Ночной молочник - Андрей Курков

– Шамиль у вас?! – спросил вдруг Дима, облизывая разбитую нижнюю губу.

– Был у нас, пока не сдох, – поглаживая левой ладонью правый кулак, произнес человек без пистолета. – Где ампулы?

Дима задумался о Шамиле. Значит, понял он, овчарку забрали они, и они же ее, наверно, убили.

Снова удар кулака бросил Диму головой на подушку.

– Надо его кончать, – нервно заговорил человек с пистолетом. – Нет смысла с ним разговаривать!

– У нас нет времени перерывать вверх дном весь дом, – ответил напарнику второй. И снова посмотрел на Диму. – Я спрашиваю, где оставшиеся ампулы?

Дима показал рукой в правый угол, туда, где за стеной дома и за палисадником стоял гараж.

Оба посмотрели в угол комнаты. Там стоял стул с наброшенной на его спинку длинной зеленой Валиной юбкой.

Человек с пистолетом опустился на корточки и заглянул под стул. Посмотрел раздраженно и разочарованно на своего напарника, потом на хозяина дома. Напарник снова поднял руку, чтобы ударить Диму в лицо, но в это время кот Мурик серой молнией подпрыгнул вверх и вцепился зубами в запястье руки, бившей его хозяина. Выпущенными когтями всех четырех лап он вцепился в кожаный рукав куртки. Из прокушенного запястья брызнула кровь. Мужчина замахал рукой, пытаясь струсить кота, заматерился. Посмотрел на напарника с пистолетом.

– Пристрели его! – крикнул ему, все еще махая рукой и пытаясь струсить с нее кота.

Напарник водил дулом пистолета, прицеливаясь в кота, но не успевая выстрелить. Кровь из прокушенного запястья уже попала и на одеяло, и даже на лицо человека с пистолетом.

Прогремел выстрел, и Мурик гулко упал на деревянный пол. Освобожденный от кота мужчина схватился рукой за грудь. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Он вдруг захрипел и упал рядом с котом. Его глаза нашли напарника и остановились, замерли. Он был мертв.

Побледневший напарник скривил губы. Растерянно развел в стороны руки, по-прежнему сжимая в правой пистолет.

– Что за херня?! – услышал Дима шепот человека с пистолетом. – Что за херня?!

Человек обернулся к Диме. Приставил к его лбу холодное дуло и нажал на курок. Дима даже не успел испугаться. Пистолет дал осечку. Вместо грохота выстрела – сухой металлический щелчок.

Человек нажал на курок еще раз – снова осечка. Он нервным движением сунул пистолет в карман куртки и быстрым шагом вышел из комнаты.

Диму наконец догнал запоздалый страх смерти. Он сидел неподвижно, уставившись на труп мужчины и на окровавленное тельце Мурика. В комнате было непривычно темно и душно.

Пятно крови, вытекавшей из-под лежащего трупа, приближалось к голым ступням Димы. Когда расстояние между кровавой лужей и пальцами ног Димы уменьшилось до сантиметра, он поднялся и отошел к двери. Постоял там минут десять. И тут его закачало, затошнило. Он вышел в коридор и увидел приоткрытые входные двери с выломанной внутренней металлической задвижкой. Видимо, замок они открыли отмычкой, а вот для задвижек отмычек не бывает. Холодный воздух, наполнивший коридор, немного приободрил Диму. Но его по-прежнему тошнило. И, закрыв входную дверь, Дима заперся в туалете. Завис головой над унитазом и принялся заталкивать себе в рот указательный и средний пальцы правой руки, вызывая рвотный позыв. Минут десять он опустошал желудок, отхаркиваясь и откашливаясь. Потом долго полоскал рот.

«А может, он жив?» – подумал Дима о мурике, снова выйдя в холодный коридор.

Вернулся в ванную, взял чистое белое полотенце. В комнате, стараясь не наступать на кровь, разложил полотенце на чистом участке пола и переложил на него окровавленного мурика. Белое полотенце сразу стало красным. Дима завернул кота в полотенце и с ним в руках пошел в гараж. Холод подгонял его, покалывал по щиколоткам, ведь он вышел в шлепанцах без задников на босу ногу.

В гараже опустил полотенце с муриком на бетонный пол рядом с обогревателем. Включил самодельный источник гаражного тепла. И вспомнил, как в этом же месте отходил и выздоравливал мурик после его стычки с соседским Кингом. «может, и сейчас выживет?» – с надеждой подумал Дима, глядя на неподвижное и окровавленное кошачье тельце.

Достал с полки ампулу. Сбил стеклянную верхушку и, развернув оскаленную мордочку мурика к потолку, вытряхнул все капли из ампулы ему в пасть.

После этого накрыл мурика тряпками и вышел из гаража.

