Комдив - Берг Александр Анатольевич

Утром 21 апреля наши части вышли к третьей линии обороны города, где были девять фортов и превращённые в доты дома внутреннего города. Коменданту Кёнигсберга снова предложили сдаться, и он снова отверг это предложение, после чего на форты начали сбрасывать тысячекилограммовые бомбы, а самоходки и танки принялись вести огонь по выявленным огневым точкам. Весь день центр города бомбили и обстреливали, а утром следующего дня штурмовые части пошли вперёд. За это время большая часть огневых точек была подавлена в фортах полностью, и пехота, укрываясь за многочисленной бронетехникой, пошла на штурм.

Два дня шёл ожесточённый бой, немцы фанатично сопротивлялись, и если фольксштурм и обычные солдаты ещё сдавались в плен, то эсэсовцы, которых было достаточно много, дрались до последнего. Лишь 24 апреля немцы официально сдались, вернее, сдались немногочисленные остатки гарнизона, да и то многие из них скрылись в развалинах города, используя канализацию и многочисленные подземелья. Таких потом ещё пару месяцев вылавливала комендантская команда.

Главное, что такой мощный укрепрайон был взят примерно за десять дней и с достаточно небольшими потерями. К этому времени немцев окончательно выдавили с наших земель, и теперь война целиком переместилась на территорию Германии и оккупированных ею земель.

Глава 19

Совсем другая ситуация складывалась в Польше. Если со стороны Львова и Чехословакии мы значительно продвинулись, то со стороны Белоруссии не очень, а затем и вовсе остановились по одной простой причине: поляки отмочили фортель, и Сталин приказал нашим войскам не спешить с освобождением центральной части Польши. В Лондоне решили, что нехорошо, если Варшаву освободит Красная армия, вот и организовали там восстание силами Армии Крайовой, которой руководило сбежавшее в Лондон польское правительство, очень негативно, даже враждебно настроенное к нам. Короче, повторялось всё то же самое, что было и у меня, в моём времени.

Наши войска были примерно в полутора сотнях километрах от Варшавы, когда там полыхнуло. Я не знал подробностей, как там было в моём времени, но думаю, что это восстание ничем особо не отличалось от произошедшего у меня. Стянутые чуть ли не со всей Польши в Варшаву аковцы 20 апреля, вернее в ночь с 19 на 20 апреля, напали на места дислокации немецкого гарнизона Варшавы. Хорошая скоординированность действий, а также неплохое вооружение позволили им уничтожить большую часть гарнизона, а оставшуюся заблокировать в казармах. Сразу после этого состоялось радиовыступление генерала Коморовского, который на весь мир объявил об освобождении Варшавы силами Армии Крайовой[58]. При этом он крайне негативно относился к Красной армии и не захотел налаживать с ней контакты, а кроме того, крайне нелицеприятно о ней отзывался[59].

Захватив достаточно крупные склады с вооружением, в том числе и с артиллерией, повстанцы быстро организовали оборону города по его окраинам, лихорадочно оборудуя огневые точки в окраинных домах. В самой Варшаве тем временем добивали остатки немецкого гарнизона, и через пару дней весь город был полностью в руках восставших. Однако и немцы не сидели без дела и начали срочно подтягивать к Варшаве свои войска.

Поскольку в планы Ставки на ближайшее время не входило наступление в центре Польши, тем более после откровенно антисоветских высказываний по радио генерала Коморовского, наступление там полностью остановилось. Как всегда, в дело вмешалась большая политика. После того как поляки в очередной раз продемонстрировали свою кичливость и нелюбовь к русским, класть за их гонор и амбиции русские жизни Сталин не захотел.

