Смерть в Занзибаре - Мэри Кей

Лэш сказал:

– Все хорошо, солнышко, все хорошо. Вам очень жаль. Ради святого Петра, сколько же коньяку они в вас влили?

– Много, – сказала Дэни. – Много и еще много, и еще много. Сначала Ларри, потом вы, потом Тайсон… Для вас это лучше. Мне не надо было слушать Найджела. Лэш, вы меня простите, да? Потому что я не смогла бы вынести, если бы вы не… Я не смогла бы этого вынести…

– Это примерно то же самое, где мы были прошлый раз. Только в тот раз это был я. Это мне наказание! Дорогая, ты нализалась! Ладно, я тебя прощаю – но если после этого я когда-нибудь увижу, что ты пьешь что-нибудь покрепче, чем шоколад с содовой, то помоги мне Бог, я возьму ремень! Дорогая… дорогая моя… моя дорогая…

Стоявший на посту полицейский констебль – африканец ловко отдал честь и провел Даулинга через центральный дворик в небольшое помещение на первом этаже, в котором оконные ставни были усилены железными решетками, а двери были весьма солидными. Эта комната, по странной случайности, была той самой, куда дед Тайсона, Рори Фрост, штормовой дождливой ночью более девяноста пяти лет тому назад принес свою долю сокровищ султана Саида на временное хранение. Никто из живущих в настоящее время не знал об этом, тем не менее сохранилось поверье, что эта комната, по каким-то мрачным причинам, была местом, предвещающим несчастье, что, по всей вероятности, связывалось с тем фактом, что она была заперта и лишена мебели, и только около часа назад ее впервые открыли.

Однако теперь, будучи спешно очищена от пыли и многочисленной паутины, она являла тяжелую медную кроватную раму, несколько плетеных кресел с наброшенными покрывалами из выгоревшего ситца, прикроватную тумбочку и богато украшенный викторианский умывальник с мраморным верхом, на котором стояла масса китайских фарфоровых принадлежностей с рисунком в цветочек. В ней также находились, помимо доктора, Найджел Понтинг и мистер Кардью: первый из них лежал ничком на кровати, а его правая рука была надежно пристегнута наручниками к кроватному столбику, в то время как второй, прибывший в «Дом Тени» в ответ на настойчивый телефонный звонок Ларри Даулинга, занимал одно из плетеных кресел, держа наготове блокнот и карандаш.

Мистер Даулинг с удовлетворением отметил, что доктор не терял времени зря. Мокрая повязка, которую чья-то непрофессиональная рука наложила на голову секретаря наподобие неаккуратного тюрбана, была снята, вместе с его пиджаком, а закатанный рукав рубашки демонстрировал след от укола на обнаженной руке Найджела.

Пустой шприц лежал на прикроватной тумбе. Глаза Найджела были открыты. Он что-то бормотал про себя и смотрел на кого-то, кто был виден только ему одному, но не окружающим, хотя и двигался по комнате.

– Начинает действовать, док? – вполголоса спросил суперинтендант Кардью.

– Не знаю, – коротко отвечал доктор. – Мне никогда не приходилось пользоваться этим раньше. Но если и подействует, я не гарантирую вам, что вы узнаете правду. Гораздо более вероятно, что это будет набор старого вздора или вообще чистая фантазия. Более того, я вообще не уверен, что это дело легально и что я не кончу тем, что буду вычеркнут из Медицинского регистра!

– Глупости. Кроме того, если кто-либо об этом услышит, а этого не может быть, – вы всегда можете сказать, что вы только выполняли приказы полиции, и свалить все грехи на нас. Мы к этому уже привыкли.

– Еще как! – горячо подтвердил Ларри. Добавив чуть озабоченно, что он надеется, что качество и сила звука окажутся достаточными, поскольку он пока не смог разобрать ни одного слова из того, что говорит арестованный.

– Дайте ему время, – потребовал доктор, старательно заменяя сброшенный тюрбан изысканной и высоко профессиональной повязкой. – Вы же не ждете, что это средство подействует со скоростью света.

Ларри вздохнул и, пододвинув свободное кресло, осторожно устроился в его потрескивающих глубинах, извлек свой собственный блокнот и карандаш и начал ждать, когда можно будет записать нечто относящееся к делу из того, что может сказать арестованный.

