Самая страшная книга 2015 (сборник) - Галина Евдокимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взял меня за плечо.
– Я, – говорю, – не девочка никакая. Я пацан.
– Да ну? – Принц прям растерялся. – А что ж ты в платье ходишь? Впервые вижу, – говорит, – чтоб мальчишка в девчачьем платье ходил. Что у вас тут за дела такие? Или вы из дома убежали, что ли?
Ну вот как тут ему объяснить? Вылезет какой-то чужак из лесу, наткнется на тебя с бухты-барахты, и нате, выложите ему все сразу на тарелочке! Да как?!
Не знаю как. Не знаю почему. Но тут пнуло меня что-то изнутри под дых, и будто кадку с помоями расплескало. Все из меня полилось наружу. Во всех подробностях про мою поганую жизнь.
Про то, что сирота давно. Из детства своего почти ничего не помню. Иногда, когда сплю, одну и ту же картинку во сне вижу: пацаненок маленький, в красных штанишках и белой рубашечке, едет на трехколесном велике в темноте. Впереди у него свет – яркий такой, белый-белый. Это там дверь какая-то открыта, и изнутри тот свет бьет. Вокруг мрак кромешный, ничего не видно, но и свет этот такой, что в нем ничего не разглядишь. Не освещает он, а только слепит… Пацан едет, педали крутит, они скрипят. Куда он едет? Зачем? И кто там ждет его, за этим светом, – ничего я не знаю. Но такая меня жуть забирает от скрипа этого велика, аж в пот бросает, и просыпаюсь я в слезах и соплях. Кто этот малец на велике? Да хрен знает. Может, я сам?
Вот это все я ему зачем-то рассказал. И о своих кошмарах, и о том, как на ферме оказался. О том, что последние мои приемные мамаши – они обе требовали, чтоб я их мамами называл. Мама один и мама два. Они женаты были друг на друге. Даже бумажку мне какую-то с печатями показывали. Но мне это по барабану. Хотят в свои игры играть – пускай. Еще эти старые дуры хотели, чтоб я для них был девочкой.
Они мне платья покупали и надевали белые колготы, а волосы мыли специальным шампунем, чтобы росли мягкие и шелковистые, как у девчонок. А я что? Мне по фигу. Девочек, по крайней мере, не бьют так, как пацанов. Предыдущие родители мне жрать не давали, если я шумел или бегал. Еду мне наливали в собачью миску, а вместо воды заставляли горький кетчуп лакать, если услышат вдруг, что я плохими словами ругаюсь. Чтоб мне язык как следует прижгло за грехи.
Так что эти две мамы меня, в общем, даже устраивали. Сюсюкали они противно, но это ничего, это терпеть можно. А на ферму я попал из-за их соседки. Надо ж было ей влезть в чужие дела! Она, зараза, медсестрой работала и как-то случайно узнала, что эти мамы меня таблетками специальными кормят. Таблетки, чтоб мальчика в девочку превратить. Гармоны – кажется, так они называются?
Ну она сказала про это моим мамашам. Про то, что все знает. Они перепугались: дескать, из-за меня их под суд отдадут. Подумали, посоветовались – и потихоньку сплавили меня к Хозяину с Хозяйкой на передержку.
Хозяева раньше звериную гостиницу держали. Хозяин, он вроде как ветеринаром когда-то был. Поэтому, если что, лечит нас сам, в больницу к доктору не возит. Говорит – глупости, лишний расход.
Ну вот, они собак сперва передерживали, а потом на детей перешли. У них этот остолоп Михей – он как раз тоже приемный. Его кто-то когда-то поленом по голове шваркнул, и с тех пор он такой идиот. Здесь на ферму многие приезжают, чтоб детей оставить – приемных или купленных. Бывает, больные попадутся, а на что они такие кому нужны? Или не больные, а вот как Ханна или Очкарик был – слишком умные. Тоже надоедает. Случалось, кого-то отсюда, наоборот, забирали. Но это редко, и тоже ничего хорошего. Когда забирают – это еще хуже иной раз, чем тут. Я сам не знаю, но от Очкарика такое слышал, даже повторять не хочу…
Ну а Хозяева и от тех, и от других денежки получают – от тех, кто привозит, и от тех, кто увозит. И от тех, кто тут, на месте, пользуется. Как Жирдяй, например, Ханной.
