Согласившись, она не стала изгоем и осталась лидером на будущее. Отказав — вмиг потеряла бы все, не только авторитет. С зарвавшимися политиками такое часто бывает.

Вырвав у меня использованную розгу, Аглая брезгливо сломала ее о колено. Взамен была предложена собственноручно сделанная. Уничтожающий взгляд просигналил: перестараешься — убью! Девушка задрала рубаху повыше и, опустив пояс штанов на какой-то сантиметр, предоставила мне свободу действий. Нагибаться посчитала ниже своего достоинства.

Футбольное поле нервно замерло.

— Ниже, — потребовал я.

— Что?! — вспыхнул яростью весь чужой организм. Не будь свидетелей — обратил бы в пепел.

Папа учил меня делать уколы. На всякий случай. Визуально делишь каждую половинку, кхм, объекта на равные части продольной и поперечной полосами, колешь в одну из крайних верхних. Если часто, то по очереди. Ниже нельзя, почему — мне не сказали. Наверное, чтоб запомнил только главное. Я запомнил. С тех пор знал, что если что-то делается определенным образом, то нужно повторять без раздумий. Пока некое светило в данной области знаний не предложит нечто лучшее.

— Штаны, говорю, чуть-чуть ниже, — пояснил я, — не поясницу же лупить.

Казалось, что воздух сгустился и потек, потрескивая напряжением. Аглая оглядела следящую за ней тишину. Впервые оказавшись вне общих правил, панически искала выход — чтоб и достоинство соблюсти, и из системы не выпасть. Система дала сбой. В системе родились новые законы, установленные не ею. А «преступивший закон сознательно поставил себя вне общества — общество обязано ответить тем же». Чудесное правило. У нас бы ввели. Права человека, использующиеся в ущерб обществу, состоящему из таких же человеков — бред. Поставило хамло машину на тротуар, перегородило людям или другим машинам проезд — сознательный поступок. Виновник своим решением вывел себя за рамки общества, решив правила этого социума не соблюдать. Соответственно, такой индивидуум сразу оказывается за правилами, в том числе — в плане безопасности. Можешь ему шину проколоть, лобовуху разъедренить, самого пристрелить. Все только похлопают: молодец, восстановил справедливость. С твоей стороны уже не хулиганство, не порча имущества, не убийство, а справедливость.

Красота.

Размечтался.

— Да сколько угодно, — запальчиво выдохнула Аглая, сдергивая штаны под самые ягодицы. — Подавитесь.

Она разбиралась в местном мироустройстве лучше меня. А делать правильные быстрые выводы ее учили с детства.

Мои ноги шагнули вбок. Рука примерилась. Размах, свист…

Аглая машинально качнулась вперед, но мужественно выпрямилась. Белизну, разделенную естественной ложбинкой, перечеркнула горизонтальная полоса. Округлость превратилась в жуткий крест — как цель в прорези оптического прицела. Роскошный вид, в другое время заставивший бы стыдливо отвернуться, сейчас вызвал злость. Как тем крепостным, мне случайно подкинули право на восстановление хоть какой-то справедливости. Поставить заносчивую девицу на место. Воздать по заслугам. Как минимум — отомстить за Елистрата, вот так же стоявшего перед ней и не имевшего возможности слова сказать.

Две женственные ямки на пояснице казались глазами, выпирающий копчик — носом, а оставленная мной поперечная отметина — ухмыльнувшимся ртом. Я не стал себя сдерживать. Резкий, как вой падающей бомбы, жалящий свист отдался в ушах небесной музыкой. Очередная — сначала ярко-белая, но быстро наливающаяся алым — полоса прочертила наискось вздернувшуюся плоть. А тонкий изгибающийся прут вновь медленно и неотвратимо поднимался.

Аглая вскрикнула и испуганно оглянулась на меня. Что, получила за все хорошее? За притесняемых учениц, за унижение войников, за высокомерие и эгоизм… получите еще!

С надрывом и ликующим воодушевлением прут упал, вгрызаясь с оттяжкой. Взвыв, Аглая схватилась за вздувающиеся ранки, полыхавшие малиновым. Взгляд обещал не просто угробить в минимальные сроки, но делать это максимально долго и мучительно.

Крепостные поклонились и полуприсели. Меня признали правильным хозяином. Суровым и справедливым. Против таких не затевают бунтов.

Затем они быстро сработали по ученицам. Не зло и не больно. Средне, просто чтоб те не забывали. Я уже влезал в доспехи, застегнув на плечах и соединяя грудную часть со спинной креплениями на правом боку. Ко мне подтянулись остальные. Аглая держалась в стороне.

Позорно высеченная команда отправилась в обратный путь.

С горящими взорами, победно вскрикивающие, взбудораженные и довольные, крепостные тоже стали расходиться. Разговоров хватит надолго. Впечатления зашкаливают. О том, что кого-то казнили, помнит теперь только его семья. С игры и последующих событий новостей намного больше, и вести приятней. А казнь — дело житейское. Сегодня одного, завтра другого. Рутина.