На заре царства - Николай Сергиевский

После угощения Паука Равула Спиридоныч позвал его к себе, поведал ему о похищении Наташи. Паук получил разрешение наведываться к Ульянихе. Ему этого только и надо было. Со старой приятельницей сговориться было нетрудно, однако она заломила высокую цену за пособничество в похищении Алениным Наташи, но нашлись старые счеты, которые Паук не преминул ей напомнить, погрозив опасными разоблачениями, и старуха сошлась на двадцати пяти червонцах. Решено было, что в условленный день она под вечер выйдет с Наташей гулять в сад, отодвинет задвижку на калитке, выходившей в глухой проулок, выпустит ее, замкнет калитку, ляжет в противоположной стороне сада на землю, немного спустя поднимет крик и тем, кто прибежит, расскажет, что неизвестные перелезли через ограду сада, похитили девушку, а ее едва не убили. Что до самой Наташи, то о предстоявшем спасении ее условлено было из предосторожности не сообщать ей до дня похищения.

Сделав, таким образом, дело, Паук выбрался ночью в стан рязанского воеводы, дождался Аленина и договорился с ним о дне похищения. Вместе с тем за дополнительную плату (этой суммой Ляпунов ссужал Аленина) Паук обещал посодействовать Аленину проникнуть в Москву при посредстве знакомых из числа москвичей, друживших с поляками, а также обещал разыскать Алексея Наумова и Яшу (сведения о которых Аленин тут же сообщил Пауку) и передать им просьбу, чтобы помогли в похищении Наташи. Что касается условленной платы и расписки, то получить их от него непосредственно после похищения Паук отказался, чтобы не оказаться замешанным и не быть заподозренным Цыплятевым: условились, что за получением денег и расписки Паук явится к воеводе уже по возвращении Аленина в стан. Условившись обо всем этом, Паук отправился в Москву, чтобы разыскать Алексея Наумова и Яшу.

— А с ними дело обстояло так: когда в свой приезд Алешин отправился искать их, под утро после пытливых расспросов и упорных поисков ему удалось выяснить, что Алексея и Яшу в последний раз видели сражавшимися в одной из уличных стычек с поляками на Страстной неделе. По словам одних очевидцев, оба были убиты, по словам других — только ранены и подобраны каким-то монахом. Путем дальнейших расспросов удалось установить более или менее определенно личность монаха: он был послушником Донского монастыря Симеоном, приставленным беречь небольшую часовенку с чтимым образом Святителя Николая на одной из окраинных улиц Китай-города, рядом с местом стычки, в которой принимали участие Алексей и Яша. О Симеоне Аленин узнал, что он известен умелым и заботливым уходом за ранеными москвичами, которых подбирает, обходя город по ночам, и относит с помощью товарища в потайной подвал под часовенкой, которую он разыскал и действительно нашел там Алексея и Яшу. Они были хотя и не смертельно раненными, но сильно ослабевшими от потери крови. Об участии их в сопровождении Матвея Парменыча к Троице нечего было и думать, так как раньше чем через несколько дней они покинуть свой приют не могли. Поэтому, оставив их на попечении Симеона, Аленин условился, что как только предоставится возможность, он так или иначе свяжется с ними и даст им знать, как поступать дальше.

Паук теперь разыскал их, нашел почти поправившимися: хотя у них еще не вполне зажили раны, но они уже выходили и чувствовали себя достаточно бодро. Появление Паука немало смутило их, они заподозрили, не готовит ли он им ловушку. Но когда тот передал им предусмотрительно врученную Алениным верительную грамотку и рассказал о предстоявшем спасении Наташи, оба радостно воспрянули духом и дали обещание принять участие и помочь в похищении девушки.

Днем похищения выбран был четверг на Фоминой неделе. В этот день Аленин, Яша и Алексей должны были на заходе солнца встретиться в глухом проулке возле задней стороны сада Равулы Спиридоныча и осторожно трехкратным свистом вызвать из сада Наташу. О бегстве верхом нечего было и думать: в пределах города четверо всадников обратили бы на себя внимание. Решено было, что Наташа, выйдя в проулок, быстро переоденется в мужское платье, а затем все четверо пешком выберутся из города и, уже перейдя Яузу, Аленин с Наташей сядут на приготовленных коней, а Алексей и Яша присоединятся к троицкому отряду Палицына.

В напряженном ожидании прошло время до условленного дня встречи. Наконец наступил четверг. Стоял теплый погожий весенний вечер. В конце дня Ульяниха вывела Наташу погулять в сад. С утра она осторожно подготовила девушку к предстоявшему событию. Сообщение это, мысль о возможности свободы, о свидании с Дмитрием, а затем с отцом вызвали у нее порыв восторга. Как ни была взволнована она, но чтобы не выдать себя и Ульяниху, слегка успокоилась, проявила самообладание и стала ждать вечера. Однако радость оживляла лицо румянцем, поднимала настроение, просвечивала в улыбке, звучала в голосе.