Мимо на «москвиче» проезжал по улице знакомый старик, живший через два дома от Димы. Он бросил на Диму удивленный взгляд. Дима дотронулся пальцами до своего лица и нащупал на подбородке и правой щеке подсыхающую кровь. Быстро закрыл гараж и вернулся в дом, чтобы умыться.

71

Киевская область. Макаровский район. Село Липовка

Снег еще держался на земле, на полях. В лесу он крепче держался за землю, а вот с вершины пригорка над озером уже стал сползать, оголяя песчаную макушку. Теперь Ирина спускалась на санках с Ясей в руках с нижней части пригорка. Яся улыбалась. Ей то ли спуск нравился, то ли солнышко, пристроившееся прямо над ними, над пригорком, над Липовкой. Пристроившееся над ними в небе и светившее оттуда смелее и теплее обычного.

Снег ведь уже и не снег был, а так, тонкая корка, которая то трещала под железными полозьями санок, то звенела, будто железо о железо ударялось.

Накатавшись до усталости в ногах, провезла Ирина Ясю на санках до ближайшей скамейки у чьих-то ворот. Присела отдохнуть.

Мимо по обледенелой обочине проехала на велосипеде толстая женщина в ярко-синей китайской куртке на синтепоне и в теплых шерстяных брюках серого цвета. На ходу оглянулась. Проехав метров двадцать, с велосипеда сошла. Велосипед к старому некрашеному деревянному забору прислонила, а сама назад воротилась, к Ирине. Лицо ее показалось Ирине знакомой.

– Ты же бабы Шуры дочка? – спросила она.

– Да.

– А фамилия?

– Коваль.

– А чего ребенка на прививки не приносишь? – строго спросила женщина.

– Так она ни с кем не играет, дома сидит! – стала оправдываться Ирина.

– На нее даже медицинская карточка не заведена! Ты что, хочешь, чтобы тебя потом за халатное отношение к ребенку наказали? Вон, у Лены Шип из Фасивочки дочку отобрали и материнских прав лишили! Чуть крошку свою голодом не уморила!

– Я свою кормлю! Вон, румянец у нее! – Ирина показала Ясю личиком женщине.

– То от мороза румянец, – махнула рукой женщина. – Чтоб завтра в фельдшерский пункт пришла. С десяти до двенадцати. И свидетельство о рождении принесешь – карточку заведем!

Ирина виновато закивала. Женщина, сохранив на лице до окончания разговора строгость, развернулась и пошла к своему велосипеду, на ходу качая головой и бормоча себе под нос обидные для Ирины слова, которые та, слава богу, не слышала.

Домой они с Ясей вернулись к обеду. Грудь у Ирины опять была полна молока, но Яся, покормившись пару минут, вытолкнула из ротика сосок груди и заплакала. Успокоилась только тогда, когда Ирина ей из бойлерной бутылочку с разведенной молочной смесью принесла.

Потом себе гречневой каши сварила, кусочек сала из морозильника вытащила и нарезала его тонко-тонко, так, что если на просвет в сторону окна посмотреть, оно розовым покажется. Так и пообедала: гречкой и салом. Яся тем временем заснула. И стало в доме тихо-тихо, как в глубоком сне.

Около трех вернулась домой мама Ирины. Запыхавшаяся, разрумяненная. Стащила с ног валенки, побила их один о другой по привычке, словно снег сбивала. Только сейчас не было на них снега. Пальто на крючок нацепила. Заглянула на кухню и, не увидев там дочери, в комнату зашла. Ирина ей взглядом на спящую Ясю показала.

Вызвала тогда мама Ирину в свою спальню, уселась на кровать – сетка под ней скрипнула. С деревянного стула за тумбочкой, на которой настольная лампа стояла, свою одежду сняла и рядом на кровать бросила.

– Садись! – сказала Ирине.

Ирина послушно села.

– Спросила я в сельсовете насчет молока. У бухгалтера. Она говорит, что тут такие молодицы, что никто из них платить не станет. А вот в Гавронщине киевляне три дома построили, и у одной семьи грудной мальчик есть. Можно туда подъехать. Может, они захотят. Гавронщина тут рядом. Ты б могла им каждый день по банке передавать. Егор бы по дороге на работу завозил…

– Я к ним спрашивать не пойду, – сказала Ирина и потупила взгляд.

Ее сегодня фельдшерица уже вычитала, отругала. У нее и так на килограмм тела два кило стыда и страха. Ей бы никого никогда не встречать, кроме мамы и Егора, вот тогда бы и жилось спокойно.

– Да я сама схожу, спрошу, – пообещала мама. – Не знаю только, сколько с них спрашивать. Тебе ж в Киеве по шестьдесят гривен в день давали?

Ирина кивнула.

– Но то ж Киев, там все дороже. Эти, если б богатые были, построили бы дом поближе к городу. А раз тут, в Гавронщине, значит… но все одно, попрошу пятьдесят. А торговаться станут – уступлю…