Вперед, безумцы! - Леонид Сергеев

Теткину критику я воспринимал спокойно — точнее, не брал во внимание — был уверен, рано или поздно выйду на солнечную дорогу и наступят благодатные времена. Как и прежде, тетка посылала меня на кухню, посмотреть супчик (или чайник), и пока я ходил, выпивала у шкафа. Когда я возвращался, она уже кряхтя укладывалась на кровать, морщилась, потирала виски.

— А любовь это сказки одни… Я вон с Федором уже скоро как тридцать лет живу… без всякой любви… И ничего, слава богу…

Она снова посылала меня на кухню, опрокидывала очередную рюмку, ложилась, закрывала глаза — проспиртованный организм быстро сдавался под натиском сна, но тетка продолжала сбивчиво бормотать:

— …И специальность тебе надо заиметь. Иди к Федору в ученики. Хорошо платят. Сам знаешь, все упирается в деньги…

В те дни произошло важнейшее событие. Как-то после работы я направился к тетке. Была середина мая, но столбик термометра уже зашкаливал за двадцать, и на небе — никаких признаков дождя. Я вышел из метро и внезапно увидел — навстречу вышагивает стройная девушка, в одной руке несет торт, в другой — цветы. Она шла необыкновенно: летящей походкой, пританцовывая, раскачивая коробку с тортом, устремив взгляд в небо, и при этом что-то напевала. Сердце у меня сильно застучало. «Романтическая мечтательница», — подумалось и, когда девушка прошла, я двинул за ней. Через Крымскую площадь, мимо ИНЯЗа на Метростроевской ковылял за «мечтательницей» и трусил подойти и заговорить. На троллейбусной остановке она обернулась и, увидев меня, улыбнулась, просто и приветливо. Казалось бы, ее улыбка должна была придать мне смелости, но я, чудило, почувствовал обратное — что трусость переходит в страх.

«Мечтательница» вошла в троллейбус и села в середину салона. Я тоже вошел. Место рядом с ней было свободным, но предательская слабость парализовала меня — «надо было подойти на остановке, а теперь все, упустил момент».

Она вышла на Тверском бульваре, взглянула на меня, нахмурилась и быстро направилась в сторону Пушкинской. Я шел за ней медленно, делая вид, что нам случайно по пути, — даже перешел в сквер, чтобы она не подумала, что выслеживаю ее. Мы шли параллельно друг другу, я чуть позади. «Мечтательница» по-прежнему посматривала в мою сторону, но вдруг вошла в подъезд и скрылась. «Все! — мелькнуло в голове. — Потерял навсегда». Остановившись в сквере напротив подъезда, я растерянно смотрел на окна дома. И внезапно… она появилась в окне третьего этажа с какой-то девушкой, показала на меня, и они засмеялись.

Я отошел и некоторое время кружил за деревьями, но не спускал глаз с окна и подъезда. Торчал в сквере, пока не стемнело. В том окне зажегся свет, но сквозь шторы ничего не было видно. По моим подсчетам она и ее подруга уже выпили не один чайник чая. «А может, у них день рождения? Но и ему пора закончиться — такие девушки не могут поздно возвращаться — наверняка у нее строгие родители», — в голову лезла всякая чепуха; сердце уже успокоилось, я продрог, устал и ужасно проголодался, но продолжал ходить взад-вперед, точно часовой, потерявший надежду на смену караула. Я сел в последний троллейбус и, когда он отъезжал, все посматривал на подъезд.

Ночевал у тетки, но уснуть долго не мог — все казалось, как только отъехал от сквера, «мечтательница» вышла из подъезда.

В тот беспокойный день, когда во мне бушевал опустошительный пожар влюбленности, я написал первое письмо девушке — как теперь понимаю, бездарное (а может, как раз наоборот, замечательное), в конце которого назначал свидание.

На следующее утро приехал на Тверской бульвар, по окну вычислил квартиру и позвонил.

Дверь открыла девушка, которая накануне выглядывала с ней из окна. Она была в халате, непричесанная.

— Вам кого?

— Понимаете… вчера к вам зашла девушка… с тортом…

— Ирка Квашевская, что ли?

— Я не знаю ее имя… Вы не могли бы передать ей письмо…

Девушка взяла конверт.

— Да она здесь. Ирк! Это к тебе!

И тут я увидел ее… в переднике, с тарелками — она направлялась, видимо, на кухню; за ней вышагивали двое парней.

Сломя голову я бросился вниз по лестнице; сделав крюк, забежал в сквер и впился в окно — она стояла с подругой у окна, они читали мое письмо и смеялись. Это выглядело предательством и было не похоже на «романтическую мечтательницу».

