Собрание сочинений в четырех томах. 4 том. - Борис Горбатов

— Жаловаться не приходится, да и хвастаться нечем! — усмехаясь, перебил его высокий, хмурый шахтер, стоявший прямо перед Рудиным.

— А что? А что? — взъерепенился Карнаухов. — Ты выполнением плана недоволен, товарищ Закорлюка?

— План! Да какой же это план? Перед соседями стыдно!.. Вон на «Софии» смеются над нашим планом...

— A-а! План тебе маловат? Тебе больше надо?

— Да мне что? — передернул плечами Закорлюка. — Отвяжись от меня, сделай милость! — сказал он, отодвигаясь от Карнаухова.

— Ему больше всего надо, он жених! — злорадно выкрикнул откуда-то из толпы Макивчук. — У них с Катькой свой Госплан...

— Нам всем больше надо! — строго сказал старик Треухов. — Не на хозяина работаем. Правильно. Закорлюка! Говори все.

— Да что, товарищ секретарь, — вмешался вдруг Митя Закорко, смело поблескивая глазами, — если правду сказать: вполсилы мы работаем. То воздуха нет, то порожняка пол-упряжки ждем...

— С порожняком оттого причина, что путя у нас плохие, — сказал кто-то, судя по кнуту на плече — коногон. — Путя давно бы почистить надо...

— Грязи много, верно!

— А с воздухом отчего? — спросил Митя.

— А с лесом? Неужели в России леса мало? — крикнул кто-то и засмеялся. И все засмеялись вокруг.

— Болезней у нас много, товарищ секретарь! Беда — доктора нет.

— Постойте. Дайте мне слово сказать, — вдруг негромко произнес коренастый шахтер, до тех пор молча и солидно стоявший чуть-чуть в стороне.

Его голос услышали.

— Говори, говори, Очеретин! — зашумели вокруг.

Это и в самом деле был Сережка Очеретин. Но трудно было узнать в этом солидном, уважаемом, даже чуть-чуть раздобревшем шахтере прежнего Сережку-моргуна. Правда, он и теперь нет-нет да и подмигивал левым глазом бессознательно, по привычке, но это был уже совсем другом человек. Настя прочно женила его на себе, и он стал образцовым семьянином, жены побаивался, а новым домом гордился. Каждую получку они под руку с Настей ходили в магазин, чаще прицениваться, чем покупать. У них в новой квартире все было для тихого семейного счастья: хорошая кровать с горою подушек, славянский шкаф с зеркалом, дубовый буфет, патефон с пластинками, велосипед, радио... Теперь Очеретин подумывал о пианино. «Дети вырастут, учиться будут!» Детям, Любке и Наде, близнецам, было сейчас по два года.

Про Очеретина злые языки говорили, что он жадничает, старается в забое только ради денег. Но это была неправда. Не меньше денег нужен был ему и почет. Он привык к нему. Без почета теперь он не смог бы ни жить, ни работать. С тех самых пор как впервые увидел он свое имя — С. И. Очеретин — на красной доске у проходных ворот, он лишился покоя. Сперва он боялся, что записали его на доску «по ошибке» — ошибка выяснится и его имя с доски сотрут, потом стал бояться, что другие забойщики перегонят его в работе, а он отстанет, и имя его опять же сотрут с доски. Он и теперь еще каждый день, приходя на шахту, поглядывал: висит ли еще его портрет. Дома, на буфете, на Настиных кружевных дорожках лежал пухлый плюшевый альбом с вырезками из газет и журналов и с портретами знатного забойщика шахты «Крутая Мария» С. И. Очеретина. Нет, не только ради денег старался в забое Очеретин. Научился он и на собраниях выступать. Умел с достоинством сидеть в президиуме. Ездил на слеты ударников. Только подмигивать он не отучился, хотя Настя за это его поедом ела. Ей все казалось, что это он девчатам подмигивает из президиума.

— Ну, слушаю вас, товарищ Очеретин! — ласково сказал Рудин, всем корпусом поворачиваясь к нему.

Очеретин откашлялся и начал:

— Правильно люди говорят, товарищ секретарь, про воздух, про лес, про порожняк. Вы на это обратите ваше внимание.

— Хорошо! — улыбнулся Рудин. — Учтем. Обязательно.

— Но про главное никто не сказал, — невозмутимо продолжал Очеретин. — Про главное. Про то, что у нас на «Крутой Марии» забойщику ходу нету!

Он остановился. Все вокруг внимательно слушали.

— Ты что это имеешь в виду? — не выдержав паузы, беспокойно спросил Карнаухов.

— А то я имею в виду, — сказал Очеретин, — что устарела наша система добычи. Устарела и портит нам кровь. Какая у нас система выемки угля? Короткими уступами. Так? Вот какая система.

— А как бы ты хотел, голубь? — насмешливо спросил Карнаухов. — Долинами?

— А я б хотел, — с достоинством ответил Очеретин, — чтоб забойщику простор был. Я против уступов не спорю. Не отрицаю я уступов. Но, обратите внимание, какая же может быть добыча у забойщика, если малый уступ? Да мне повернуться там негде, не то что. Вот спросите забойщиков: правильно ли я говорю...

