Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сердце края. А что произойдет с сердцем, если перерезать сосуды, подводящие к нему кровь?
Чем больше я наблюдаю озеро, чем больше я о нем знаю, тем увереннее говорю: нет, Плещеево озеро — не чаша, налитая водой. Ее нельзя пополнить или убавить, вычерпать до дна и снова налить, как те рыборазводные садки, куда по весне запускают молодь, чтобы к осени спустить воду и снять урожай рыбы.
Озеро — это живое существо, сложный организм, или, говоря современным языком, «система» со своим кровообращением, своими уникальными обитателями, энергетическим балансом. И все это складывалось, создавалось не за годы, не за столетия, а за десятки тысячелетий, проверялось, притиралось, видоизменялось, чтобы наконец отлиться в эту столь совершенную форму, пленяющую наш глаз и воображение.
Все ли мы знаем о нем?
О Плещеевом озере — его растительности, рыбах, планктоне, микро- и макрофауне, химическом составе, температурном режиме написано вроде бы много. Листая зимой в библиотеке эти труды, прикидывая и сравнивая с собственными наблюдениями, я видел, что и это «множество» не так уж велико. Известен ли нам секрет его чистоты? Нет. Как и почему в этом уникальном водоеме — нашем европейском Байкале — со времен последнего ледникового периода сохранился уникальный вид сига, переславская ряпушка? Что такое его воронка: карстовый провал? Или, может быть, это чудо природы было создано ударом гигантского метеорита миллионы лет назад? А может быть, это остаток широкого и глубокого каньона, который проточили в осадочных породах ледниковые потоки предшествующих оледенений? Все это лишь догадки, более или менее вероятные.
А вот доказательство того, что это действительно живой организм, в котором ничего «ни убавить, ни прибавить» нельзя, — такое доказательство существует.
Одна из удивительных особенностей Плещеева озера — обилие родников, поднимающих из его глубин к поверхности мощные восходящие струи ледяной воды. Зимой, когда снег и лед покрывают озеро толстой броней, струи протачивают эту броню снизу, как будто бы на дне озера установлены мощные гидромониторы. Приток извне в озеро невелик — весенние паводки и дожди поднимают его уровень всего лишь на несколько десятков сантиметров, в обычное же время лета мелководные закраины и обширность зеркала водоема, по логике вещей, должны были бы привести к его испарению и загниванию: несколько ручьев и три маленькие речки, к числу которых можно причислить и Трубеж, в водном балансе озера особой роли не играют. Все оно держится на глубинных подводных фонтанах, которые создают в озере сложную систему внутренних, роднящих его с живым организмом течений, охлаждают его в самые жаркие месяцы, освежают, препятствуя развитию гнилостных бактерий, и сохраняют возле дна, где держится ряпушка, температуру, близкую к нулю, — температуру древнего приледникового водоема, в котором эта ряпушка когда-то прижилась.
Там, глубоко в земле, созданный за миллионы лет природой, работает безотказный гигантский рефрижератор, регулирующий и поддерживающий эту уникальную гидросистему. Выключи его, переведя его фреоновые потоки на городской водопровод, — и придет конец озеру…
Об этом и говорил Королев, нападая на нашего главного инженера, который был ни в чем не виноват. Впрочем, на Вексу-то он и сейчас покушается. Хочет еще выше плотину поднять, чтобы было свое, «Купанское море». Ему что, он приезжий, городской, не понимающий, что ничего нет проще, как безвозвратно погубить водоем. Стоит его только запрудить, остановив бегущую живую воду, как она начнет застаиваться, загнивать; из края в край, а потом и вглубь ее захватят вездесущие сине-зеленые водоросли, возникшие еще в докембрии, от засилья которых природа мучительно очищалась два с половиной миллиарда лет, — и придет конец водоему, ибо что делать с этими водорослями, никто сейчас не знает…
Неужели такая судьба когда-нибудь может постичь и Плещеево озеро? Страшно подумать. Реальная опасность уже нависла, и надо что-то делать для его спасения. Впрочем, тут ведь вопрос не частный: создавать на месте маленького древнего города новый, современный — не то ли самое, что на старое дерево посадить молодой привой? Опытные садовники знают, что старые корни держат только свой ствол; новым побегам нужны новые корни и новая почва…
46
Мы прорвались сквозь четыре тысячелетия, слагавших этот черный и маркий культурный слой, где перемешаны народы, эпохи, культуры, и очутились на белом песке древней озерной отмели. Вот тут-то и начал я хоть что-то понимать. Если не в людях, то хотя бы в собственном раскопе.
Нет, не случайно оказалась здесь и костная труха, и волосовская керамика.
На фоне белого озерного песка теперь хорошо виден огромный коричнево-серый овал, заполненный черепками, кремнем, костями рыб и животных. То там, то здесь из этой толщи появляется типичный для волосовцев широкий, с прямым краем скребок, обломок какого-нибудь костяного орудия, мягкие, размокшие от сырости, но такие характерные для них пористые черепки. Жилище. Точнее, вытоптанное в полу углубление от жилища, очерчивающее его прежнее жилое пространство. Маловато осталось? Что поделать — спасибо и на этом! И сохранилось все только потому, что после волосовцев на этом месте долго жили берендеевцы, засыпав впадину своими черепками и отбросами, плотно утрамбовав все своими пятками.
Такая «начинка» сохранила низ впадины от размыва, когда уровень Вексы поднимался и культурный слой, лежащий сверху, оказывался полностью смытым вот до этого основания.
В этом и заключена разгадка «костеносности» волосовских слоев. Владельцы балтийского янтаря, изготовлявшие такие характерные сосуды, прекрасные кремневые ножи и фигурки, появились в наших местах, когда уровень рек и озер стоял чрезвычайно низко — ниже, чей когда бы то ни было после. Вот почему довольно скоро места их поселений стали подтапливаться водой, были перекрыты новыми отложениями песка и ила, надежно законсервировав в своей толще от быстрого разрушения кости рыб, животных и изделия из них.
Сейчас мы методично разбираем рыхлый рыжеватый слой, выстилающий дно жилой впадины, пытаясь извлечь из него максимум информации.
Слава опять идет ко мне — значит, что-то нашел.
— Ничего особенного, снова волосовская керамика, — говорит он в ответ на мой