Мистер Понтинг продолжал что-то неразборчиво бормотать, и доктор, закончив перевязку, к собственному удовлетворению, и померив еще раз у пациента пульс, взял шприц и завернул его в кусок хирургической марли. Он как раз несколько демонстративно укладывал его в свой чемоданчик – как бы отводя любые требования блюстителей закона в отношении еще одного укола лекарства, которое его просили ввести пациенту, – когда Найджел Понтинг заговорил, громко и четко…

– …Нет никаких доказательств, – заявил Найджел, адресуясь к невидимому лицу, за движениями которого он наблюдал и которое сейчас явно стояло рядом с кроватью. – Я слишком умен для этого. Нет ни одного атома доказательства, и они никогда не додумаются поискать под половицей у Тайсона мой дубликат ключа… Прямо у него под носом! И, конечно, на всякую серьезную работу я всегда надеваю перчатки – пару шелковых перчаток под цвет моей кожи, которые Дон специально сделал для меня в Каире. Они прекрасно себя оправдали. Не будет никаких следов на механизме лестничной клетки или где-то еще. Они учат скрывать свои следы, как вам известно. Они придают этому очень большое значение. Старый Хонивуд так и не заметил перчаток, хотя это было поздним утром. Впрочем, конечно, это был серый день, и я должен признать, что туман – это большой плюс, можно бы даже назвать его ниспосланным самим Провидением – если кто-то верит в Провидение, – я, к счастью, не верю…

– Жаль, что он не был погуще… Если бы он был гуще, эта женщина Бейтс никогда бы не узнала меня – глупая сука! Никогда не забуду ее лицо! Вот уж действительно не повезло. Ей, не мне. Надоедливая старая хлопотунья с крошечными глазками! Конечно, я ее не запомнил. Но, разумеется, после этого я вынужден был избавиться от нее как можно скорее… Я должен вам об этом рассказать. Это было до смешного просто, и я действительно горжусь собой по этому поводу… Это был проблеск гениальности. Все, что мне нужно было сделать – это напечатать маленькую призывную записку на машинке этой девицы Эштон, сунуть ее под дверь Бейтс, приготовить ловушку на лестнице и ждать, пока она в нее попадет. Что она и сделала – бух!

– …Да. С Джембе – это ужасно, не знаю, как я обойдусь без него. Странно, кто же это сделал? Нам следует это выяснить. Полагаю, полиция обыскала его багаж. Будем надеяться, что он был осторожен: люди его типа часто бывают неосторожны… они слишком самонадеянны. Это наше слабое звено. Ну, что ж, мне придется найти ему замену. Это будет нетрудно – за три миллиона можно купить все что хочешь!… Мы могли бы провернуть выборы всего за малую часть этой суммы. И только после этого начнутся настоящие проблемы. Я знаю, что нам нужен этот остров и что он – самое лучшее место для начала… но загвоздка в самих занзибарцах. Они чертовски беззаботны. Их нужно обучать… учить убивать. И ненавидеть. Это очень важно. Ненавидеть… ненавидеть… ненавидеть… А после этого…

Грубый, незнакомый голос, в котором не было и следа тех пронзительных и специально утонченных плавных интонаций, которые столь долго были частью успешной маскировки, все говорил и говорил, в то время как шокированный доктор (который вначале склонен был более чем наполовину принимать все, что говорили о Понтинге, с большой долей скептицизма) хмурился, и мрачнел, и бормотал проклятья, явно отходящие от клятвы Гиппократа, а господа Кардью и Даулинг быстро строчили, страница за страницей, заполняя свои служебные блокноты. Фиксируя имена, которые позднее придется идентифицировать, и их владельцев, вместе с датами и подробностями, которые могут оказаться уликами…

Когда наконец хриплый голос стал неразборчивым и замолчал, доктор – объявив, что представление окончено и что арестованный будет теперь спать несколько часов подряд, – удалился наверх, чтобы постараться как-то помочь мисс Эштон, а мистер Кардью вытер лоб носовым платком и заявил: «Будь я проклят!»

– Если бы вы мне это рассказали, а я не слышал бы всего этого своими ушами, я бы не поверил ни одному слову, – признался мистер Кардью. – Но, каковы бы ни были предубеждения дока против использования этого наркотика, в самом этом представлении все было, как надо! И если все это вышло непосредственно из первоисточника, тем лучше! Но я не совсем понял эту шутку с тремя миллионами, которые должны были позволить клике Джембе легко выиграть выборы и превратить Занзибар в коммунистический рай и базу русских шпионских ракет и атомных подводных лодок, и все такое прочее. Чьи это три миллиона?

– Деда Тайсона, – сказал Ларри. – Старый негодяй, как говорят, припрятал примерно эту сумму, полученную в качестве его доли сокровищ султана Саида, которые он и последующий султан Маджид где-то сумели раздобыть на пару. И все эти убийства и телесные повреждения были, судя по всему, из-за карты, на которой показано, где он их спрятал. Похоже, что тут получился отвратительный вариант популярной детской игры «Поймай туфлю», а три человека – если «худого» можно считать одним из них – были убиты ради приобретения этой карты.