Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen"

Оказывается, это чертовски приятно — кормить вкусной едой важного для тебя человека. Теперь мне было понятно, чем Тима так радовали мои Винни-Пуховские походы в гости.

— Очень вкусно, — искренне похвалил Тимыч, расправившись с последним кусочком стейка. — Так вкусно, что, боюсь, из-за стола меня придётся выкатывать.

Вместо торжествующего «Йех-ха!» я сдержанно сказал: — Рад, что тебе понравилось, — потом посмотрел на дочиста вылизавшего свою миску щенка и поправился: — Точнее, вам понравилось. Кстати, ты уже дал про Белку объявление?

— Нет пока. Я даже насчёт пропажи собаки никак посмотреть не соберусь.

— А почему себе её оставить не хочешь?

— Потому что не уверен, что справлюсь. Щенка воспитывать — это ведь почти как ребёнка.

— По-моему, ты себя сильно недооцениваешь, — начал было я, однако вовремя вспомнил, что неправильно навязывать взрослому человеку своё частное мнение, и сразу закруглился: — Впрочем, дело твоё, конечно. Я-то тебе при любом раскладе буду помогать: хоть с собакеном гулять, хоть листовки по району расклеивать.

— Спасибо, — от души поблагодарил Тим, и больше мы этого вопроса в разговорах не касались.

После ужина я выпроводил гостей в зал отдыхать, а сам занялся хозяйственными хлопотами. Загрузил посудомойку, включил чайник, запустил стирку — если Тимыч не захочет оставаться до утра, то без проблем поедет домой в заёмных вещах. Потом я полез за заваркой в навесной шкаф у плиты и случайно заметил в глубине свёрток коричневой обёрточной бумаги. Так-так, что тут у нас завалялось? Ха, да это же привет из летнего отпуска: унция уже в аэропорту купленного индийского масала-чая. Я разрезал перетягивавшую свёрток бечёвку, развернул бумагу, и джинном вырвавшийся пряный дух ярко воскресил в памяти адскую жару, толкотню и шум Варанаси. Идеальный чай для обещанного мною рассказа. Я заварил его по всем правилам, разлил по чашкам и пошёл разведывать, чем там развлекаются мои гости.

Гости, в соответствии с уговором, отдыхали: Белка дрыхла на пушистом ковре перед диваном, Тим же, скрестив ноги по-турецки, сидел на полу перед этажеркой, наверху которой располагалась выставка моего тщеславия, а полкой ниже стояла невеликая коллекция книжек. Вот одну-то из них Тим и читал с тёплой ностальгической полуулыбкой. Я вспомнил, с каким тщанием начищал вчера кубки, и едва не расхохотался вслух.

— Чай готов, — всё ещё посмеиваясь над самим собой, сказал я.

— А? — Тим оторвался от книжки.

— Чай, говорю.

— А-а, — Он закрыл томик, и я по обложке угадал «Таинственный остров» Жюля Верна. — Ничего, что я без спросу взял?

— Конечно, ничего. Можешь брать, что душе захочется.

— А над чем ты смеёшься?

— Над собой. Видел бы ты, как я вчера эти жестянки наполировывал.

— Не расстраивайся, награды я в первую очередь изучил, — мягко улыбнулся Тим. — Ты реально крут, и я в этом никогда не сомневался. Просто в детстве у меня был точь-в-точь такой же «Таинственный остров».

— Хочешь, возьми перечитать, — То, что я могу поделиться с ним одной из главных вещей в его системе ценностей, заставило воспрянуть моё поникшее от провала с наградами эго.

— Спасибо, — Тимыч благодарно прижал книгу к груди и неуклюже поднялся на ноги. — Там уже, наверное, остыло всё?

— Не успело, — отмахнулся я. — Пойдём?

Томик Жюля Верна бережно лёг на край этажерки.

— Пойдём.

Остатки дня почти догорели, и кухню окутывали сиреневые весенние сумерки. Тим понюхал ароматный парок над чашкой: — Неужели масала?

— Угадал, — я заглянул в прозрачную чайную глубину и, решившись, заговорил. О городе Шивы, его грязных улочках и Золотом храме; о старике-йогине и санскритском слове, так странно предсказавшем самую кардинальную перемену моей жизни. Тим внимательно слушал, не перебивая, а после завёл речь вроде бы совсем о другом.

