Путь серебра - Елизавета Алексеевна Дворецкая

редко – воеводы отказывали в просьбах остановиться на денек и устроить охоту, а на рыбу уже глаза не глядели. «Я сам уже чешуей покрываюсь!» – жаловались друг другу и мерен, и русы, и варяги, и все прочие.

Оставив у огорожи щит и шлем, Ерай проверил за поясом нож и топор. Потом решительно нырнул под низкие ветви кустарника, пробрался ползком и пустился дальше, не поднимаясь в рост. Лук уже был готов, на тетиву наложена стрела с широким наконечником-срезнем. Медленно, на полусогнутых ногах, двинулся вдоль кустов. Это воевать Ерая учили только в последние два лета, а на лов он ходил с семи лет. Сделал шаг-другой, замер, прислушался. Еще шаг… Костяная пятка стрелы была крепко зажата в пальцах. Бить навскидку Ерай умел. Только бы заметить дичь вовремя, не вспугнуть раньше положенного.

Верхушки кустов и невысоких деревьев покачивались на фоне более светлого неба, но у земли был разлит густой мрак. Продвигаться приходилось почти на ощупь, и Ерай не спешил. Стена кустарника стала загибаться вправо, открылась узкая прогалина меж прибрежным тальником и опушкой леса. Вглядываясь до боли в глазах, Ерай разобрал среди травы темное пятно, позади него другое. Пятно пошевелилось. Стало подниматься…

Вот он, кабан!

Ерай вскинул лук, собираясь рвануть тетиву к уху, но тут у темного пятна ясно обозначились голова и плечи. Раздался шорох шагов – позади, вовсе не там, где должны быть свиньи. Ерай хотел обернуться, закричать, но не успел ничего: что-то твердое, тяжелое обрушилось на затылок, в глазах вспыхнули звезды – и тут же погасли.

Напавший на Ерая сделал знак двоим своим спутникам, и те шустро скрылись в лесу. Сам он вернул кистень с каменным билом за пояс, подхватил распластанное по земле тело под мышки и оттащил за кусты. Там деловито обшарил, избавив от топора, ножа, поясного кошеля и двух браслетов – из серебра и бронзы, – которые надел себе на руку.

На поляну стали выбираться из кустов вооруженные люди – все больше и больше.

– Айда![17] – негромко бросил вожак, и вся ватага устремилась к ограде русского стана.

Тревога поднялась за миг до того, как затрещала и стала валиться огорожа, раздираемая сразу десятками рук…

* * *

Тумай, старший в войске Мерямаа, в ту ночь спал плохо. С самых сумерек словно что-то давило на сердце, не давало покоя. Дважды он вставал и шел проверять дозоры. Вернувшись в шатер в очередной раз, прилег, не разуваясь, и только начал погружаться в неустойчивую дрему, как услышал истошный крик дозорного у огорожи.

С быстротой ветра шум разлетелся по всему протяженному стану. Раздался громкий рев, треск ломаемого дерева. Тут уж ошибки быть не могло – кто-то пытался разнести огорожу. Тумай услышал его, уже выскакивая из шатра – в криво нахлобученном шлеме, с мечом в одной руке и щитом в другой.

– Все ко мне! – во весь голос кричал он по-меренски и по-русски. – Мерен! К оружию!

Отовсюду сбегались бойцы. У огорожи раздавался шум схватки – звон железа, треск дерева, крики. А еще слышался низкий слитный вой – это подавал голос прорвавшийся в русский стан враг.

Напали на русов двумя отрядами. Первый отряд сразу проломил ограждение. Трудно было разобрать в темноте, сколько их – ночных шайтанов в темной одежде, с вымазанными сажей лицами, что рубили сбегающихся русов, норовя пробиться к лодьям. Второй отряд налетел следом, но в другом месте: сперва выпустили тучу стрел из-за ограды, отгоняя дозорных, затем начали ломать ее. В двух местах даже пробили, но тут же нарвались на топоры и копья подбежавших десятков Кудая и Вараша.

Драка шла уже в русском стане. Самые торопливые из нападавших успели в темноте проскользнуть к лодьям, среди них был даже один всадник, но на этом их удача и кончилась: в каждой лодье оставались спать по несколько человек, и у них было время проснуться и вооружиться. Другие сбегались со всех сторон, вступая в бой ватагами и поодиночке. На растерянность русы времени больше не тратили, каждый был готов к новым внезапным схваткам, и отбивались яростно, со злостью, накопившейся за месяцы этого тревожного пути. Внезапность дала нападавшим преимущество на считаные мгновения, и те стремительно утекали.

Возле Тумая быстро собралось два десятка бойцов. Он повел их на шум и почти сразу столкнулся с нападавшими. Какой-то чернолицый ёлс вынырнул из мрака, размахивая топором, и тут же получил копьем под ребра. Второго за ним Снэколль из Бьюрланда развалил чуть ли не пополам ударом ростового топора. Тумай слил щитом вбок направленный в него выпад копья – сам не понял, как угадал его во тьме, – шагнул вперед и чуть в сторону и заученным движением, посулив противнику верхний удар – да мог ли тот его разглядеть? – ударил под колено. Этому его обучили новые родичи – девери племянницы Илетай, они же и меч подарили, когда войско мерен уже после свадьбы Илетай явилось в Хольмгард. Наука пригождалась много раз еще там, на Хазарском море. Щитом отшвырнув раненого, Тумай тут же вонзил клинок в загривок соседнему – тот сделал слишком длинный выпад и подставился.

Вступив в схватку, Тумай со своими людьми разорвал ватагу нападавших на две части. Возле лодий раздавался шум яростной драки, но за добычу он не опасался: прямо перед полосой песка, куда были вытащены лодьи, ночевали даны и свеи, и можно было только пожалеть тех, кто нарвется на этих волков. Оценив это, часть нападавших стали спешно отходить – в куда меньшем количестве, чем бежали недавно к лодьям. Тумай устремился за ними. Его душило бешенство, хотелось рвать этих чумазых ёлсов руками и зубами, рубить в мелкие куски. Накопленная за десятки тревожных ночей ярость не давала дышать. Для того ли они два лета бились с сарацинами, шли через море, прорывались по Итилю, чтобы теперь какие-то там буртасы надеялись отнять у них кровью оплаченную добычу, прогулявшись от своего тухлого бола до реки!

У широкого пролома в огороже теснились отступающие.

– Кереметлык! – заревел Тумай и врубился в самую толчею. – Тролль твою в Хель!

Пусть те, кому посчастливится унести ноги, бегут прямо по трупам своих родичей! Пусть скользят по их крови! Пусть в ногах путаются их кишки! И собственные заодно!

Тумай махнул клинком, раз, другой. Что-то крепко ударило по шлему – посыпались искры из глаз. Отмахнулся вслепую – попал в мягкое. У нападавших, судя по звукам ударов, ни шлемов, ни доспехов не было. Какие-то голодранцы местные. Не арсии,