Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий

раздраженно поправил Филипп Филиппович. Он так рассердился, что его очки принялись слетать с носа и ему приходилось поминутно их поправлять. — Форму его болезни я так назвал! И то лишь потому, что проявление ее в такой форме крайне редкий случай! Обывателям он бы даже мог показаться неправдоподобным. Оттого я и употребил это слово — «фантастический»!

Меня стал утомлять этот разговор.

— Ну хорошо, хорошо, — поспешно согласилась я. — Так в чем же там дело? Какой такой экзотической разновидностью, по-вашему, заболел Носов?

— Раздвоением личности, — был ответ психиатра. — Вернее, вымышленная личность на данный момент полностью подменила в его сознании собственную личность Носова.

Тут я растерялась:

— Вымышленная личность? И как это понимать?

Филипп Филиппович самодовольно улыбнулся:

— Вспомните вашу последнюю с ним встречу. В кабинете у нашего уважаемого Всеволода Савельевича…

— И вспоминать не хочу! — вспыхнула я. — Встреча была отвратительным фарсом! Носов решил поглумиться — и принялся выдавать себя за моего мужа, которого сам же и убил!

— А зачем бы, по-вашему, он это делал? — наклонил голову психиатр. — Он ведь не мог рассчитывать, что ему кто-то поверит.

— Говорю же: он просто глумился, издевался! Ему хотелось причинить мне еще бо́льшую боль.

— Помилуйте, зачем ему было причинять вам боль? — развел руками мой отталкивающий собеседник. Он как будто тоже издевался сейчас надо мной.

— Затем, что он меня ненавидит! — рявкнула я в ответ.

— Но вы говорили, что он ненавидит вашего гражданского мужа, товарища Уткина, — напомнил психиатр.

— Да, и его тоже! Он ненавидел нас обоих! Неужели из дела это не ясно?

— Нет, Алла Вадимовна, — убежденно сказал Филипп Филиппович. — Из дела ясно, что вас он любил. И до сих пор, уж поверьте, продолжает любить, что именно теперь причиняет ему особые страдания.

— Почему же «именно теперь»? — машинально спросила я.

— Потому что теперь он считает себя вашим гражданским мужем товарищем Уткиным! И, соответственно, полагает, что вы его предали, раз на допросе назвали его Носовым…

Я не выдержала и вскочила:

— Все это какая-то чушь! Галиматья! Повторяю: Носов просто глумится! А вы… вы… совершенно не понимаю, чего здесь добиваетесь вы!

Чем больше я волновалась, тем более хладнокровным становился Филипп Филиппович. Теперь мы как будто поменялись ролями.

— Успокойтесь, пожалуйста, Алла Вадимовна, — сказал он мне елейным тоном. — Сядьте, пожалуйста.

Я с неохотой, но все-таки присела.

— Вы ведете себя именно так, как я и предполагал, — продолжал он. — Именно потому я сразу и указал, что случай Носова является необыкновенным, фантастическим. Нормальному человеку очень трудно поверить в то, что такое в принципе возможно. Однако уверяю вас: подобное возможно. До крайности редко, но все-таки…

Меня так и подмывало бросить ему: «Значит, вы сами — не совсем нормальный, раз так легко смогли поверить в эту белиберду!»

Но вслух я лишь сказала:

— Если вы такой большой профессионал в своем деле, то, может, сумеете убедить в своей правоте даже такого несчастного обывателя, как я? Или это заранее бесполезно?

— Да нет, отчего же, — хмыкнул Филипп Филиппович. — Я могу попробовать… Вот что, на мой предварительный взгляд, произошло с Нестором Носовым. Он действительно с юности был влюблен в вас. И, соответственно, в самом деле ненавидел товарища Уткина — поскольку именно ему, а не Носову, выпало счастье стать вашим избранником. Носов с самого начала воспринимал эту неудачу в личной жизни как непоправимую катастрофу. Он считал, что именно эта неудача не позволила ему состояться в профессии…

— Чушь! — не выдержала я. — Он просто был бездарный! Был и остался.

— Вполне возможно, — не стал спорить психиатр. — Но я говорю не о том, что было в действительности, а о том, как эту объективную действительность субъективно воспринимал Носов.

— Считаете, что он всю жизнь был больным? — усмехнулась я.

— Думаю, до самого последнего времени он был практически здоровым, — отвечал Филипп Филиппович. — Знаете, так можно сказать едва ли не про каждого обычного человека: «практически здоровый». И в физическом, и в психическом отношении…

— Значит, всю жизнь был здоровым — и вдруг внезапно спятил?

— Нет, полагаю, в зачаточной форме его нынешнее заболевание зрело в нем давно. Но только события этого года — когда он вновь приехал в Москву из родного города — послужили катализатором того, чтобы его латентный недуг стал резко прогрессировать… Простите, я, наверно, слишком сложно изъясняюсь? — вдруг осекся Филипп Филиппович.

— Нет-нет, для моих мозгов пока еще доступно.

— Хорошо, — кивнул он. — Так вот, десять лет, проведенные Носовым после окончания института в его родном городе Копейске, прошли для него сравнительно спокойно. Не считая того, что он не мог вас забыть, постоянно о вас думал. Вот эти мысли, конечно, не давали ему покоя. Он ведь так и не смог устроить свою личную жизнь, хоть с кем-нибудь сойтись…

Я фыркнула:

— Вы повествуете о каком-то романтическом герое из старинной литературы, а вовсе не о паршивце Носове! Здорово же он вас облапошил…

— Алла Вадимовна, — возразил психиатр, — поверьте, меня с моим богатым и разнообразным, без ложной скромности, профессиональным опытом облапошить крайне затруднительно. Я все-таки недаром работаю именно в судебной медицине — может быть, наиболее важной и сложной области психиатрии…

— Вы заявили об уникальной и необычной болезни Носова! — перебила я. — Хорошо, в психиатрии я ничего не понимаю и готова поверить вам на слово. Но в обычной жизни — уж простите и вы мне мою нескромность! — я кое-что смыслю. А то, что вы мне сейчас с такой убежденностью рассказываете про жизнь Носова, не лезет ни в какие ворота! Он, видите ли, десятилетие напролет не мог меня забыть, и это сломало ему жизнь? Да разве такое бывает, товарищ доктор?! То есть в то, что не мог забыть еще получилось бы с трудом поверить, если б между ним и мной хоть что-то хоть когда-то было бы! Но ведь ничего между нами никогда не было!

Филипп Филиппович наклонил голову набок и лукаво посмотрел на меня:

— А точно ли не было, Алла Вадимовна?

Я вскочила с места — и почти прокричала ему:

— Да как вы смеете!

Психиатр мгновенно изменился в лице.

— Хорошо-хорошо, — забормотал он. — Простите, пожалуйста… Не волнуйтесь, сядьте… Алла Вадимовна, прошу вас.

Я села. Какое-то нездоровое любопытство, которое саму меня злило, заставляло меня продолжать выслушивать это психиатрическое описание паскудной жизнедеятельности Носова.

— Значит, продолжим, — немного смущенно произнес доктор. — Как вы хорошо знаете, в этом году Носов вернулся в Москву. Это был решительный шаг, но мало что ему суливший…

— И вы сейчас назовете этот шаг первым серьезным проявлением болезни? — попыталась угадать я.

— Не совсем, — покачал