Предательство всегда неожиданно, и, ясное дело, оно нешуточно подкосило меня, тем не менее я настроился на свидание и подготовился к нему как нельзя лучше: чтобы изменить свой пресноватый вид, съездил к Исаеву и одолжил у него костюм и ботинки; брюки были коротки, но я ослабил ремень и приспустил их; ботинки оказались тесноватыми, но терпимо. После этих манипуляций взглянул в зеркало и отметил — мой внешний вид облагородился, в гражданской одежде я выглядел получше, чем в солдатской форме.

Затем на рынке купил большой букет пионов (мне казалось, что большой букет говорит о щедрости поклонника). Цветы купил утром, и в течение дня они вяли один за другим. Что только я ни делал: ставил их в бидон с водой и бросал туда таблетки пирамидона, срезал увядшие лепестки, но к вечеру от букета осталась половина, и все равно он выглядел внушительно.

К месту встречи я пришел раньше времени и курил одну сигарету за другой. Погода вновь стояла как по заказу.

Это было мое первое свидание. В преддверии романтической встречи сердце чуть не выскакивало из груди. Я просматривал улицу от одного выхода из метро до другого, но она опаздывала. И вдруг я увидел ее и замер от напряжения — меня охватила тревожная радость. Она подошла, поздоровалась. Я протянул букет и предложил «погулять в Парке Горького» (заранее запланировал — где ж как не в парке гулять с «романтической мечтательницей»? Кажется, мои планы простирались еще дальше — как она в моих объятиях забывает обо всем). Мое предложение не вызвало энтузиазма, она усмехнулась, взглянула на меня, как на дуралея, но пошла.

Я медленно переступал рядом с ней, вдыхал запах ее духов, и никак не мог унять дрожь в теле, и, как назло, не мог выдавить ни слова. Потом собрался и, не слыша собственного голоса, вякнул что-то о «прекрасной погодке» и «прекрасных спортивных лодках» на Москва-реке, попросил ее рассказать о себе.

— Модный вопрос. Вам что, прямо всю анкету?

От этой резкости сразу набежала облачность.

— Нет, что-нибудь. Что хотите.

Закатив глаза к небу, и как бы окружая свою жизнь непроглядным туманом, она произнесла несколько фраз:

— Учусь в институте… Послезавтра уезжаю на юг… А сегодня не знаю, куда себя деть.

«Уезжает на юг!» — тучи сгустились, потемнело; на меня накатил пронзительный приступ тоски. Я-то настроился видеться каждый день, настроился на ослепительный роман, а она уезжает!

— А вы работаете, учитесь? — вдруг спросила она и, не дождавшись ответа, что-то запела.

Я почувствовал духоту и снял пиджак.

— Для чего вы раздеваетесь, вы ж не Аполлон?! — хмыкнула «мечтательница».

Тучи рухнули на землю. Ее «остроумное» замечание сразило меня наповал, я снова напялил пиджак и надолго умолк. Еще с полчаса мы бродили по набережной в парке, наконец она вздохнула:

— Здесь холодно. И вообще мне пора домой, — она поежилась, давая понять, что является хрупким капризным созданием.

Я предложил встретиться на следующий день. Она согласилась — солнце пробило облачность, — но… не пришла. Я ждал ее полтора часа, думал, перепутала время. Вечером подошел к дому подруги в надежде встретить ее или увидеть в окне…

В последующие дни у меня постоянно болела голова, щемило сердце, и я уже не надеялся на скорое выздоровление, и никак не мог понять причину своего поражения, почему эта Ира Квашевская жестоко отвергла меня? Понадобилось несколько лет, пока до меня дошло, что столичной девице нравились современные молодые люди, а с неуверенным в себе дремучим провинциалом попросту было скучно. Что и говорить, с сердечными делами обстояло плоховато. Светлана, Сильва, Ира Квашевская — одни поражения, а мне уже шел двадцать второй год и девушки все больше занимали мои мысли, временами вообще не выходили из головы. Несмотря на чувствительные поражения, я не сломался и убедил себя, что эти поражения — ничто в сравнении с целью — стать художником. «Вперед!» — твердил я и представлял, как все эти девицы сбегаются на мою выставку и просят прощения, умоляют о встрече, но я даже не подаю им руки.

Как-то в начале июня я застал у тетки маленькую худую девушку с кудряшками; они с теткой пили чай. На кофте девушки висели бусы, брошь, значок и еще какие-то причиндалы. Я спокойно относился к женским украшениям, но в тот момент они ослепили меня, а еще больше ослепила короткая юбка, из-под которой выглядывали отличные колени (такие юбки входили в моду и тогда, как и сейчас, девушки в коротких юбках пользовались огромным успехом).