— Знаешь, для шиваистов кашмирской традиции вопроса о том, что первично — дух или материя — не стоит абсолютно. Всё есть Сознание, вечное, благое и игривое. Именно его игре мы обязаны своим существованием: разворачиваясь вовне Сознание забывает свою божественную сущность, становясь людьми, животными, растениями, камнями и прочим материальным миром. Так сказать, погружается в несовершенство ограниченности. Но порой оно вспоминает себя, как вместе с падением в колодец вспомнил я, и это… неописуемо. Совершенная радость, утончённый экстаз — можно городить огороды эпитетов, только всё равно не объяснишь правильно. Даже у меня в памяти уже скорее бледный отпечаток того ощущения, чем оно само.

— Это что же получается, ты теперь у нас просветлённый? — я немного прищурился, внимательно разглядывая новоявленного будду. Хм, а действительно, есть в нём что-то такое… сияющее. Или это свет из окна так падает?

— Нет, я по-прежнему обычный человек, который случайно испытал запредельное. Конечно, давным-давно придуманы и описаны способы, как превратить случайность в закономерность, только это не мой путь.

— Почему? Если оно так классно, что словами не передать, и вообще чуть ли не смысл человеческой жизни?

— Потому что жизней впереди много, а ты один.

Не было другого верного способа ответить на это, кроме как встать, обогнуть стол и, нежно взяв в ладони запрокинутое лицо Бабочки, прижаться губами к его губам. А он, вполне естественно, потянулся ко мне, обнимая за шею, и вот мы уже оба стоим и целуемся, и время огибает нас по широкой дуге, и совсем не важно, кто мы, ведь главное — мы есть и мы вместе.

— Я люблю тебя, — выдыхаю я у Бабочкиного виска, и кажется, будто весь мир замирает в ожидании ответа.

— И я тебя.

Комментарий к XII (Бабочка и Тим)

*Tabula rasa (лат.) — чистая доска.

**Ави́дья (букв. «отсутствие знания», «неведение») — в индийской философии — незнание или «исходная омрачённость сознания», являющаяся корневой причиной «неподлинного восприятия мира» и противодействующая «постижению сущности бытия».

========== XIII (Бабочка и Дрейк — часть 3) ==========

Is this a dream?

If it is

Please don’t wake me from this high

I’ve become comfortably numb

Until you opened up my eyes

To what it’s like

When everything’s right

Kelly Clarkson «You found me»

Дрейк уговаривает остаться у него до утра, однако я всё-таки решаю вернуться к себе. Белка наверняка проснётся ни свет ни заря и, естественно, разбудит всех остальных, а я и так доставил Дрейку слишком много хлопот с этим моим падением, чтобы вдобавок отправить его в офис невыспавшимся.

— Бабочка, прости, но ты несёшь чушь.

— Может быть, только по-другому я не могу.

Дрейк вздыхает и, вручив мне «Таинственный остров», отвозит нас с Белкой домой.

Ночью я сплю плохо: то ли из-за синяков, то ли из-за по-детски нетерпеливого желания как можно скорее увидеться снова. Тем не менее утром чувствую себя вполне бодро, и, позавтракав, вместе с Белкой выхожу на поиски нового смартфона. Вид у меня по-прежнему несколько скособоченный, однако наслаждаться прогулкой это не мешает. Погода чудесная, на клумбах распускаются высаженные к майским праздникам тюльпаны, а вишнёвые и абрикосовые деревья вот-вот нарядятся в белоснежное кружево. Час-пиковый человеческий поток уже схлынул, и на тех улочках, по которым шагаем мы со щенком, людей почти нет. В парке за автовокзалом я спускаю Белку с поводка, и она, распугивая голубей, торпедой носится по окрестностям. Гордая собой, то и дело притаскивает мне какие-то палки, шишки и тому подобные нужные вещи. Я хвалю щенка, забираю «добычу», и когда счастливая Белка убегает прочь, тихонько выбрасываю мусор. Однако вскоре парк заканчивается, а вместе с ним заканчивается и щенячья свобода: пора пристёгивать поводок обратно к шлейке. На проспекте Белка пару раз пробует метнуться в сторону, но тут я уже строго её одёргиваю. Здесь больше и людей, и машин, поэтому надо вести себя прилично.