Мизерере - Жан-Кристоф Гранже

— Пойдем посмотрим.

Через несколько шагов они подошли к крыльцу особняка. Внушительное строение, почти господский дом, в духе начала двадцатого века, с закосами под замок. Почерневший кирпич. Остроконечные башни. Полукруглый навес. Крыльцо украшено завитками, отдаленно напоминавшими стиль арт-деко, как вход в метро на некоторых старых станциях. Но больше ничего не видно. Здание было укреплено, как бункер. Ставни наглухо закрыты. В кустарнике валялись куски лепнины. Осколки оконных стекол густо усеяли крыльцо. Настоящая развалина.

Волокин готов был уже согласиться с Касданом: здесь давным-давно никто не живет. Информация Арно устарела.

Они поднялись по ступенькам. Решетчатая дверь заперта на засов, но слуховое окошко разбилось, так что между прутьями из кованого железа образовалась дыра. Можно просунуть руку и открыть засов изнутри.

Для проформы он нажал на звонок. Бесполезно. Тогда он постучал, не очень сильно, чтобы не услышали соседи. Никто не ответил. Он неторопливо пошарил в сумке, вытащил две пары хирургических перчаток. Одну дал Касдану, а другую надел сам. Просунул руку в дыру и поднял засов. Со зловещим скрипом дверь открылась. Русский застыл на пороге, мысленно сосчитал до десяти, стараясь уловить в темноте малейший шорох. Ни звука. Он переступил через осколки. Вошел в окутанный мраком вестибюль.

В ноздри ударил запах пыли. Воздух был таким тяжелым и душным, что Волокину почудилось, будто он вдыхает жирный дым. Он тут же приспособился дышать ртом, чтобы не забить ноздри. Затем он почувствовал холод. Здесь все промерзло почти так же, как снаружи. Плюс ощущалась какая-то необычная сырость.

Левой рукой Воло нашарил в сумке ручку-фонарик. Справа зиял темный дверной проем, но от двойной двери остались только наполовину вырванные петли. Он двинулся в эту сторону, Касдан последовал за ним, освещая путь собственным фонариком. Они шли бесшумно, лишь облачка пара, подсвеченные пучками света, вырывались у них из губ в такт шагам.

Они добрались до первой комнаты. Мебель казалась сделанной из пыли и клубков паутины. Нечто темное, бесформенное, мгновенно вызывающее прилив отвращения. Пол усыпан омерзительно грязными газетами, вырванными книжными страницами, тут же валяется пустая бутылка… Доносились только слабые шорохи и шуршание не привыкших к гостям насекомых.

Волокин вытянул фонарик перед собой. Картины, слишком потемневшие, чтобы можно было разобрать на них хоть что-нибудь. Повисшие клочьями обои в зеленоватую полоску покрывали стены точно саван. Все углы заросли паутиной, протянувшейся между мебелью, словно нити сероватой слюны.

Русский подошел к комоду и потрогал словно приросшие к нему предметы. Флаконы. Безделушки. Фотографии в рамках. Все будто покрыто темным мехом. Все здесь прогнило, как старый сыр.

Он открыл ящик. Фотографии. Документы. Все склеилось от той же липкой грязи. Он осторожно просунул руку внутрь. Из хаоса могла выскочить крыса. Попытался разглядеть некоторые снимки. За спиной Касдан рылся в других закоулках, обшаривая темноту фонарем.

Воло не был уверен, что хорошо разглядел фотографии. Вот это кто, например? Ребенок-инвалид, втиснутый в какие-то металлические конструкции? А может, его пытают, четвертуют, режут, ломают кости с помощью неизвестных орудий? Другие снимки. Детские руки с вырванными ногтями. Невинные лица, изрезанные, изодранные, обезображенные щипцами и острыми инструментами.

Он продолжал листать. Аккуратно подколотые машинописные страницы. Даты. Места. Славянские и испанские имена и фамилии. И снова фотографии. Грудной младенец, чьи ручки и ножки прибиты гвоздями к деревянной доске. Голая девочка с отрезанной по самое плечо рукой стоит на фоне еще более белой, чем она, стены.

Сзади подошел Касдан. Воло закрыл ящик.

— Смываемся, — прошептал русский. — Мы в логове демона. Но демон умер.

Армянин осветил лицо напарника. Увиденное заставило его прошептать:

— Конечно. Пошли…

— Анита?

Оба замерли на месте, услышав голос. Слабый, дребезжащий, словно заглушённый кляпом. Сведения Арно неожиданно подтвердились. В этом капище агонизировал старик.

— Анита? Старая шлюха! Не заставляй меня ждать…

Послышались удары. Не по полу, а по трубам. Словно вдоль отопительной системы шел тюремщик с дубинкой. Волокин попытался определить, откуда доносится стук. Свет от фонарика прочертил комнату зигзагом, выхватывая новые детали. Камин. Оружие, подвешенное к специальной стойке. Голова лося.

