Колдун Российской империи - Виктор Фламмер (Дашкевич)

было желание подразнить Анонимуса, но оно прошло примерно лет в десять.

Они рассмеялись.

– А зефиром я его премировал за то, что он добыл важную информацию.

– О… ничего себе, – протянул Василь.

– Видишь, я тебе действительно доверяю. Да, Кузя тут не просто так бегает.

– Это я как раз давно уже понял. Я имел в виду, что ты балуешь своего дива, который у тебя без году неделя, награждаешь его за выполнение заданий, а мне выговариваешь за доброе отношение к фамильяру, которого я знаю всю жизнь?

– Я ничего не говорил про доброе отношение, Василь, как раз наоборот. А, ладно. Давай ты мне лучше расскажешь, что за странная история с этой горничной? Она же до истерики боится Анонимуса. Зачем ты ее мучаешь?

– А-а… – Василь затушил папиросу. – Ты все-таки спросил. Тогда, я надеюсь, ты хоть в этот раз дослушаешь меня до конца.

– Конечно. – Аверин наклонил голову в знак того, что готов слушать.

– Как ты знаешь, бо́льшая часть моего персонала приходящая. Живут в окрестных деревнях. Естественно, почти никто не знает о сущности Анонимуса, мы стараемся при посторонних этого не афишировать. Зимой пришли две новые горничные. Девочки из соседней деревни Колтуши, я знаю их семью, пару лет назад у них дом сгорел, весь приход им деньги собирал. А ты сам знаешь, как тут с работой. Либо арендовать землю и работать фермером, либо идти в поместья. В общем, я их взял. Старательные девочки, неленивые. В целом послушные. Были, до поры до времени. Весной Верочка ногу сломала. Все в порядке, если тебе интересно, уже не хромает даже. Но Анонимус вылетел к ней и на руки подхватил. Ты знаешь, как это выглядит. Не было никого – и вдруг раз, и вот он.

Это Аверин прекрасно знал. Скорость дива шестого уровня была такой, что обычный человеческий взгляд не был способен увидеть его в движении.

– Анфиса, это та горничная, одна из сестер, увидела это и все поняла. Это я потом узнал. Пока моя дочь ходила в гипсе, эта девица баламутила мне персонал. На пару со своей сестрой. И две недели назад мне тут устроили бунт. Как ты помнишь, Анонимус всегда ел либо на кухне с остальными, либо в своей комнате. И тут все приходящие работники заявили, что больше не сядут с ним за один стол. Помнишь, я говорил тебе про бесплодие и чирьи? Так вот, это еще не весь список «бед», которые способен принести див. Я поговорил с бунтовщиками и разобрался, откуда ноги растут.

– Почему ты просто их обеих не рассчитал?

– Я их выгнал в тот же день. – Василь снова закурил, огляделся по сторонам, заметил жену и Марину и помахал им рукой: – Родная, сделай нам, пожалуйста, кофе!

Аверин проводил взглядом немедленно направившуюся в дом Марию и снова повернулся к Василю:

– И?

– А на следующий день пришла их мать. Плакала, заверяла, что оттаскала дур за косы. У них еще пятеро детей.

– Просила взять обратно?

– Ну да. Я подумал и взял. Все равно с этой забастовкой надо было что-то делать. И мы с Машей подумали и придумали посадить Анонимуса за наш стол. В качестве борьбы с суевериями. А сестрам этим пришлось прислуживать ему за обедом.

– Василь, – укоризненно проговорил Аверин, – почему ты мне не сказал?

– Не сказал? А ты слушал? – Василь подался вперед. – Ты бываешь дома раз в десять лет! И тут же начинаешь свои порядки наводить.

– Ах вот оно что, – прищурился Аверин. – Так ты решил двух зайцев разом убить? И горничных на место поставить, и меня заодно?

– Знаешь, – Василь напустил на себя серьезности, – если хочешь быть тут хозяином, так и живи тут. Если нет…

– Подожди, – перебил его Аверин, – так, значит, дерзить мне ты Анонимусу приказал?

– Нет. Вот это нет. Я сам удивился. Кто знает, может, ты и прав, и он от моего великодушия берега потерял. Не ожидал от него.

Аверин хмыкнул:

– А чего ты хотел? Твои дети зовут его дядюшкой, ты сажаешь его за свой стол. Может, он решил, что он вам роднее, чем я? А?

– А может, он просто обижен на тебя? Ты вон даже не знал, что Любава в Академии училась! Это просто не смешно.

– Обижен? Да он меня никогда не замечал даже, о чем ты говоришь?

Василь посмотрел на брата долгим пристальным взглядом.

– Гера… вот скажи, ты что, правда слепой? За все эти годы ты так и не понял главного…

– Прошу прощения, что перебиваю. – На пороге беседки появилась Мария с подносом.

Кофе пах восхитительно. Аверин посмотрел на Марию и улыбнулся:

– Спасибо.

– Не за что. Можете проверить, он не отравлен.

– Не обижайтесь. – Аверин посмотрел Марии прямо в глаза. – Я теперь все проверяю. Со вчерашнего вечера.

Она смутилась. Очевидно, Марина ей все рассказала или… Но выводы делать пока рано. Он начертил над чашками знак и поднес свою к губам. Кофе был хорош. Аверин не привык пить кофе так поздно, но что делать – ему сейчас нужна ясность мыслей.

– Вот что, – проговорил он, когда Мария ушла, – давай к делу. У меня к тебе еще одна просьба.

– Конечно. – Василь отпил кофе и закурил.

– Я хочу, чтобы ты поговорил с Любавой. Она что-то знает или подозревает. Но сказать боится. Ты все-таки ее отец. Думаю, тебе она доверяет больше, чем мне.

Василь отвернулся и долго смотрел куда-то вдаль. На его папиросе начал скапливаться пепел. Брат дернул рукой, и пепел упал на землю.

– Я знаю, – медленно проговорил он, – кого ты подозреваешь. Но я поговорю с Любавой. И обещаю: не буду ничего от тебя скрывать.

– Василь, – Аверин тронул его за плечо, – еще раз, пожалуйста, запомни. Я никого не подозреваю. Я не так работаю. Сейчас я просто собираю информацию. И та, которая есть у Любавы, для меня очень важна. Мы все не хотим знать правду. Но ее необходимо раскопать. Понимаешь?

– Да понимаю. – Василь встал. – Я поговорю. С этим надо заканчивать.

Аверин остался один в беседке. Наедине с чашкой кофе у него было время подумать.

Он посидел немного, глядя на темную жидкость, потом одним глотком осушил чашку, оставив только гущу. Самое время погадать. Он улыбнулся и направился к дому и краем глаза отметил, что Кузя, отвязавшись, наконец, от детей, шмыгнул в густые кусты смородины.

Дойдя до спальни бабушки, он осторожно приоткрыл дверь. Она спала, а Анонимус стоял у изголовья ее кровати как изваяние. Аверин жестом велел ему выйти.

Тот, поколебавшись немного, покинул