Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

– В конце 60-х я пережил тяжелый личный кризис, хотя отчасти и связанный с общим поколенческим похмельем (вторжение советских войск в Чехословакию, брежневизм, тоталитаризм). Мне казалось, что я проскочил мимо чего-то, что могло осветить мою жизнь и мою работу. И вот тогда, в 1970-м, я в Ялте встретил Майю. Мы испытали очень сильную романтическую любовь, а потом это переросло в духовную близость. Она меня знает как облупленного, я ее меньше, но оба мы, особенно теперь, в старости, понимаем, на кого мы можем положиться. До 1999 года Майя никогда не плакала, но потом, после гибели нашего Ванюши, она пролилась всеми своими слезами. И все-таки я до сих пор люблю, когда она смеется.

Василий Аксенов, как принято нынче говорить, – фигура культовая. Мало кто из здравствующих сочинителей столь рано овладел сознанием поколения. Язык его героев из «Звездного билета», «Апельсинов из Марокко», «Затоваренной бочкотары» стал повседневным языком в молодежных компаниях, языком журавлиного клина молодых писателей, устремившихся за ним. Аксенов-писатель породил «аксеновщину» – новомодный сленг, «чувих», «кадриш», «я с ней был», первые сюрреалистические романы, где правда абсурда легко совмещается с советскими и постсоветскими реалиями.

Аксенов-человек сконструирован из впечатлений детства в костромском приюте для детей «врагов народа», затем – из жизни в Магадане, где поселился в 12 лет с освободившейся из лагеря матерью Евгенией Соломоновной Гинзбург.

Какая-то дикая, пронзительная жалость к невостребованным богатствам личности собственной матери, к погубленной в лагерях ее молодости зазвучала в его прозе с особой остротой.

Однако он не стал диссидентом, как некоторые дети репрессированных родителей; его сопротивление режиму обозначалось на уровне стилистики и свободы личного поведения. Много позже, вызвав на себя хрущевский гнев на встречах с интеллигенцией, он стал фигурой и политической. Под голубым куполом Свердловского зала (ныне Екатерининский) произошел новый слом в его судьбе. Теперь в его биографию вплетаются моменты гражданской позиции. Он протестует против ввода войск в Чехословакию, высылки Солженицына, его многолетнее противостояние цензуре увенчается созданием альманаха «Метро́поль», позднее названного бастионом гражданско-этического неповиновения.

В новой России Аксенов вошел в группу «Конструктивной оппозиции», возглавил Фонд помощи семьям затонувшего «Курска».

Сижу у постели Васи. Он с виду все такой же.

Природа до последних дней сохраняла в нем выдающийся, искрящийся талант и внешнюю привлекательность и обаяние. Еще в 75 он ежедневно включал в свой режим утренний джоггинг по Яузской набережной, оставался фанатом джаза, легко попадал мячом в баскетбольную корзину, ежедневно планировал написать несколько страниц текста на «Макинтоше».

Он не сумел или не успел стать старым.

Глава 6

Связи с иностранцами

13 сентября 2017 года

Как интересно звучат отпечатки событий, которые можно проследить на десять лет назад, сегодня. Сейчас 100 лет Октябрьской революции, 7 ноября. 7 ноября празднуют только зюгановские сторонники и коммунистическая партия, мы же, нормальные люди страны, которых все меньше, радуемся выходному дню.

* * *

Вспомнился вдруг мне Боб Дилан, его приезд в Россию во время Международного фестиваля молодежи и студентов 1985 года, который очень во многом определил и рамки свободы, и вообще нашего настроения, и вкус к свободе, и вкус к общению, к разомкнутому железному занавесу и так далее. И вот в прошлом году мы узнали, что вдруг нобелевским лауреатом по литературе стал Боб Дилан, тот самый, который был у нас дома, а мы были единственными, у которых он побывал дома.

Боб Дилан был приглашен как культовая величина, поэт, автор песен. Как бы в дополнение к букету и к сценарию, который был составлен, когда дети разных народов приехали в Москву. У нас была поговорочка про первый фестиваль 1957 года, что после отъезда родились тоже дети разных народов, потому что появились и темнокожие малыши, появилось много детей – больше, кажется, чем во все другие года, когда женщины полюбили тех, кто приехал, – иногда однодневно, это были краткие романы, но, может быть, сложились и настоящие длительные браки. Этого я не знаю.

Это была не просто вольность, это было мгновение раскрепощенности внутренней, когда наши люди перестали стоять строем в определенной серой одежде, – были раньше бесконечные протоколы об официальных собраниях, и никто не мог одеться иначе: белые рубашки, галстуки, серые пиджаки или темные. И вдруг это разнотравье, этот спектр разноцветных одежд, это лето…

Это потрясающе было – даже улицы как-то ожили, и все заговорило разными языками и разным поведением. Люди не стеснялись обниматься, брататься друг с другом, не понимая иногда ни слова на другом языке.

Боб Дилан знал Андрея еще по Америке и был на его вечере, и он попросился к нам в гости, у нас есть снимки – такие фотки-свидетельства. Мы знали, что он должен выступить в «Лужниках». И собственно, ради того, чтобы получить целый стадион во время такого события, как этот фестиваль, и, конечно, удовлетворить любопытство к стране, в которой есть такие потрясающие люди, артисты, культура, ради этого он радостно приехал. Он имел в виду, конечно в подтексте, что получит при любви наших людей к авторской песне, к музыке славу, что здесь у него будет успех, превосходящий даже успех на стадионах в Америке и в Европе. Это был пик его славы.

Он приехал в канун этого генерального действа в «Лужниках». Мы тоже поехали в «Лужники». По дороге была проверка – и билетов, и приглашения, и всего. Запечатлелось в моей памяти огромное количество автобусов, которыми свозили туда народ, как у нас возят иногда определенные компании на фестивали, на футбольные матчи или же на выборы, на что-то официальное, куда люди не поедут, если их не соберут в автобусы, не накормят и чего-нибудь не заплатят, – такие автобусы. И вот мы с Андрюшкой приезжаем в «Лужники» и видим, что максимум треть трибун занято. У меня такой был шок, что я подумала: «Боже мой, но как же он будет выступать, когда он привык к ломящимся, действительно ломящимся стадионам, концертным залам… протиснуться нельзя, достать билет трудно… и так далее… и так далее… и вдруг это?»

Потом мы осознали, что эти автобусы везли туда ту проверенную комсомольскую молодежь, которой можно эту недозволенную раскованность смотреть. Причем это же не так было, чтоб он был голый, раздетый; по-моему, он был в каком-то джинсовом костюме и пел свой лучший репертуар.

Я помню, что больше такой горечи и такого огорчения от артиста от посещения нашей страны я не встречала. Он сказал: «Никогда, Андрей, никогда в жизни у меня не было пустых трибун на стадионе. Никогда. Что случилось? Что, меня разлюбили?» Мы, конечно,