ТУК-ТУК-ТУК…

Стучали по свинцу или цинку. Звук отдавался от стен дома, как от чудовищной литавры, чтобы кануть в небытие. В пустоту, способную поглотить все детские страхи, все фобии, когда-либо изгнанные.

Удары прекратились. Волокин схватил Касдана за плечо и прошептал:

— На второй этаж.

Касдан шел впереди. За гостиной следовал коридор. В конце коридора была лестница. Они бросились вверх по ступенькам. Звук шагов поглощала пыль.

ТУК-ТУК…

Между ударами прорывался голос:

— Анита… сука… мне надо… сдохну!

Второй этаж. Воло ступал как по зыбучим пескам. За пределами пугающих звуков таилось что-то, от чего у него в жилах стыла кровь. Страх, пришедший из немого прошлого. Что-то навязчивое, никогда его не отпускавшее. «Мадленка» Пруста, развернувшаяся в кошмар.

ТУК-ТУК-ТУК…

И тут его озарило. Голос. Старческое кряхтение, полное дикой ярости, напомнило ему деда. У Волокина не осталось ни единого воспоминания об этом подонке, кроме его голоса. Мерзавца, нажравшегося водки, обуревала убийственная, звериная злоба… Только это Волокин и запомнил. Этот завывающий, клокочущий рев, предвещавший худшее. Но он никогда не вспоминал о том, что было после. О побоях. Унижениях. Наказаниях.

— АНИТА!

Вторая дверь налево. Волокин спросил:

— Постучать?

— Обойдется.

Касдан схватился за ручку, когда человек за дверью заорал:

— СУКА! Я… Я… Я…

Они вошли в комнату. Волокин приготовился ко всему, и прежде всего к самому худшему, но то, что он увидел, оказалось вполне обыденным. Спальня в полном беспорядке. По полу разбросана одежда. Тарелки с остатками протухшей еды. По ним бегали тараканы. Стены тонули во тьме, но на них были те же вздувшиеся, отсыревшие обои. Только в изголовье кровати горели два красновато-коричневых ночника, тусклые, как свечи.

Комнату перегородила огромная кровать, заваленная одеялами, смятыми простынями, сбитыми подушками.

Но старика на ней не было.

И его голос смолк.

Воло сообразил, в чем дело, но Касдан действовал проворнее. Он схватил одеяла и одним движением сдернул. Человечек скорчился в глубине постели, словно принюхиваясь к собственным испражнениям. Вцепившегося в простыни старика трясло. Волокину почудилось, что они приподняли камень и обнаружили под ним сколопендру с множеством ножек и блестящей спинкой.

Касдан склонился над ним и отвернулся. Лысая, похожая на череп голова, запавшие губы, иссеченные складками и морщинами, как у мумии. Глаза глубоко ввалились, словно утонув в глазницах. Истончившаяся, прозрачная рыбья кожа казалась разноцветной. Всхлипывая, доходяга пробормотал:

— Анита… Мне надо… Надо, а не то я сдохну…

Касдан выпрямился:

— Что с ним? Нужно найти его лекарства, а то он отбросит коньки у нас на руках!

Волокин не ответил. Он ошибся. Привычным ему показался не голос. И даже не спальня старика. А его загадочная жажда. В голосе. В теле. В комнате. Ломка. Мучительная ломка, пожиравшая старика изнутри. Вот что он учуял в воздухе, в доме, в этой безнадежной рождественской ночи.

Лабрюйеру была нужна его доза.

— Не шевелитесь, — прошептал Волокин.

Он вышел из спальни. Спустился по лестнице. Потерялся в слишком больших и темных комнатах, то и дело натыкаясь на мебель и дверные косяки. Наконец нашел кухню. Открыл холодильник. Загорелась лампочка, осветив полки. Старые сардины. Остатки макарон в томатном соусе. Сливочное масло. Сыры. Всего по чуть-чуть. Как для мыши.

Волокин наклонился и пошарил в ящике для овощей. Железные коробки. Он открыл первую: шприцы. Вторую: резиновый жгут, чтобы перетягивать вены, и ложечки. В третьей оказались пакетики из вощеной бумаги. Ни к чему их открывать, чтобы узнать, что внутри. Лечение генерала не оплачивалось социальными службами.

Русский вынул все, что нужно, из холодильника, потом в кастрюле довел воду до кипения, положил дуршлаг и поставил в него две первые металлические коробочки, так что получился самодельный автоклав.

Он втянул руки в рукава. Вытащил дуршлаг. Вывалил его содержимое на сгиб локтя. Снова открыл холодильник и нашел там половинку высохшего лимона. Свободной рукой извлек из последней коробочки пакетик. Пальцы у него дрожали.