Пока Наташа гуляла в саду, Равула Спиридоныч по обыкновению наблюдал за нею из окна. Ульяниха знала об этом и боялась, как бы боярин не выследил их, когда они пойдут к калитке. И вдруг произошло то, чего они обе и не ожидали.

Солнце уже садилось, наступало условленное время. И только Наташа со своей пестуньей собрались свернуть по боковой дорожке в глубь сада, как вдруг на крыльце появился Равула Спиридоныч. Он уже несколько дней держался и по совету Ульянихи не показывался на глаза Наташе, выжидая, пока Ульяниха подготовит девушку к новому свиданию. Теперь, понаблюдав из окна за Наташей и заметив оживление на ее румяном лице, он понял по-своему эту перемену, решил, что девушка, очевидно, примирилась со своей участью, поправилась и настало благоприятное время для примирения. И в веселом настроении, слегка под хмельком, посмеиваясь, он вышел в сад.

Наташа чуть не ахнула. Но она сдержала себя, поняв, что только смелость и самообладание могут выручить ее из беды, и как ни испугалась, но наружно ничуть не изменилась. Заложив руки в карманы кафтана, Равула Спиридоныч, продолжая посмеиваться, подошел к ней.

— Чтой-то, боярышня, повеселела ты будто? — игриво спросил он. — Аль оправилась от немочи лихой?

— Спасибо, боярин, оправилась, — бойко ответила Наташа и даже заставила себя улыбнуться.

— Всем ли довольна — уходом, едой? Нужды какой не терпишь ли? — продолжал Цыплятев, жадно рассматривая ее. — Приказать ли чего не изволишь? Всякое хотение твое исполнится.

Томительно шло время. Каждую минуту мог раздаться призывный свист. Вся душа трепетала в Наташе. Но она продолжала владеть собой и улыбаться.

— Благодарствуй, боярин, на ласковом слове, — так же беспечно ответила она, — всем довольна, за хлеб-соль спасибо.

Наташе почудились сдержанные голоса за оградой и приближавшиеся шаги. Каждое мгновение было дорого.

— Не грех и сейчас о хлебе-соли подумать, — заметил Цыплятев. — Солнышко садится. Время ужинать. Не изволишь ли?

— Спасибо, боярин, и точно будто есть захотелось, верно, от свежего воздуха, — не моргнув глазом, ответила она.

— Ко мне бы пожаловала, вместе бы и откушали, а? — осторожно подошел Равула Спиридоныч к своей цели.

— Что ж, если сладко попотчуешь, боярин… вдвоем веселее…

Вдали довольно явственно раздался тонкий осторожный призывный свист. В волнении Цыплятев не обратил на него внимания. Ласковое обращение Наташи вскружило ему голову.

— Уж так, боярышня, попотчую! — восторженно сказал он. — Птичьего молока и того достану, если прикажешь. Пойду устрою пир. Приходи, чур.

— Приду, приду… Маленько погуляю, покуда позовешь.

— Ладно.

И Равула Спиридоныч легкой и быстрой походкой, полный заманчивых надежд, направился к дому.

Глава XXVIII

Тайна, подслушанная степью

Вторично раздался призывный свист, и нельзя было мешкать. А Ульяниха смутилась и готова была передумать. При таких осложненных обстоятельствах решиться на осуществление плана было слишком дерзко и опасно. Однако думать было поздно. И испугала к тому же ответственность перед Пауком. И, не раздумывая дольше, Ульяниха поспешила за Наташей, бежавшей в глубь сада.

Вот и калитка. Ржаво прохрипела давно не отмыкавшаяся задвижка, с трудом поддавшаяся. Мгновения казались вечностью. Еще усилие, дверь распахнулась, Наташа выскочила в проулок, калитка за ней стремительно захлопнулась, и — пленница была на свободе.

Но радоваться, говорить, обсуждать, расспрашивать было не время. Еще дороже была теперь каждая минута. Аленин с Яшей и Наумовым держали наготове припасенный наряд: сапоги, штаны, кафтан — все большое, чтобы быстро одеться. С ловкостью, удесятеренной опасностью, как бы привычно, Наташа стремительно переоделась. Наумов лихо надел ей колпак на голову — и из Наташи, у которой после стрижки со времени смерти матери волосы мало еще отросли, — вышел молодец молодцом. Не узнать!

Все трое, продолжая хранить молчание, быстро зашагали по проулку. Вдруг Наташа вспомнила: