Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства - Марина Могильнер

Еще в конце 1809 года Александр I через обер-прокурора Синода кн. А. Н. Голицына передал Тормасову свою волю на приезд в Петербург католикоса Антония. Как объяснялось, «для положения прочных оснований в деле, относящемся до тамошнего духовенства, ибо по оному нужно будет сделать некоторые перемены, а в других местах пояснения, что через переписку было бы затруднительно и даже продолжительно»[647]. Однако сначала, сославшись на слабость здоровья, Антоний II отправил в столицу вместо себя митрополита Варлаама Эристави и архимандрита Досифея Пицхелаури[648]. Католикос больше года откладывал свой отъезд в Россию под разными предлогами. В итоге Антоний II покинул Грузию только в самом конце 1810 года. На это время процесс реорганизации Грузинской церкви был приостановлен.

Выезд Антония II за пределы Грузии фактически означал эксорию, или изгнание. Назад он уже не вернулся[649]. Еще до его отъезда обер-прокурор Синода запрашивал через главноуправляющего Тормасова мнение митрополита Варлаама относительно плана организации управления грузинским духовенством, только на этот раз с явственным его подчинением Святейшему синоду[650]. Эти два лица — главноуправляющий и митрополит — фактически и стали главными авторами плана нового церковного устройства в Грузии, реализация которого произвела коренное изменение многих устоев и основ существования Грузинской церкви.

В «переходный» период после отъезда Антония II митрополит Варлаам, происходивший из древнего грузинского рода ксанских эриставов, неофициально считался российскими властями «управляющим грузинским духовенством». Уже к февралю 1811 года он составил план преобразований структуры и системы управления Грузинской церковью в Восточной Грузии, который сразу был представлен в Синод Тормасовым с прибавлением его собственных комментариев и предложений[651]. Во многом в этом документе были законодательно оформлены и систематизированы те меры имперского правительства, которые предпринимались им в отношении Грузинской церкви в течение всего первого десятилетия XIX века. Только теперь устранялась необходимость осуществлять их через католикоса-патриарха, который нередко, в случае давления на него, апеллировал к своим правам независимого предстоятеля автокефальной церкви, освященным почти 1500-летней христианской традицией. В отличие от светских правителей, например, того же имеретинского царя, низложение которого состоялось в 1810 году, российская администрация не могла не считаться с этим обстоятельством не только по моральным, но и по чисто практическим соображениям. С отъездом Антония II появилась возможность значительно ускорить процесс реорганизации Грузинской церкви и ее «вписывание» в контекст имперских религиозных институтов.

План митрополита Варлаама предполагал продолжение политики российских властей по отношению к Грузинской церкви, начатой в первые годы XIX века, в частности радикальное сокращение числа епархий в Картли и Кахети — с тринадцати, существовавших ранее, до двух. Из них почти половина, шесть кафедр, к тому времени оставались вдовствующими, а некоторые были объединены с соседними. В состав одной из двух новых епархий (Мцхетской и Карталинской) должны были влиться все кафедры, находившиеся в Картли. Новообразованная Алавердская и Кахетинская епархия объединяла кафедры, расположенные в Кахети[652].

По предложению митрополита Варлаама главой новой церковной иерархии должен был стать архиерей в звании митрополита Мцхетского и Карталинского и одновременно экзарха Синода над Грузией. При этом за образец бралось учреждение аналогичного института — экзархата — на территории Молдавии и Валахии. Со своей стороны, главноуправляющий Тормасов считал необходимым оставить католикоса Антония II в России, полагая, что тот не сможет привести дела грузинского духовенства в требуемое состояние — как по слабости здоровья, так по «привычке распоряжаться всем самопроизвольно». На такое поведение, считал Тормасов, ему дает право «по здешним обычаям» происхождение из царского рода. Вместо этого экзархом над Грузией он предлагал назначить самого автора проекта — митрополита Варлаама, в качестве аргумента выдвигая тот факт, что он, являясь уже членом Синода, был хорошо знаком с порядком церковного управления в России[653].

