Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех! - Игорь Подгурский

Когда поляна закончилась и они вступили под темный полог переплетенных крон деревьев, фигура Волчьего Пастыря, закутанная в рясу до пят, все меньше напоминала человеческую. Да и человеческую ли? Внутренний голос попытался что-то сказать, о чем-то напомнить, но сбился на невнятное бормотание и вскоре вообще замолк. Его походка стала по-волчьи бесшумной и грациозной. Волчий Пастырь низко склонился к земле, не снижая скорости хода, вглядываясь в лишь ему видимые следы. Время от времени он закидывал вверх голову, шумно принюхиваясь. Потом удовлетворенно кивал сам себе. Серая колонна продолжала движение без остановок.

До самого выхода из леса Акима не покидало ощущение, что призрачное перемирие может закончиться в любой момент. Ждал удара в спину. Воображение рисовало яркую картинку. В шею впиваются клыки, перегрызают позвонки, разрывают яремную вену. Он пытается зажать рану ладонью, а кровь просачивается сквозь пальцы. Обошлось…

Словно прочитав его мысли, Волчий Пастырь громко спросил:

— Что, всякие страшилки в голову лезут? Разве такое к лицу бесстрашному инквизитору, рыцарю в красном кожаном доспехе?!

За время пути от моста до конца леса он заметно осмелел. Или прячет страх и растерянность за мелкой дерзостью?

— С чего ты взял?

— Ты слишком громко думаешь, — серьезно ответил Волчий Пастырь. Не поймешь, правду говорит или кривляется. — Вот вы, люди, вечно так.

Все, лес закончился. Нам дальше хода нет. Пока… Прощай, хранитель луча.

— Увидимся.

— Считаю часы до нашей следующей встречи, — рыкнул Волчий Пастырь. Сейчас он меньше всего походил на человека. Не говорил, а выталкивал слова из горла. — Надеюсь, пути-дорожки у нас еще пересекутся, когда ты будешь как обычный инквизитор. Когда у тебя не будет с собой луча.

— Очень на это надеюсь.

На том и разошлись.

Поплавков зашагал, не таясь, по проселочной дороге. Надо постараться успеть убраться с рассветом из села.

Серые тени растворились в лесу. Последней скрылась за деревьями высокая фигура, облаченная в рясу с капюшоном на голове…

ГЛАВА 7

В канцелярии Корпуса инквизиторов Поплавков получил бумагу за подписью всесильного красного командарма Михаила Васильевича Фрунзе, сразу же как передал футляр с лучом из рук в руки Старшему брату Лазарю. Туманно пояснили, что чернильный росчерк сам владелец не отличит от собственной подписи. Подробности появления на свет всесильной бумаги не объяснили. Да Аким, собственно, и не спрашивал, и так понятно. Посоветовали действовать по обстановке и больше импровизировать. В переводе на нормальный язык слова «действовать по обстановке» означают, что вместе с листком бумаги вся персональная ответственность за выполнение задания легла на плечи инквизитора. Тряхнули руку на прощание и коротко пожелали удачи. Так Поплавков оказался в Туркестане…

Место в эшелоне Поплавков нагло выбил у военного коменданта железнодорожного вокзала в Ташкенте, куда добрался на перекладных. Коменданта оказалось найти нетрудно, он дневал и ночевал в кабинете на станции.

Поначалу комендант пытался качать права и возмущаться. «На каком основании?!» — спросил он, таращась на инквизитора красными от хронического недосыпа глазами. Красная кожанка не произвела на него ровным счетом никакого впечатления. Инквизитор молчком сунул измотанному коменданту под нос бумагу с перечнем полномочий и подписью Фрунзе, нового хозяина Туркестана. Вернее, той его части, где установилась новая власть. На карте еще оставалось много места, не закрашенного красным цветом. Эмиры, беки, баи и прочая мелкопоместная шушера по-хорошему с властью расставаться не собиралась. Михаил Васильевич никого и не собирался просить, все брал, а где надо, и вырывал силой. Одно его имя наводило ужас, а подпись творила чудеса. Увидев черный росчерк подписи всемогущего командарма, у коменданта враз пропали все вопросы, вперемешку с ругательствами, крутившимися на языке. На лице военного чиновника появилась унылая покорность обладателю всесильной бумаги. Акиму больше не надо было что-то клянчить и объяснять.