Андрей и Светличный переглянулись.

— Нет, ты слушай, слушай! — прошептал Светличный. — Ай да Сережка-моргун!

«Значит, не мы одни про это мечтаем!» — радостно подумал Андрей и крикнул:

— Верно, Сережа!

— Всякий скажет, что верно! — спокойно закончил Очеретин. — Дай нам уступы длинные — в два раза больше угля дадим.

— В десять раз! — раздался вдруг звонкий, сильный голос.

Это сказал Виктор. Он стоял у окошечка.

— В десять? — переспросил Рудин. — А ну-ну, послушаем!

— Да, в десять! — возбужденно повторил Виктор. — Я слово зря на ветер не брошу. Тут Серега Очеретин говорил: дайте мне длинный уступ, я в два раза больше угля дам... Так? А я говорю, — тряхнул он головой, — дайте мне всю лаву, я один ее за смену пройду!

— Один? — ахнул Очеретин, изумленно глядя на Виктора.

— Да, один! — гордо повторил Виктор. В эту минуту он был способен на все.

Старик Карнаухов повернулся в его сторону и участливо спросил:

— А ты, голубь, трохи... не того? — И он постучал пальцем по лбу. — А?

— Того, того! — злобно подхватил Макивчук. — Рятуйте его, добрые люди, окончательно парень с глузду съехал от великой гордости!

Нарядная грохнула могучим шахтерским хохотом.

— Ан да Виктор! Высказался!

— Так он же Илья Муромец, богатырь, чи вы этого, хлопцы, не знали?

— Артист!

— Иван Поддубный!

— Иди в цирк. Виктор, большие деньги огребешь! — неслось из всех углов.

Наступил как раз тот момент, когда нарядная внезапно превращается в театр. А Виктор стоял, как провалившийся, но гордый актер, и только глаза его из-под шахтерской шляпы пылали желтым пламенем.

— Надо выручать Витьку! — прошептал Светличный и крикнул: — Да дайте ж человеку до конца сказать!

Его голос услышал Рудин,

— Правильно! — снисходительно сказал он. — Пусть товарищ окончит свою мысль.

Все поутихли.

— Я говорю: в десять раз можно больше угля дать! — презрительно улыбаясь, сказал Виктор. — А мне не верите, спросите Андрея Воронька... У него и план есть.

— A-а, и Андрей!.. — удивленно пронеслось по нарядной. Андрея на шахте знали. Андрей был осторожный, вдумчивый, молчаливый человек.

— Просим товарища Воронька! — сказал Петр Филиппович Кандыбин.

Андрей, смущаясь, выступил вперед, в центр круга.

— Собственно, — запинаясь, сказал он, обращаясь главным образом к Рудину, — дело еще не проверенное. Но мысль есть. Правильно сказал Очеретин: вполсилы работаем. Называемся забойщиками, а много ли мы отбойным молотком работаем? Часа три в смену, не больше. А остальное время чего только не делаем! И лес тащим, и крепим, и убираем, — а молоток лежит, угледобычи нету. Оттого и заработки у нас небольшие. То есть обыкновенные... Как ни старайся — больше полторы нормы не дашь.

— Ох, верно! — громко вздохнул кто-то. В нарядной было тихо, этот вздох услышали. Услышал его и Андрей. Ему стало легче говорить. Тут же заметил он, как сквозь толпу осторожно, стараясь не шуметь, продирается запоздавший на наряд Нечаенко и издали улыбается ему. И Андрей в ответ тоже улыбнулся ему и уже с большей уверенностью стал продолжать свою неожиданную речь: — Вот мы и предлагаем лаву спрямить, уступы ликвидировать и дать всю лаву забойщику. Пусть он в полную силу рубает, а за ним крепильщики пускай крепят...

— То есть как это? — недоуменно перебил его старик Кандыбин. — Забойщицкую крепь препоручить крепильщикам. Так, что ль?

— Да. А отчего ж? — ответил Андрей. — Разделение труда.

— А заработок как же? Пополам али как?

— Почему ж пополам? Как же это можно забойщика равнять с крепильщиком? — обиженно сказал Сережка Очеретин. — Никак это невозможно!

— И я про то ж, что нельзя! — обиделся и Кандыбин. — Крепильщик — это, брат, первая квалификация в шахте!

— Это кто ж вам сказал такое, дедушка?

— Да постойте вы с заработками! — с досадой вскричал Митя Закорко. — Что у вас все про одно? Тут, может, человек хорошее дело для шахты предлагает, а вы «заработки»! — и тотчас же нетерпеливо обратился к Андрею: — Ты практически расскажи. Андрей, как ты это дело смыслишь. Не тяни!

Его поддержало несколько голосов:

— Поподробнее просим!

— Как-то непонятно нам...

— Больно мысль твои Андрей, удивительная. Ты ясней скажи!

Но Кандыбин с сомнением покачал головой.

— Э, что-то ты не то говорить, Андрюша! — сказал он, страдальчески сморщившись, словно жалея молодого, горячего парня и сокрушаясь, что приходится его урезонивать. — Против смысла говоришь. Всю жизнь мы тут на шахте толчемся, а такого не слыхивали, чтоб крепильщик, например, забойщицкую крепь крепил...