Вперед, безумцы! - Леонид Сергеев

Леонид Сергеев

Вперед, безумцы!

повести и рассказы

Творческая манера Леонида Сергеева — прямое, непосредственное воплощение, отражение самой жизни. Без всяких ухищрений, без желания «расцветить», понравиться читателю. В этом смысле проза Л. Сергеева — укор и отрицание всех нынешних фокусов в прозаическом жанре, когда стараются поразить, стать ни на кого не похожим… Проза Л. Сергеева незамысловата и внутренне прочна. В ней есть правда и правота. Правда прожитой автором жизни, нелегкой, очень честной, и правота собственного внутреннего жеста, всегда видного в тексте, в интонации, вдумчивой и требовательной.

В рассказах Леонида Сергеева мир — ускоренный, втянутый в орбиту движения. И движение в творчестве Л. Сергеева — не самоцель, и оно не ограничено только материальными реальностями. И память, и любовь у него — не однонаправленные. Движение их — легкое и радостное. Как известно, в движении внимание выхватывает самое яркое, самое причудливое, подчас утрированное. В сущности это — характер и характерное, доведенные до гротеска, оттого и явное, высвобождающее саму суть жизненного явления.

Рассказы и повести Леонида Сергеева обладают удивительной магией. Вроде бы обыденные жизненные ситуации, незамысловатые сюжеты — но по мере чтения вживаешься в судьбы героев, улавливаешь прямо-таки волшебную ауру происходящих событий, вдыхаешь в каждом предложении свежий воздух русской речи. Это самый верный признак писательского таланта, по традиции идущий от прозы Бунина, Паустовского, из близких к нам — от рассказов Юрия Казакова.

Ныне, к сожалению, расплодилось много авторов, чьи сочинения подобны, я бы сказал, Луне: светит отраженным светом при полном отсутствия атмосферы. А проза Леонида Сергеева подобна планете, имеющей живую атмосферу и под ней загадочную жизнь людей и братьев наших меньших. В прозе Леонида Сергеева читатель найдет и уроки судьбы, и таинство любви, и — главное, обаяние человеческой доброты, сберечь которую можно лишь ценой беспощадной искренности и твердости характера автора. И еще: Леонид Сергеев — талантливый художник, и этот природный дар ощущается и в его прозе, которая по мере чтения превращается в поэзию.

Повести

Белый лист бумаги

повесть для подростков и взрослых, которые занимаются живописью или интересуются ею, или просто любят художников

Огромный, многоликий мир

Замечательный материал — белый лист бумаги! Я имею в виду не какой-то клочок, из которого делают голубей или на котором пишут всякие записки, большей частью дурацкие и только изредка прекрасные — о сильном загадочном чувстве — такие послания запоминаются на всю жизнь; я имею в виду — большой лист. Такой лист открывает перед нами неограниченные возможности. Из него можно сделать белоснежный пароход и, если помечтать, уплыть в далекие страны — такие далекие, недосягаемые, нереальные, что, кажется, находятся не просто за морями и океанами, а где-то в поднебесье.

Можно сделать воздушного змея, запустить его навстречу ветру и, когда он зависнет в восходящем потоке, как бы и самому парить над землей, то есть взглянуть на свою жизнь со стороны, и тогда многие житейские неурядицы покажутся мелкими, не стоящими того, чтобы из-за них сильно переживать.

Можно склеить отличное прикрытие от солнца — широкополую шляпу или зонт. Или целый костюм. А почему и нет? Каждый должен смело выражать свой вкус, индивидуальность начинается с одежды. Я знал такого чудака, философа и поэта, который героически разгуливал по улицам в бумажном костюме и чувствовал себя в нем вполне удобно. И что немаловажно, независимо. В самом деле — ведь он не зависел от денег на настоящие костюмы и не был скован разными общепринятыми понятиями. Этот фантастический человек был внутренне свободен. А такая свобода — непременное условие для творчества. Именно такие чудаки, философы и поэты (хотя бы в душе) и создают все самое ценное. Ведь создавать необыкновенное может только необыкновенный человек.