Через десять минут инквизитор обживал теплушку в поезде, отправляющемся в Катта-Курган. Его лично сопроводил комендант. Начальник охраны поезда пытался поначалу возражать и размахивать руками. Комендант сделал ему страшные глаза и что-то прошептал на ухо. Красный командир вмиг стал задумчивым и молчаливым. Потом широко улыбнулся, мол, «милости просим», а затем поспешно удалился, лишь козырнул на прощание. Одно имя Фрунзе нагоняло ужас на басмачей и вселяло трепетную жуть в храбрые сердца подчиненных. Скала, а не человек. Зря говорят, что из людей, окончивших гимназию с золотой медалью, не выйдет толка. Зря…

Поплавкова со времен службы в армии не переставало удивлять трепетное благоговение служивых людей к официальным документам. Они с уважением относились к бумажкам с печатями и неразборчивыми подписями. И в этот раз он с плохо скрываемой усмешкой наблюдал, с каким уважением комендант железнодорожного вокзала читал его мандат. Черные машинописные буквы складывались в грозный текст. Магия синих печатей со звездами и черных буковок и на этот раз сработала безотказно. Интересно, когда люди полетят к звездам, все будет так же?

Инквизитору выделили вагон с грубо сколоченными нарами из плохо оструганных досок и печкой-буржуйкой в углу. Этот поезд единственный, который в ближайший месяц отправлялся в Катта-Курган. Инквизитору во что бы то ни стало надо было попасть в этот город — одну из промежуточных точек в его извилистом маршруте следования по Туркестану.

Аким один занимал целую теплушку в эшелоне. Такой роскошью мог похвастаться лишь командир отряда. Правда, свой роскошный штабной вагон ему приходилось делить с адъютантом, ординарцем и солдатами охраны.

Вечером поезд увозил инквизитора и отряд красноармейцев в далекий и загадочный Катта-Курган. Аким устроился на грубо сколоченных нарах. Под голову подложил походный баул. Кожанкой укрылся с головой. Укладываясь спать, он рядом положил взведенный наган. Поплавков прекрасно знал, кто бережет береженого. Монотонно стучат колеса под полом. Дробный перестук колес сплетался в убаюкивающем ритме, меняющемся от подъема к спуску.

Интересно, что ждет его впереди? Пустыня. Луч. Стук-стук. Пустыня. Луч. Стук-стук. Пустыня. Луч. Стук-стук…

Вчера проехали Бухару. В городе недолго стояли. Заправили котел паровоза водой, пополнили запас угля и в путь.

Сначала пустыня со своими однообразными барханами сменилась широкой, слегка всхолмленной равниной. Справа и слева — пригороды. Впереди, на фоне безоблачного неба, вырисовываются древние крепостные стены. Память услужливо подсказала: на них сто тридцать башен. В стенах — одиннадцать ворот. Высятся, омытые первыми лучами солнца, минареты и купола древних медресе и мечетей. Напевно донесся крик муэдзина, призывающий правоверных на утреннюю молитву.

Аким приоткрыл тяжелую дверь в своей теплушке. Уже совсем рассвело. Натруженно пыхтя, старенькие паровозы вытаскивали длинный состав на подъем. Вдоль вагонов стлался едкий дым, резал глаза. Поезд шел медленно. Расшатанная колея бросала вагоны из стороны в сторону. Гулко стучали на стыках колеса.

Солдаты сгрудились у дверных проемов, подставляя лица встречному ветру. Многие уселись, свесив из вагонов ноги.

Кто-то из красноармейцев притащил в теплушку видавший виды пулемет «максим». Его прихватили на перроне в Ташкенте. Попробовали — не стреляет. Решили: пусть стоит на открытой платформе для устрашения. А когда узнали, что в эшелоне есть слесарь-оружейник, оттащили к нему на остановке. Ремонтник расстелил брезент, разложил инструмент, начал искать поломку. Оказалось, лопнула возвратно-боевая пружина. На следующей остановке перебежали в вагон артиллеристов — у них в хозяйстве имелась подходящая кузница. Через перегон вернули сваренную пружину. Оружейник удовлетворенно мотнул головой, подправил напильником и поставил на место. Так в поезде на один пулемет стало больше. Хорошее подспорье в «эшелонной войне».

Сейчас основные боевые действия в Туркестане велись обычно в узкой полосе вдоль железной дороги, лишь изредка захватывая близлежащие города и кишлаки. Поезд был и жильем для отряда, и транспортом, и тыловой базой, и лазаретом. Открытую платформу, обложенную по периметру тюками прессованного хлопка, с пушкой, двумя-тремя пулеметами гордо именовали бронелетучкой. Эшелон, в котором ехал Аким, тянули два паровоза. Если путь был опасен, передний локомотив с платформой-крепостью уходил вперед, выполняя роль авангарда. Второй же на безопасном удалении тащил следом остальные теплушки.

При встрече с противником главные силы отряда подтягивались и разворачивались по обе стороны от железнодорожного полотна. В бой вступали все — от командира до повара и санитаров. Все были вооружены и в любую минуту готовы огрызнуться свинцом. Пески вокруг железной дороги скрывали много опасностей. Путь проходил по территории Бухарского ханства. Бухару уже проехали. Впереди Ашхабад, а там через несколько перегонов и Катта-Курган. Туда и стремился попасть Аким. Дальше своим ходом, если верить путевым записям художника Верещагина, которые он прочитал и сжег в кабинете Старшего брата Лазаря.