Миля над землей - Лиз Томфорд

что она не может пойти со мной из-за этого докучливого правила, запрещающего дружеские отношения между командой и обслуживающим персоналом. И даже независимо от этого, я вообще не знаю, захочет ли она со мной пойти.

– Ни с кем. Я пойду один.

– Черт возьми, Зандерс. Нет, один ты не пойдешь. Там будет слишком много прессы, чтобы ты мог побыть в одиночестве. Я устрою тебе свидание, если ты не хочешь сам найти себе пару.

– Нет, Рич. В этом вопросе я настою на своем. Этот вечер для меня слишком важен, чтобы притворяться с каким-то ненормальным кроликом Паком ради каких-то фотографий. Не вмешивай сюда «Активные умы». Когда речь идет о хоккее, делай с моим имиджем что хочешь, но если это начнет влиять на фонд или детей, я ухожу.

На линии между нами повисает тишина.

– Отлично. Но у тебя есть шесть месяцев, чтобы стать тем Эваном Зандерсом, которого знает и любит Чикаго, или я тебе гарантирую, что ты потеряешь свой контракт и отправишься в никуда, играя за город, в котором не хочешь быть.

Связь обрывается. Вот козел.

– ЭЗ! – Скотт, менеджер нашей команды, окликает нас с верхней площадки лестницы, прямо перед главной дверью самолета. – Ты идешь?

Оглядывая взлетно-посадочную полосу, я понимаю, что сажусь в самолет последним. Взбегаю по лестнице в последний момент, и старшая стюардесса закрывает за мной дверь.

– Все хорошо, чувак? – легонько толкает меня в грудь Мэддисон, когда я сажусь рядом.

– Проклятие, Рич меня убивает.

– Так уволь его.

– Не могу. Для моей карьеры это было бы хуже, чем то, чем он сейчас мне угрожает.

– Чем именно?

– Как обычно. «Чикаго» не захочет перезаключать со мной контракт, если я испорчу наш с тобой маленький дуэт. А вдруг люди начнут понимать, что мне плевать на то, каким меня представляют СМИ, и фанаты от меня отвернутся.

– Это чушь собачья, и ты это знаешь.

На самом деле я этого не знаю. Рич попал в точку: больше всего я боюсь, что, если люди поймут, что я не тот ЭЗ, к которому они привыкли, они перестанут любить меня.

– Клянусь богом, он слишком одержим твоей личной жизнью. Я не удивлюсь, если он получает вознаграждение от таблоидов или газет за утечку информации о том, где ты находишься или с кем ты.

Я пожимаю плечами и замолкаю. Сейчас я уже ничему не удивлюсь, но, как бы то ни было, все это кажется мне настоящим поражением, как будто я застрял с этим образом до конца своей карьеры.

– Зи, – чуть слышно говорит Мэддисон. – Рич работает на тебя. Здесь все под контролем. Как бы ему ни нравилось заставлять тебя думать, что это не так, вся власть в твоих руках.

Кивнув в знак согласия, я устало откидываю голову на подголовник. Как будто изнурительная победа в овертайме[12] недостаточно сказалась на моем теле, так еще этот телефонный разговор с Ричем добавил мне головной боли.

Я хочу прекратить все эти глупые игры. Хочу уходить с арены один, и чтобы никто не задавал мне вопросов. Я хочу, чтобы «Чикаго» продлил со мной контракт, не сомневаясь в том, что я принесу пользу команде. Хочу, чтобы Стиви могла общаться со мной. Хочу, чтобы Стиви хотела со мной общаться.

А еще я очень хочу ее поцеловать.

И сегодня вечером я действительно устал от того, что не делаю того, что хочу делать.

– Я быстро позвоню Логан, пока мы не взлетели. – Мэддисон отворачивается к окну, набирая номер жены. – С Новым годом, детка!

О, разве я не упоминал, что сегодня канун Нового года и мы возвращаемся в Чикаго и в полночь будем лететь где-то над Канзасом?

Вот такие дела, и так уж случилось, что единственная девушка, которую я хочу поцеловать, когда часы пробьют двенадцать, находится в этом самолете. Но я не могу к ней прикоснуться. Не здесь, а возможно, и вообще никогда.

– Как Логан? – спрашиваю я, когда Мэддисон отключает телефон после разговора с женой.

– Все хорошо. – Он улыбается сам себе. – Купила платье для вечера.

Я молчу, зная, что сейчас последует.

– Не могу дождаться, когда сниму его с нее.

Качая головой, я не могу удержаться от смеха. Легкомысленный ублюдок.

– Рич достал меня расспросами по поводу моей пары.

– Тогда сделай это. Мы оба знаем, кого ты хочешь пригласить, так почему бы тебе не спросить ее? Она же здесь. – Он кивает в сторону задней части самолета. – Ну, давай сделаем это сейчас. – Рука Мэддисона тянется к лампочке вызова стюардессы у него над головой, но, прежде чем его пальцы дотрагиваются до нее, я успеваю их отдернуть.

– Не надо. – Мой голос тих, но суров. – Она не может со мной пойти.

– Почему нет?

– Потому что там будет слишком много прессы, а ей нельзя с нами общаться.

– Это чертовски глупо.

– Ты еще мне об этом расскажи. – Я смиренно вздыхаю и снова откидываюсь на спинку кресла. – Кроме того, я даже не знаю, захочет ли она со мной пойти. – Я говорю как можно тише. – Насколько я знаю, наша маленькая интрижка была разовой, и для нее все кончено.

Кстати, о само́й сексуальной дьяволице. Стиви подходит к ряду аварийного выхода для демонстрации техники безопасности, показывая задней части самолета, как пользоваться средствами безопасности, точно так же, как она делает это перед каждым полетом.

– Давай спросим ее. – Мэддисон подается вперед на своем сиденье, чтобы поговорить с моей любимой стюардессой.

– Не смей. – И снова я говорю негромко, но четко.

Стиви прищуривается, глядя на нас, а затем возобновляет свою демонстрацию безопасности. Она смотрит вперед, придерживая над головой искусственный ремень безопасности, но обращается ко мне и Мэддисону.

– Почему вы двое сегодня вечером кажетесь еще более влюбленными друг в друга, чем обычно?

Губы Мэддисона приподнимаются в хитрой ухмылке. Он открывает рот, чтобы заговорить, и в его глазах вспыхивает веселье, когда он испытующе смотрит на меня.

– Не смей, черт возьми. – Мой голос настолько тих, насколько это возможно. – Если ты что-нибудь скажешь, я тебя прикончу. Возьму и женюсь на твоей жене просто назло тебе, и твой сын вырастет, называя меня папой.

– Да пошел ты! – Мэддисон даже не пытается вести себя тихо. – Стиви, Зи хочет, чтобы ты была его спутницей на благотворительном вечере в Чикаго, но он слишком трусит, чтобы об этом просить, и не думает, что ты захочешь пойти с ним.

– Твою мать, я тебя ненавижу. Мы больше не друзья.

Мэддисон откидывается на спинку кресла, на его губах появляется чертовски самодовольная ухмылка, а милое хихиканье Стиви эхом разносится по проходу.

Если бы мои щеки могли менять цвет, я бы сейчас покраснел, как маленькая девочка, когда обернулся, чтобы посмотреть на нее. К счастью, ее выражение лица совсем не кажется таким уж растерянным. Во всяком случае, мы с моим