21 июня 1811 года датирован всеподданнейший доклад Святейшего Правительствующего Синода императору, в котором был изложен проект митрополита Варлаама и предложения Тормасова по церковной реформе в Восточной Грузии. Данный проект, поддержанный членами Синода, был утвержден Александром I 30 июня 1811 года. Это число можно считать официальной датой упразднения автокефалии Грузинской православной церкви — события, безусловно, исторического. История независимого существования церкви в Грузии продолжительностью почти 1500 лет была прервана. Однако ни в одном официальном российском документе, не исключая и упомянутый высочайше апробированный доклад Синода, этот акт открыто не провозглашался. Не упоминались в них ни слово «автокефалия», ни факт ее отмены и упразднения престола мцхетских католикосов-патриархов. Фигура предстоятеля Грузинской церкви фактически подменялась фигурой экзарха, назначаемого императором по представлению Синода и, в отличие от грузинского католикоса-патриарха, во всем ему подчиненного. На месте Мцхетского католикосата, таким образом, учреждался Грузинский экзархат, непосредственно зависящий от императора как главы всей Русской православной церкви.

Примечательно, что в этом вопросе, относящемся, по сути, к церковному праву, Синод в качестве обоснования своих действий ссылался на сугубо светские документы, в первую очередь на известный Георгиевский трактат 1783 года. Восьмой артикул этого договора, заключенного Российской империей и Картли-Кахетинским царством, действительно содержал несколько расплывчатую формулировку: «В доказательство особливого монаршего благоволения к его светлости и народам его и для вящего соединения с Россией сих единоверных народов ее императорское величество соизволяет, чтоб католикос или начальствующий архиепископ их состоял местом в числе российских архиереев в осьмой степени после Тобольского, всемилостивейше жалуя ему навсегда титул Святейшего синода члена; о управлении же грузинской церкви и отношении, каковое долженствует быть к Синоду российскому, о том составится особливый артикул»[654].

На основании данного положения уже в 1811 году Святейший синод в своем всеподданнейшем рапорте рассматривал императорские манифесты от 18 января 1801 года о присоединении Картли-Кахетинского царства к Российской империи и от 12 сентября того же года с приложением «Положения о внутреннем в Грузии управлении» в качестве такого «особливого артикула» к Георгиевскому трактату. Логическим продолжением этих актов, по мысли членов Синода, стали наставления, данные первому главноуправляющему в Грузии К. Ф. Кноррингу о приведении в порядок духовной части в Грузии[655]. Точку же в этом деле должен был поставить всеподданнейший доклад самого Синода 1811 года.

В конце XIX — начале XX века, когда грузинской интеллигенцией и деятелями церкви был поднят так называемый церковный вопрос — о восстановлении автокефалии Грузинской православной церкви — в доказательство нелегитимности ее упразднения будут приводиться уже нормы церковного права. Епископ Сухумский Кирион (Садзаглишвили), будущий католикос-патриарх Грузии (1917–1918), на заседаниях особого присутствия при Синоде в 1906 году по вопросу независимости Грузинской церкви указывал, в частности, на нарушение 30-го и 35-го правил святых апостолов и 22-го правила Антиохийского собора. Только большая и старейшая церковь имеет право отменять постановления меньшей и младшей[656]. Хотя в истории церкви и были единичные случаи отмены автокефалии, но для этого всегда требовалось соблюдение целого ряда условий. С одной стороны, непринужденное желание клира и паствы, с другой — санкция собора[657]. Вопрос автокефального статуса церкви мог решаться не иначе, как по постановлению Вселенского собора. В 1811 году, как известно, эти условия в отношении Грузинской церкви соблюдены не были.

Начало церковной реформы: с опорой на местные кадры

Желание распространить преобразования в церковной сфере в Восточной Грузии далее, и на западногрузинские земли, заставило российские власти уже через несколько лет после учреждения Грузинского экзархата внести некоторые изменения в первоначальное церковное устройство, основанное на высочайше утвержденном 30 июня 1811 года докладе Синода. 30 августа 1814 года император одобрил проект нового устройства духовных дел в Грузии, предложенный архиепископом Досифеем (Пицхелаури)[658]. Снова менялось церковно-административное устройство в Картли и Кахети. Вместо двух существовавших до этого епархий — Карталинской и Кахетинской — образовывалось три: Карталинская, которая принадлежала экзарху, получавшему также звание митрополита Мцхетского, Тифлисского и Карталинского; Осетинская — в управлении архиепископа Телавского и Грузино-Кавказского, а также Сигнахская епархия. На архиепископа Телавского и Грузино-Кавказского, которым и стал сам автор проекта Досифей, возлагались все обязанности главы ранее существовавшей Осетинской духовной комиссии по проповедованию христианской веры среди осетин и других горцев, живущих как на южном, так и на северном склоне Кавказского хребта (отсюда, собственно, и название «Осетинская епархия»). Фактически в течение нескольких лет именно глава этой епархии руководил всей российской миссионерской политикой на Кавказе.