Как было бы замечательно, если бы нас окружали сплошные индивидуальности, и каждый человек отличался от другого и внешне, и мыслями, и поступками. К сожалению, еще немало трафаретных, деревянных людей с мелкими недостойными целями. Главное для них — не выделяться, быть как все. И мысли у них деревянные — как бы побольше всего накупить. Они уверены — изобилие вещей — основа жизни. У этих ограниченных людей многие чувства недоразвиты. Они живут пресно. Их раздражает все, что выходит за «деревянные» рамки. Они ворчат на ребят, которые по их понятиям, устраивают слишком шумные игры, швыряют камни в бездомных животных, уверены — те только разносят заразу, и конечно, бешено ненавидят чудаков, потому что сами никогда не смогут быть такими. То есть никогда не создадут ничего необыкновенного.

Зато какая радость общаться с яркой личностью, с человеком, в котором есть дух красоты! Ты смотришь на мир одними глазами, а этот человек моментально перестроит твой взгляд, посмотрит на привычное под другим углом и все расцветит новыми красками, откроет то, чего ты не видел до сих пор. Это как прорыв в новую среду. Разумеется, и большой белый лист бумаги для людей без воображения, «деревянного» склада — всего лишь упаковка для увесистого товара, а для личности — водный транспорт или летательный аппарат, или модель одежды…

Много, очень много возможностей открывает перед нами большой лист бумаги, но главное, он открывает неограниченное пространство. Глядя на него, так и хочется что-нибудь изобразить.

Вот волшебство — несколько штрихов карандаша, прикосновений кисти и внезапно, прямо на глазах, белый квадрат расширился, наполнился воздухом, на плоской поверхности появились объемные предметы, художник словно распахнул окно в огромный, многоликий, жестокий и благодушный, отвратительный и прекрасный мир!

Еще большее волшебство — картины заражают своим состоянием! Бывает, нахлынет беспричинная радость, развеселишься без всякой меры и кажется, что сейчас всем весело, и вообще жизнь — веселая штука, но вдруг увидишь какую-нибудь печальную картину и сразу становится грустновато и стыдно за свою беспечную веселость.

А бывает, от вполне конкретных причин найдет такая тоска, что вроде и жить невмоготу, но увидишь радостную картину и подумаешь — «все не так уж и плохо». Картины великих мастеров заставляют смеяться и плакать. Глядя на них, хочется сделать мир лучше, чем он есть, и главное, стать самим лучше. Благодаря искусству мы делаем в своей душе открытия, в нас зреет дух красоты.

Карандаш с трехцветным грифелем

Я всегда испытываю сильнейшее волнение при виде рисовального ватмана: подолгу трогаю лист, поглаживаю шероховатую крупнозернистую поверхность и нюхаю — пытаюсь уловить запах. Все оттого что, в детстве, во время войны, мы рисовали на оберточной бумаге, да и ее доставали с трудом.

Рядом с общежитием, где мы, эвакуированные, жили, находился госпиталь. Время от времени на черный ход госпиталя среди всякой всячины выбрасывали оберточную бумагу. Бумага была жухлой, плохо обработанной, с выступающей древесной трухой, и сильно измятой. Тем не менее, мы находили ровные клочки. Сложнее было подобраться к драгоценной бумажной куче — черный ход охранял сторож; неподвижный, непроницаемый, с тяжелыми кулаками, он в каждом мальчишке видел «шалопая с черными намерениями». К счастью, сторож иногда «впадал в дрему», как он выражался. В момент «дремы» мы таскали бумагу у него из под носа.

На оберточной бумаге рисовали всем, что оставляло след: обугленными лучинами, красным кирпичом, штукатуркой. Кое-кто имел кисти — клеевые, конторские. Иногда делали кисти из собственных волос, которые собирали после стрижки. Красками служили чернила из синильного порошка и бузины, разведенные водой побелка и глина. Редко у кого появлялись цветные карандаши, еще реже — акварельные краски — разноцветные лепешки, приклеенные к картонке-палитре. Таких счастливчиков считали «миллионерами».

Был среди нас и «миллиардер» — мальчишка, обладатель толстого карандаша с трехцветным грифелем. Этот необычный карандаш давал потрясающие линии — на них один цвет плавно переходил в другой. Если цвета наслаивались, возникали неожиданные сочетания теплых и холодных тонов. Это было сильным зрительным впечатлением — оно приводило нас в восторг, мы вырывали карандаш друг у друга. Но однажды «миллиардер» установил определенную плату за пользование чудо-карандашом: кусок жмыха или сала. После этого мало кто из нас держал в руках чудо-карандаш — в то голодное время жмых и сало были для нас таким же лакомством, как мороженое для теперешних детей.