А кроме того, мы еще и по дому работаем: убираем, стираем, посуду моем. Все, что Хозяйке лень самой делать, – все на нас спихивают. Со свиньями вот… И в огороде. И в парниках.
– Постой, постой, – Принц разноцветный слегка ошалел от моего рассказа. – Что-то я ничего не понял, что ты тут несешь. Хочешь сказать, на вашей ферме одни дети работают? Такие вот малявки, как ты? Малыш, да тебе сколько лет?
– Мне, – говорю, – одиннадцать. А Хромому – восемь.
– Обалдеть, – парень говорит. Волосы надо лбом взъерошил, одну прядь на палец накрутил. Хотел на землю сесть. Только земля-то холодная. Ноябрь как-никак. Ну, он на корточки сел. Смотрит на нас круглыми глазами.
– Так, – говорит. – А как же социальные работники? Учителя? Они-то знают о том, как вы тут живете?
– Какие, – говорю, – учителя?
– Так вы, значит, и в школу не ходите? Ваш опекун не возит вас?
Мы с Хромым вместе плечами пожали: нету тут никаких школ поблизости, и опекунов нету. А возить нас куда-то в школу – какому дураку надо? Это ведь Хозяину лишние траты. К тому ж мы и так все, что надо, умеем уже. За свиньями ходить – дело нехитрое. Противно только.
И тут я по лбу себя как хлопну!
– Стоим, – говорю, – как дураки. А хряка-то кто искать будет? Хозяйка жрать не даст и в дом не пустит, если хряка не приведем. Пошли, – говорю, – Хромой.
– Нет!
Парень вдруг вскочил, схватил нас за руки и потащил куда-то за собой.
– Никаких хряков! – говорит. – Я с этим разберусь. Ведите меня к вашему Хозяину! Надо бы мне с ним потолковать.
Мы с Хромым обалдели. Не поняли, чего он такой психованный вдруг стал. И у него, как оказалось, не выдерешься: руки цепкие, пальцы железные. Прям рассвирепел чего-то.
Я растерялся даже. Ну, правда, вякнул ему, что если он на ферму хочет, то в другую сторону повернуть надо. Он послушался. Повернул и потащил нас обратно.
А я как чуял. Не хотел я, чтоб он на ферму попал. Жалко мне его чего-то стало, ну прям до ужаса! Засвербело у меня что-то в груди, вот тут слева – аж горячо и больно стало. Я как заору:
– Нет, нет! Не ходи туда! Хозяин тебя убьет. И нас убьет, и тебя прикокнет, не поморщится! Ты, – кричу, – Михея-идиота не видел, а я видел! Он тебя кувалдой по голове оглушит и свиньям скормит. Что ты, не понимаешь, что ли?! Нельзя тебе на ферму идти!
Запсиховал я, короче. Сам даже от себя не ожидал. Не знаю, что со мной такое сделалось, но вот стою я в этом лесу, а сам вижу, будто сон наяву смотрю, как этот чудной парень с синими глазами в нашем свином загоне лежит. Голова у него молотом размозжена, кровища сползает с виска густая, как кетчуп, и заливает эти его необычные синие глаза. Только не живые они уже, а стеклянные, и мухи по ним ползают. А свиньи вместе с хряком рыла повыставили, пятачками водят, нюхают воздух и подбираются ближе… Жрать хотят, твари. Челюстями пожевывают, хрумкают, чавкают, аж за ушами у них трещит от удовольствия. Им, заразам, все равно что жрать – собачье мясо или человеческое. Или такого вот принца-дурачка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});