Стоунхендж. Время для мятежника - Гарри Гаррисон

ртами рассматривать белую поверхность скола, подбирали осколки с земли. Их крутили перед глазами, разглядывали, постукивали, лизали, словно бы вкус мог поведать то, что скрывалось от глаз. Но это были только обломки камня, простые камешки – и они не ломались. Некоторые пытались разбить их молотами, однако дело закончилось несколькими разбитыми пальцами на руках и ногах. Камень – подчинившийся им, расколовшийся, остался камнем: прочным, несокрушимым и крепким.

– Слушайте меня, – воззвал Эсон, поднявшись на глыбу. – Этот день вы должны запомнить, сделанное сегодня да останется в памяти. Великий камень Эсона сделали мы сегодня. Пусть будет высоким пламя в костре совета, пусть жарятся коровы и овцы. Будем пить эль, и все воины будут сидеть рядом со мной.

Послышались громкие возгласы одобрения. Когда крики утихли, Эсон продолжал:

– Сегодня вечером перед этими воинами пусть нарекут меня быком-вождем этого дана, что станет зваться теперь даном Эсона.

Раздались громкие вопли. Недовольны были только те, кто принадлежал к семье погибшего Уалы, из которой прежде полагалось выбирать быка-вождя. Никто, однако, не посмел протестовать. Тевту, которой предводительствует воин, подобный Эсону, ждут одни только почести и победы. Он был среди них самым сильным – грозный воин, по слову которого расседаются камни. За таким вождем-быком пойдет каждый.

– Можно бы обить и вторую сторону, – позабыв о политических тонкостях, проговорил Интеб, заново ощутивший привычную власть над камнем.

– Не стоит, – заверил его Эсон. – Довольно чудес на сегодня. Пусть женщины приготовят пир, а друиды сделают свое дело. Для трудов отведем завтрашний день.

Пока воинов не было, донбакшо продолжали сносить в дан зерно в качестве дани. Женщины готовили напиток в приземистых широких горшках. В такой жаре эль быстро настаивался и зрел. Изрядное количество этого напитка уже охлаждалось в тенистых уголках.

К месту убоя подволокли упитанную корову: почуяв кровь, она мычала, в страхе выкатывала глаза. Первый мясник – уродливый общинник, косоглазый и мускулистый, направился к животному в своем пропитанном кровью кожаном фартуке, с тяжелым топором на плече. Он подождал, пока двое мужчин пригнули пониже рога, и опытной рукой обрушил меткий удар – прямо в лоб. Животное рухнуло на землю, оно погибло мгновенно. Старухи немедленно перерезали глотку корове острыми кремневыми ножами, под вытекавшую струю крови подставили глиняные горшки. Подтаскивали других животных, приготовления к пиру шли полным ходом. И задолго до темноты воины расселись возле костра. Начался пир.

Обряд возведения в быки-вожди совершал друид Немед. Если он еще и испытывал неприязнь к Эсону, то помалкивал. Друид облачился в свое лучшее платье: на нем был высокий колпак, слегка сужавшийся кверху. Настоящее чудо – выкованный из золота, длиной в локоть, он был покрыт узорами из кругов и линий. Сложив руки, друид стоял между костром и Эсоном, выжидая, пока притихнет толпа. И когда все умолкли, он начал нараспев высоким бесстрастным голосом, в котором постепенно начала проступать увлеченность. Издавна памятные строчки повторялись и сочетались по-новому, что лишь усиливало одобрение воинов. Заслышав знакомые слова, все принимались кивать.

Гром грохочет, ветер бушует,

Ломается камень.

Скала расседается, земля разделяется,

Уши глохнут.

Я слышал звуки битвы.

Щиты, ударяясь, грохочут,

Бьют барабаны, трещат топоры,

Проламываются черепа.

Какая битва была,

Грозные крики героев.

Вопли гнева сошедшихся в битве.

Суровые дикие мужи, быки-вожди.

Там был Эсон,

В середине там был Эсон, быстрый орел.

Пес кровавый, ищущий крови,

Муж с длинным ножом, бык ревущий.

И они встретились,

И ударил Эсон. Скосил голову Уолы,

Рассек его до пупа

И перерубил потом на три части.

Немед перевел дыхание в общем молчании и закончил уже не останавливаясь, без единой паузы:

Алый от крови, серый от мозгов,

Отрубил он:

Челюсть от головы,

Голову от тела,

Руки от тела,

Ладони от рук,

Пальцы от ладоней,

Ногти от пальцев рук,

Ноги от тела,

Голени от ног,

Ступни от голеней,

Пальцы от ног,

Ногти от пальцев ног.

И разбросал во все стороны.

Словно пчел разбросал их,

Жужжащих на солнцепеке.

Послышались громкие вопли одобрения, началось жужжание, наконец Немед перевел дух и повторил отрывок о пчелах. Речитатив оказался длинным, он был интереснее воинам-йерниям, чем Эсону. Любимые отрывки друид повторял. Что толку в этой лжи – не было такого и быть не может, – и к тому же все это знают. Так шло долго. Немед умело создавал напряженность и наконец, повернувшись, показал на Эсона.

– Ты хочешь спросить? – прокричал друид.

– Я хочу спросить. – Эсон поднялся перед своим хенджем. – Для чего предназначен этот день? Чем он отличается от других?

На этих словах пара друидов подволокла к Немеду слабо сопротивляющегося человека. Пленник ли, провинившийся… и за что? Эсон не знал, это его и не волновало. Мужчину развернули спиной к Немеду, подали острый бронзовый кинжал. Друид коротко кивнул, жрецы отступили, и, прежде чем человек мог сделать хоть шаг, Немед погрузил кинжал в его спину. Вверх, под ребра – прямо в сердце. Тот упал, содрогаясь всем телом, и, корчась на земле, попробовал дотянуться до кинжала. Снова вздрогнул и испустил дух.

И пока пленник корчился на земле в муках агонии, Немед стоял над ним с напряженным лицом, читал знамения в движениях тела и в том, как именно он наконец разбросал руки и ноги. Движения человека, уже наполовину прошедшего ворота смерти, говорят намного больше, чем облака или полет птиц. Увиденное, должно быть, удовлетворило друида – он выпрямился и указал на Эсона. А потом начал задавать ритуальные вопросы, которые сделают Эсона быком-вождем. Свершилось.

– Египтянин, ты встаешь с первым светом, – окликнул Интеба Эйас со своего ложа.

Над равниной висел туман. Просыпались начинавшие свой разговор птицы.

– С первыми лучами зари в камне можно увидеть то, что он скрывает в себе.

– Знаю. Дело в тенях.

Интеб остановился и вопросительно поглядел вверх.

– Для кулачного бойца ты хорошо знаешь дело каменотеса.

– Став рабом, я познакомился со многим, для чего нужна крепкая спина, но не голова. Кулачный бой избавил меня от труда. Я успел побывать не только на галерах, но и в каменоломнях Черного Холма[5].

– Песчаники Киццуватны, – пренебрежительно фыркнул Интеб. – Их зубами откусить можно. Пойдем, я покажу тебе, что такое настоящий камень.

Утреннее солнце разогнало туман, бросило свои лучи на камень.