Наступление наших войск, после достаточно успешного наступления в Прибалтике и на Балканах, временно прекратилось на всех направлениях. Наши войска нуждались в передышке для отдыха, пополнения и ремонта техники, которая за это время хорошо поработала. Так что по большому счёту Сталин не врал союзникам, вопрос заключался лишь в том, как долго будут пополняться наши войска и когда они смогут снова перейти в наступление. Всё, чем мы помогали восставшим, так это бомбардировками немецких позиций перед Варшавой и сбросом восставшим вооружения и боеприпасов.

Кстати, среди восставших не было бойцов Армии Людовой: польское правительство в изгнании не хотело, чтобы в деле освобождения Варшавы участвовали представители просоветской Армии Людовой, а потому им ничего не говорили. Но шило в мешке не утаить. Узнать, что именно готовит Армия Крайова, не получилось, но то, что они что-то готовят в Варшаве, было очевидно. Туда стали стягивать подразделения Армии Крайовой, а из-за того что отношения между Армией Крайовой и Армией Людовой были очень натянутыми и нередко между ними случались стычки, соперники старались отслеживать друг друга. Вот так и получилось, что когда в Варшаве вспыхнуло восстание, то бойцов Армии Людовой там не оказалось.

Обозлённые немцы в средствах не стеснялись, и на Варшаву обрушился град артиллерийских и бомбовых ударов. В ответ на вопли о помощи генерала Коморовского англичане попробовали надавить на Сталина, но получили отлуп. Сталин им чётко заявил, что Красная армия на данный момент не может наступать, так как выдохлась в предыдущих наступлениях, и для подготовки следующего ей требуется минимум один-два месяца, а полякам, прежде чем организовывать своё восстание, следовало предварительно связаться с командованием Красной армии и согласовать с ним свои действия. Короче, восставшие остались практически один на один с немцами, а вся помощь, которую мы им оказывали, заключалась в бомбёжках немецких позиций перед Варшавой и сбросом в город с воздуха продовольствия и боеприпасов.

Упрямые и гонористые поляки продержались почти месяц, всё же вести оборонительные бои в городе намного легче, чем в открытом поле. Правда, половина Варшавы от этого превратилась в руины, а среди городского мирного населения были очень большие потери. В итоге, поняв, что ненавидимые им русские не придут им на помощь, а англичане не в силах им помочь, генерал Коморовский принял решение сдаться немцам. Он начал переговоры с осаждавшими и, выторговав для себя и бойцов Армии Крайовой статус военнопленных, 13 июня приказал своим бойцам сложить оружие[60].

Для меня все эти события прошли фоном. Конечно, было жаль мирное население, но в целом проблемы пшеков меня не волновали, мне было достаточно того, как они с энтузиазмом принялись тявкать на Россию после развала СССР и строить ей всяческие гадости. Тут точно по поговорке – не в коня корм, и что ни сделай, хорошим для поляков не станешь. Ведь они до сих пор грезят о Великой Польше от моря до моря, где у них и Прибалтика, в частности Литва, и Белоруссия, и половина Украины, и даже Смоленск.

У меня была другая головная боль: на меня началась форменная охота. С последним пополнением в штаб армии прибыли три молодые и красивые связистки, вот они и устроили охоту на меня любимого, и плевать им было, что я женат и у меня есть ребёнок, жена ведь не шкаф, можно и подвинуть. Сначала они стали строить мне глазки и всячески показывать мне своё благорасположение, но увидев, что я абсолютно не реагирую на их заигрывания, приступили к более активным действиям. Теперь при каждом удобном случае они пытались коснуться меня бёдрами или грудью, а также старались остаться со мной наедине.

Всё это не прошло незамеченным для других работников штаба, к тому же многие из них сами положили глаз на новеньких связисток. Мало того, между собой они стали делать ставки на эту охоту. Я же, увидев, что дело начинает пахнуть жареным, стал постоянно держать при себе ординарца, так что теперь застать меня в одиночестве было невозможно. Рядом со мной всегда кто-то был, отчего связистки скрежетали зубами от злости. Даже в свою комнату я всегда входил с кем-то и лишь потом отпускал его.