Самая страшная книга 2015 (сборник) - Галина Евдокимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крик превращается в бульканье. Еремей чувствует теплое и мокрое в своих руках, отбрасывает его прочь. Ему хочется плакать, хочется забыть обо всем, что он вспомнил. Он смотрит в небо и видит, как солнечный луч прорезается сквозь угрюмое небо. Он хватается за него взглядом, чтобы оторваться от вида растерзанного голыми руками мужчины со стальными зубами.
С каждой секундой свет становится все ярче. Все нестерпимее. Еремей улыбается.
* * *– Поехали отсюда, – говорит Риан. Он выглядит довольным, несмотря на отсутствие поклевок. – Недоброе тут все. Надо на ближнее. Зря я тебя сюда вытащил.
Еремей сидит на бревне, уставившись испуганным взглядом на поплавок. Ему почудилось? Ему показалось?! В горле сухо, словно в африканской пустыне.
Ну конечно, показалось! Жара! Напекло голову, и все.
От этой мысли хочется улыбаться и кричать во все горло от радости. Одна простенькая идея – и мир становится прежним. Среди кувшинок играет рыбешка, от лилии к лилии носятся стрекозы. На далеком пляже стоит черный большой автомобиль. Наверное, кто-то из соседней деревни приехал. Но клева тут нет, Риан прав!
Еремей сматывает удочку, тщательно и, непонятно зачем, моет руки, а затем идет к велосипеду. Риан ждет его наверху, смотрит испытующе и настороженно улыбается:
– Скоро Большой Поход! Вот там мы оторвемся! Ух!
Что-то в этих словах кажется Еремею неправильным, но он старательно гонит прочь странные мысли. Он умеет не думать о плохом. У него такой дар.
– Это если Тобби отпустят, – с трудом говорит он.
Взгляд Риана теплеет, друг оглядывает приозерные заросли, задержав взгляд на машине. Касается рукой горла, будто оно у него заболело.
– Кто же его удержит… – произносит он наконец.
Июль продолжается.
Мария Артемьева
Ферма
Раз, два, три, четыре, пять,Маму я иду искать.Раз – дремучий вырос лес.Два – твой дом во тьме исчез.И три, и четыре –никому не нужен в мире.Скройся, убеги, замри,Не реви и не ори.
Раз, два, три, четыре, пять,С фермы нам не убежать.Мама, мама, плачут дети –Кракен съест их на рассвете.
* * *Эту считалку для нас Очкарик когда-то сочинил. А я ее тут на стенке нацарапал для памяти. Ты, конечно, Очкарика не знаешь. И не узнаешь уже… Да не реви ты, мелкота.
Сядь вот тут тихонечко в уголке, спрячься за ящик и молчи. Слушай. Я расскажу тебе о Кракене. Постарайся запомнить. Когда-нибудь меня не станет, и ты один будешь прятаться тут в темноте.
Не хочешь? Сбежишь? Дурак ты. Если б отсюда можно было сбежать, кто бы привез тебя сюда!
Или ты воображаешь, что это обычная ферма? Ну такая, просто ферма. Просто далеко, дальше, чем все другие, от города и людей. Так ты думаешь? Ладно, не реви. Все мы были такими же дураками. Все. И я тоже.
Что свистели эти твои мама-папа, которые привезли тебя сюда? Что ты здесь ненадолго. Воздухом подышать. Солнышко, зеленая травка, курочки-лошадки-собачки, да? «Ты будешь немножко помогать по хозяйству, окрепнешь, поправишь здоровье». Бла-бла-бла и все такое…
Ты еще веришь, что они случайно про тебя забыли? Весточки ждешь?
Может, и придет, почему нет. Только это ничего не значит. Ничего ты не понимаешь! Я тебе так скажу: это все Кракен. Он везде.
Ханна от своей приемной мамаши до сих пор письма получает. Не веришь? Я сам видел. Красивые такие, на розовой бумаге, пахнут приятно. Да что там, она даже ноты иногда Ханне присылает, для музыки. Ханна у них там музыке обучалась, на этом, как его… ну… Название еще такое чудацкое? А, вспомнил – вертипьяно! Смешно, да?
Это только Кракен мог такое выдумать: ноты! Для Ханны. Тут ведь у нас на ферме с утра до вечера сплошной свиной навоз, и никакого вертипьяно отродясь не водилось.
Но Кракену такое нравится. Он любит поизмываться. Души у него нет, он ведь не человек.
Видел ли я Кракена? Ну ты вопросы задаешь! Погоди, не так все просто. Тебе еще много чего понять нужно, малявка. Ты слушай лучше. И не реви. Никто здесь ничего поначалу не понимал. И я тоже. И все.
Ты главное-то знай вот что: Кракен везде. Убежать от него нельзя. Ты эту дурь выбрось и не морочь себе ею голову. И вот, вот тебе правило: если вдруг тебе скажут или сам начнешь думать, что Кракена никакого нет, – знай, что это брехня собачья, говно свинячье, вонь пердячая! Кракен – он до человека всюду дотянется. Под землей, на небе, где бы ни был. Кракен – он всегда и везде, понял?
Это ты должен наизусть заучить, чтоб звенело и от зубов отскакивало. Всегда и везде, запомнил? Повтори еще раз. Вбей это в свою тупую голову! Усвоишь – дольше проживешь.
Я таких умников, как ты, пачками на ферме перевидал. Половину из них хозяйские свиньи сожрали. Ладно, не реви. Если жить хочешь – слушай меня.
Тут ведь все поначалу думают, что сбегут.
Ну не совсем, конечно. Не каждый. Не такие, как Пузырь или там Шныра. Они слишком маленькие, чтоб додуматься. И конечно, не такие, как наш Косорыл. Видел его? Нет, это его не здесь изуродовали. Это он родился таким красавцем.
Я однажды подслушал, как Хозяин с его приемными разговаривал, – они сказали, что мамаша, которая его родила, зашибала сильно. Ну пила то есть… У пропитой шалавы что родиться может? Только такой вот Косорыл – ни ума, ни слуха, поперек рта два уха.
Урод, конечно. Но зато добрый. За Ханну однажды вступился, когда к ней Жирдяй-на-Джипе приезжал. Ханна после его отъезда всегда точно безумная делается. Цепенеет. Сидит вся серая, как валун у дороги, и молчит. Ни словечка от нее не добьешься. Бывалоча, пока Хозяйка по затылку ее не огреет, с места Ханна не двинется, зови не зови. Аж глядеть не нее страшно.
Вот Косорыл Ханну и пожалел. Не знаю, что у него там в плешивой голове защелкнуло, только он перед Жирдяем встал и не пускал его к Ханне. За руки хватал, дорогу заступал. И все лопотал чего-то, по-своему, по-косорыльски.
А Кракен не любит, когда мешают.
Хозяин тогда Косорыла ногой под зад да на ночь на воротах подвесил. Чуть не помер наш Косорыл. Подмерз, конечно. Но потом ничего, оклемался. Живучий он, даром что урод.
Кракен не терпит, когда в его дела вмешиваются. Чуть что – и окажешься в погребе, с крысами в одной яме.
Что? Хозяин – Кракен? Не пори чепуху. Хозяин – он просто злой, а Кракен – он не человек! Он на этой ферме был, когда еще никого тут не было. Прозрачный он, как водяной слизень, и липкий. И еще цепкий ужасно… Видел ли я его? Да в том-то и дело, дурья твоя башка!.. Как ты Кракена увидишь, если он на себя людей, как варежку на руку, надевает – такая его природа!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});