Стоунхендж - Леон Стоувер

Гарри Гаррисон, Леон Стоувер

Стоунхендж

Нашим женам Джоан Мэрион Гаррисон и Такино Каван Стоувер, строившим Стоунхендж вместе с нами.

Греческие города были на их стороне и воевали за них всю войну; неприятельским войском командовал царь Атлантиды, некогда бывшей островом, но теперь потопленной землетрясением.

Книга I

Глава 1

Британия. 1480 г. до Р. Х.

Ветер, дувший с лесистых холмов на севере, гнал по земле тонкую поземку. Холодные порывы насквозь продували высокий и темный лес, ломали сучья, качали верхушки хвойных деревьев. Кое-где ветер перепрыгивал через расчищенные человеком поляны, где из замерзших борозд торчала короткая стерня, через приземистые дома, сдувая с крыш перья дыма. Ветер перемахнул через гребень… ворвался в безлесную долину, свободную от деревьев, притиснул к земле невысокие хижины из дерна, срывая с их крыш сухие стебли.

Прижимая подбородок к груди, чтобы укрыть лицо от колючих снежинок, Ликос Микенский туже запахнул вокруг тела белый шерстяной плащ. Конический шлем, украшенный рядами кабаньих клыков, мог защитить его от ударов меча, но не от непогоды. Он остановился перед низкой дверью последней в селении хижины и открыл ее. Внутри было влажно и холодно, как и снаружи… только внутри воняло.

– Что случилось? – спросил Ликос.

– Не знаем, – отвечал Козза, седовласый воин со шрамами на лице, бронзовый полудоспех и остроконечный бронзовый шлем которого носили следы усердного употребления. Щурясь в тусклом свете очага, он глядел на мужчину, стонавшего на земляном полу хижины. – Один из мальчишек наткнулся на него на опушке леса и известил меня. Тогда он тоже был без сознания. Малый приволок его сюда.

Низкорослый крепкий мужчина в запятнанном буром одеянии явно умирал.

– Может быть, кто-нибудь из них знает, кто он? – спросил с порога Ликос, не пожелавший войти в зловонное помещение.

– Он не из их рода, это альбий, – отвечал Козза. – Мальчишки только это смогли сказать мне. Они напуганы, они говорят, что один из них как будто встречал этого альбия, но не помнит его имени. Глупы они, вот что.

Мальчишки жались друг к другу под шкурами на ложе и опасливо переглядывались, только белки блестели на перепачканных сажей лицах. Когда Козза заговорил о них, они отодвинулись еще дальше.

Не нравилось все это Коззе. Он потыкал в ребра лежавшего большим пальцем ноги, но безрезультатно. Глаза мужчины так и не открылись, на губах выступила розовая пена. Огромная рана в его груди была заткнута свежим мхом, однако повязка не могла остановить кровь, струйками стекавшую по ребрам. Козза бился во многих битвах, он знал, как умирают мужи, и знакомое присутствие смерти не смущало его.

– Оставь его, – приказал Ликос, поворачиваясь, чтобы уйти, но остановился и ткнул пальцем в сторону мальчишек, забившихся еще дальше. – А эти почему не работают?

– Один из оловянных ручьев разлился, – Козза шагнул влево, оказавшись чуть позади Ликоса. – Пока вода не спадет, там нельзя копать.

– Тогда поставь их к килнам, чтобы жгли древесный уголь… или руду пусть толкут; дела для них много.

Козза согласно кивал. Что они ему – просто мальчишки донбакшо, за какие-то безделушки проданные родителями в услужение.

Ветер заносил в хижину снежные хлопья; весна в этом году запоздала. Солнце холодным оком светило невысоко над горизонтом. По полузамерзшей грязи и заносам белого пепла шагали они к приветливому теплу, исходившему от одной из печей: под односкатным навесом в углублении была навалена груда раскаленного древесного угля, перемешанного с рудой. Для выплавки олова требовалось дутье, и, заметив Ликоса, пара мальчишек, без усердия колыхавших мехи, налегла на них со всей силой; посыпались искры, свиная шкура, из которой были сделаны мехи, визжала, обретая между двумя досками новую жизнь.

– Эта скоро будет готова, – проговорил Ликос, окидывая опытным взглядом ворох раскаленных углей.

– Не нравится мне этот раненый альбий. Как он здесь оказался? В этих краях они не живут. Почему…

– Они воюют между собой, а значит – умирают. К нам это не имеет отношения.

В этих словах слышался уже приказ удалиться. Козза неохотно оставил тепло и отправился назад в собственное жилье – за мечом и щитом с бронзовой бляхой в центре. Это в поселении можно было ограничиться полуброней и кинжалом. Даже один шаг за вал следовало делать вооруженным – и при этом не лезть на рожон. В лесу водились медведи, иной раз они могли и напасть после долгой зимы; волки, бродившие стаями, видели в людях всего лишь источник мяса. В чаще кустарников таились свирепые вепри, могучие убийцы. И люди: нет страшнее убийц среди всего живого на земле. В незнакомце любой видел врага. За пределами домашнего круга друзей не было.

