Первый среди крайних - Андрей Орлов

– Ну что, еще отдохнем? – устало поинтересовался Верест.

Ирония давалась непросто, но он старался. Удушливый цветочный дурман продолжал царить на поляне, навевая тошноту. Убираться надо, срочно. Но не так это просто. Он не мог тащить на себе трех людей, пребывающих в шоке. Вдобавок один из них чувствовал себя глубоко и незаслуженно оскорбленным. Излишне говорить, что это был Прух. В то время как Арика, свернувшись клубком, дрожала крупной дрожью, а впавший в прострацию охотник сипло дышал, психоделически таращась в небо, коротышка криво поднялся, доковылял до своей пассии и попытался выковырять ее из куста. Но успеха не добился – вахлачка увязла прочно. Тогда он всунул голову в куст и около минуты оставался недвижим. Потом медленно вынул – физиономия бледная, губы бантиком, а в глазах теснились все вопросы мира. Он уставился на Вереста, как будто тот имел на них ответы.

– Именно, – ответил Верест. – Ты поразительно догадлив, дружище, эта женщина – твоя неистовая возлюбленная. Со вкусом у тебя сегодня что-то напряженно.

Сбитая с Толмака вахлачка еще подавала признаки жизни. Перебитый позвоночник не повлек к тотальному параличу. Левая нога с иссохшими венами мелко тряслась. Она пыталась приподняться – пушистые кудри шевелились, точно спутанные черви. Пришлось применить вторую пулю. Резкий звук заставил горемычных странников очнуться. Арику вырвало. Толмак, недоверчиво косясь на покойницу, поднялся.

– Дела-а, – протянул Прух, на ощупь находя затылок и принимаясь его лихорадочно чесать.

Толмак замороченно выругался, сплюнул со злостью.

– Чуть жене не изменил, – посочувствовал Верест.

– Да куда там, – огрызнулся охотник. – Не имею такой привычки – изменять жене. Это она и была… Жена.

– Вот эта? – уточнил Верест, показывая стволом на мертвое тело.

– Ага, – кивнул Толмак. – В натуральном виде, как живая. Даже родинка чуть ниже шеи.

– Дела-а, – неоригинально тянул коротышка.

– А тебе это не показалось странным? – спросил Верест.

– Показалось, – согласился Толмак. Потом запустил пальцы в шевелюру, задумался. – Хотя, знаешь, возможно, и нет. Любая жена имеет интересное свойство оказываться в неподходящем месте в неподходящее время. Очевидно, я и подумал…

– Гав! – сказал Ворчун, хватая Вереста за штанину.

– Умница, – Верест ласково погладил собаку. – Ты один в нашей банде хоть что-то соображаешь. Хотя должен признаться честно, приятель, чуток храбрости бы тебе не повредил. Уходим, горе-любовнички, а то меня этот цветочный ад скоро доконает.

Впечатлениями делились скупо и как-то стыдливо. Отойдя от опасной зоны, передохнули в ложбинке. Арику бесконтрольно рвало, остальные виновато вздыхали, не представляя, чем можно помочь. Отдохнув, неспешно тронулись на юг, готовясь к новым сюрпризам. Потрясение уходило, возвращалась ясность и какой-то эрзац чувства юмора. Описывать свои порочные эмоции никому не хотелось, но в одном сошлись дружно: либидо разыгралось самым отвратительным образом. Толмаку действительно привиделась его несравненная Орелия. Видимо, кархарии были неплохими телепатками: именно ей он и предавался в мыслях, пробираясь через лес. И обнимал он настоящую Орелию, а не костлявую кожицу под дерюгой, и в омут страсти чуть не грянул с ней же. Колдовство работало, создавая убедительную реальность.

Коротышке привиделась блондинка-вертихвостка Зейда из кабачка «Горелый палтус» – клиническая нимфоманка, с которой он в бытность жителем Чуги спаривался раз по десять на дню. Арике – никакая не женщина, а самый что ни на есть мужчина, высокий, молодой, немного блондин и редкая сволочь!

Прототип при этом стыдливо копошился в вихрах, а голос говорившей дрожал от стыда и гнева. Замял ситуацию Толмак.

– Клянусь своим изношенным радикулитом! – воскликнул он. – Это истинная правда. Искушенная кархария имеет обыкновение принимать любой образ. Питайся они исключительно мужчинами, их жизнь стала бы скучной и одноцветной. Я слышал, как ведьмы проникают в секты людей и жрут там всех подряд, кого удается заманить в лес. Но, уверяю вас, это не от сладкой жизни. Они бы и рады питаться нормальной пищей, но где ее взять? Любая ящерица, если она не разиня, переломает ей хребет хвостом, прежде чем красотка успеет впиться в ящерицу зубками.

Удивительный мир постигался почему-то через собственные переживания. А до конца ущелья оставались считанные сотни метров.

Добрели без приключений. Очень скоро путники вышли к внушительному обрыву, оплетенному корнями. Пришлось тащиться вдоль обрыва в поисках тропы. Так и дотащились до пещерников, осуществляющих переправу…

Двое обросших горилл – классические головорезы из тех, что сперва убивают, а потом спрашивают фамилию, вылетели из-за валуна и, свирепо размахивая саблями, бросились на путников. Никакой полемики – дикий блеск в глазах, рыжие бороды в качестве устрашителя. Сталь прочертила диагональ – слева направо…

Верест дернулся в сторону, пригнулся. Инерционная штука – сабля. Дикаря потащило дальше – за ударом. Немудреный цуки в спину, и дозорный полетел в траву, хряпнув челюстью, а Верест бросился ловить саблю. Второй не успел рубануть – коротышка покатился под ноги. Дикарь совершил нелепый скачок, но у кенгуру получилось бы лучше. Запнулся о живую преграду, хотел выбросить ногу, но в нее уже вцепился коротышка, как в куриный окорок. Хрястнулся с размаху – аж земля дрогнула. Сабля воткнулась острием в землю в миллиметре от уха коротышки, затряслась гарда.

– Ух… – выдохнул Прух. Опомнившись, подскочил Толмак, нокаутировал павшего, и пока тот плавал в сладком головокружении, давясь слюной, сбросил с плеча автомат – забил в череп добротное дерево приклада.

Подлетел первый, с расквашенным носом. Просто бык, не ведающий страха. Избегая контакта, Верест отмахнулся саблей. И выбросил за ненадобностью, только этого добра ему не хватало. Дикарь схватился за горло. Не жилец, определенно. Вылупил глаза, заросшие косматыми бровями, рухнул, как полено. Всё.

– Ты испугаться хоть успела? – поинтересовался Прух у Арики, опасливо косясь на торчащую под ухом саблю.

– Не-е, – качнула Арика головкой. Во время драки она не сдвинулась с места. Вмерзла в грунт. Только ротик глуповато приоткрыла.

– А вот теперь пора, – пробормотал Верест. – Страх-то какой, люди добрые…

Он представлял пещерников бледными замухрышками, а не рослыми, упитанными и закоренелыми бандюганами. Оборванные халаты из мешковины вкупе с кустистой растительностью на широких рожах навевали аналогии с душманами, обильно производимыми советским кинематографом. Одно пока успокаивало – это были обычные люди, а, следовательно, умирали без лишних хлопот.