Правда о «Титанике». Участники драматических событий о величайшей морской катастрофе - Арчибальд Грейси

мы втащим еще хотя бы одного человека, он потопит нас всех». Рад сказать, что я ни разу не слышал ни слова упрека со стороны тонущих из-за того, что им отказали в помощи. Не было и случаев жестокого насилия. Зато я запомнил слова, исполненные подлинного героизма. Они навсегда останутся в моей памяти как самое возвышенное и хладнокровное проявление мужества, бодрой покорности судьбе и бесстрашия перед лицом смерти. Тогда в ответ на отказ пустить его на шлюпку низкий мужской голос громко произнес: «Ладно, ребята; желаю вам удачи, и да благословит вас Бог!» Жаль, что я не могу установить личность этого человека и отдать дань его памяти. Он не принадлежал к числу моих знакомых; я бы непременно узнал человека с таким характерным голосом.

Коллинс в своих показаниях и Хейген в письме ко мне ссылаются на один и тот же случай. Первый, давая показания на подкомитете сената, сказал: «Все, кто хотел подняться на шлюпку и пытался забраться на нее, забирались к нам, за исключением одного человека. Его никто не сталкивал, но те, кто стоял с краю, попросили его не пытаться забраться наверх. Мы все стояли на днище перевернутой шлюпки; нам приходилось постоянно перемещаться с одного борта на другой, чтобы как-то балансировать. Если бы тот человек ухватился за шлюпку, он перевернул бы нас всех. Он согласился и сказал: „Все хорошо, ребята; будьте молодцами; да благословит вас Бог“ — и попрощался с нами».

Хейген ссылается на того же человека, который «подплыл близко к нам со словами: „Здорово, ребята, не волнуйтесь“ — и попросил, чтобы ему помогли подняться на шлюпку. Ему ответили, что ему нельзя подниматься, так как шлюпка может перевернуться. Он попросил доску, и ему велели держаться за то, что у него есть. Очень тяжело было смотреть, как такой храбрый человек плывет прочь со словами: „Да благословит вас Бог!“»

Все то время наша полузатопленная шлюпка двигалась среди обломков; приходилось быстро грести, чтобы отойти от опасной зоны, под уже описанные душераздирающие крики тонущих. Тогда меня покоробили грубые выражения нескольких членов экипажа. Как выяснилось потом, сердца у них были на месте и, переговариваясь на своем обычном жаргоне, который показался мне таким грубым, они вовсе не желали никого оскорбить. Так, наших не столь удачливых товарищей по несчастью они называли «пловцами». Услышав такие речи, я почувствовал себя чужим среди всех, кто находился на шлюпке, и судил о моих спутниках несправедливо, так как решил, что в случае расхождения интересов меня, как единственного пассажира среди них, ждет короткая и жестокая расправа. Вот почему я решил, что лучше всего говорить как можно меньше. Во время многочисленных испытаний я про себя молился о спасении. Да, мне приходило в голову, что так же следует поступить и всем остальным; нам следует объединить призыв к Господу как нашей последней и единственной надежде в жизни. Меня опередил один из тех, кого я несправедливо счел грубиянами. Матрос-католик вслух высказал то, что было на сердце у всех. Он стоял на корме, на расстоянии вытянутой руки от меня. Сначала он спросил, какой мы все веры. Выяснилось, что на нашей шлюпке есть члены епископальной церкви, католики и пресвитерианцы. На предложение помолиться вместе мы ответили дружным согласием, и вскоре наши голоса слились в молитве «Отче наш», великом призыве к Творцу и Хранителю всего человечества. «Отче наш» был единственной молитвой, которую знали все и в которой могли объединиться, тем самым подтвердив, что все мы — сыны Божии и братья, какой бы ни была наша вера и чем бы мы ни занимались. О том эпизоде упоминают в своих показаниях, помимо меня, Брайд и Тейер; их рассказы утром после нашего прибытия в Нью-Йорк независимо друг от друга появились в газетах. Вот что вспоминает Брайд: «Кто-то спросил: „Вам не кажется, что нужно помолиться?“ Человек, который внес такое предложение, спросил, какой веры все остальные. Каждый называл свою веру. Среди нас один оказался католиком, один методистом, один пресвитерианцем. Было решено, что самой приемлемой молитвой для всех станет „Отче наш“. Мы произнесли ее хором, и руководил нами тот человек, который первым предложил помолиться».

Вспоминая тот случай в проповеди «Уроки великой катастрофы», преподобный доктор Ньюэлл Дуайт Хиллис из Плимутской церкви сказал: «После того как „Титаник“ пошел на дно, полковник Грейси всплыл на поверхность, и ему удалось добраться до полузатонувшего плота. Полузатопленный маленький плот часто оказывался под водой, но все находившиеся на нем люди, безотносительно к национальности, немедленно стали молиться. Все их голоса слились воедино. Их единственная надежда заключалась в Господе. Среди них не было миллионеров, ибо миллионы опадают как листья; среди них не было бедных; не было ни мудрецов, ни людей невежественных; они были просто людьми на тонущем плоту. Ночь была черной, волны пенились, и под ними находилась могила, где молча покоился „Титаник“, а над ними светили молчаливые звезды! Но когда они молились, каждый человек посредством внутреннего света видел невидимого Друга, который идет к ним по волнам. Впредь для того, чтобы доказать, что Бог есть, не нужны книги апологетиков. Человек, написавший свои воспоминания, говорит, что Господь услышал молитвы одних, даровав им смерть, и равным образом услышал молитвы других, сохранив им жизнь; однако велик один лишь Бог!»

Урок, который можно извлечь из описанного эпизода, по достоинству оценят все мои товарищи, которые сознавали крайнюю беспомощность нашего положения. Мы понимали, что наша единственная надежда — в Господе нашем, и, как говорит преподобный Хиллис: «В тот миг все мимолетное, преходящее, временное испарилось как дым, а осталось лишь большое и постоянное — Бог, Истина, Чистота, Любовь — и как же счастливы те, кто были добрыми друзьями с Богом, своей совестью и своей памятью!»

Мы все признаем, что спасением из водной могилы обязаны тихой, безветренной погоде. Всю ночь мы молились, чтобы штиль продолжился. Ближе к утру море заволновалось, и мы встали по двое с двоякой целью: чтобы спастись от ледяной воды[11], а также для того, чтобы привлечь к себе внимание. Мы стояли колонной по двое, лицом к носу. Волны в то время перекатывались через корму, и мы старались балансировать, чтобы наш утлый плот не лишился плавучести. Поэтому нам приходилось смещаться то влево, то вправо. В то время жизнь каждого из нас зависела от сохранения небольшого воздушного пузыря между днищем перевернутой шлюпки и морем, и все мы тревожились, как бы воздух не вышел и наша перегруженная