Мирисати сидел на корточках чуть ниже гребня, перегораживавшего долину вала. Тяжелый щит лежал рядом с ним, кончиком меча он чертил на грязи круги.

– Я легко мог бы убить тебя, – проворчал Козза. – Расселся, словно с наслаждением валишь кучу.

– А вот не убил бы, – отвечал Мирисати с безразличием молодости к одолевающим старость заботам. Он сел, потянулся, потом поднялся на ноги. – Я же слышал еще за целую сотню шагов, как ты хрустишь коленями и звенишь броней.

– Что видно?

Козза, сощурясь, вглядывался в снежную пелену. Перед ним простиралась во всю ширину безлесная долина, покрытая кочками побуревшей мертвой травы. Поодаль начинались заросли вереска, а за ними темнела стена леса, покрывавшего Остров Йерниев с востока на запад, от песчаных пляжей юга до болотистых северных берегов. Молчание окутывало долину. Ничто не шевелилось, только стая ворон поднялась и исчезла вдалеке.

– Видно то, что и теперь перед нами. То есть – ничего. Они к нам не ходят. А хорошо бы пришли. Порубили бы дикарей… все развлечение.

– Ничего, значит, не видел? А как насчет раненого, которого нашли мальчишки, – с дырой в груди? – Невесть откуда свалившийся умирающий все еще тревожил Коззу.

– Кто знает, откуда он взялся. И кому понадобился. Они же тут обожают резать друг друга. И я их понимаю. Чем еще можно развлечься в этих холодных краях?

– Альбии не воюют.

– Это ты скажи твоему будущему покойнику. А если хочешь поговорить со мной, давай лучше вспомним согретые солнцем камни Микен. В какую же даль забрели мы из этого счастливого края! И пусть мои руки ноют от одной мысли о рукоятке весла, я бы хоть завтра поднялся на корабль, чтобы пуститься в обратный путь. Значит, так: пятнадцать дней по холодной зеленой воде до Столпов Геракла, еще тридцать дней по голубым водам до Арголиды. А дома вот-вот начнут выжимать масло из первых маслин.

– Мы отправимся домой, когда получим приказ, – буркнул Козза. Остров Йерниев он любил не больше своего собеседника. Ветер на миг разогнал снег, и воин заметил, как опускаются на деревья темные силуэты ворон. Устраиваются на ночлег… но почему они взлетели? Их кто-нибудь потревожил?

– Лучше иди назад, прикажи мальчишкам в хижине браться за работу. Скажи – так приказал Ликос. А ему самому передай, когда увидишь, что подлесок вновь подрастает. Пора снова браться за расчистку.

– А тебе, Козза, без дел не живется? – Мирисати не торопился в лагерь.

– На нас уже нападали. Йернии держатся поодаль лишь потому, что мы перебили всех, кто пытался на нас нападать. Но когда-нибудь они непременно полезут снова. А кусты могут служить им укрытием. Лягут на землю и поползут.

– Старик, тебя одолевают кошмары. Мне снится иное, высшее. Теплое солнце, оливковые рощи, прохладное вино. Дивное эпидаврское вино, такое густое, что его приходится разбавлять двадцатью частями воды.

А потом хорошо и девку, да не грязную донбакшо, с которой приходится сперва срезать эти тряпки, чтобы убедиться, что перед тобой не мальчишка и не старик… девушку с медовой кожей, от которой пахнет благовониями.

– Да, такую там не встретишь, – Козза махнул в сторону темного леса.

– Вот я и не надеюсь. Неужели и весь остров такой же?

– Да, насколько я видел. Мы ходили два лета назад – у Ликоса были какие-то дела с племенами. Повсюду леса, густые, даже на высоких холмах не продерешься. Чтобы дойти до племен, у которых огромные камни, нужно идти пять дней. Эти йернии роют землю словно кроты: насыпи, круглые и прямые, холмы, погребальные курганы, а потом еще ставят на них камни… огромные такие уродины.

– Зачем?

– Их и спрашивай. У племени Уалы, где мы тогда были, камни наставлены в два круга, голубые, а верхушки красным намазаны… словно огромный хрен торчит из земли. Грязные люди.

– Смотри, что там? – Мирисати указал мечом на вересковый куст, темневший под буками.

– Ничего не вижу. – Опускалась темнота, и Козза уже не мог ничего разглядеть.

– А я видел – только что. Лиса, наверное, или олень. Неплохо бы добыть свежатины для котла, – он поднялся на вершину вала, чтобы лучше видеть.