Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

III

- Видите - сделал незнакомец торжествующий жест. - Я вам говорил... Все люди не те, кем они кажутся! Благословите меня, ваше преподобие!

Коммивояжер нерешительно пожал плечами, протянул обе руки и помахал ими над головой незнакомца.

Симочка фыркнула.

- При чем тут смех? - обиделся Сандомирский. - Позвольте мне, господин, на минутку выйти.

- Нет, я вас не пущу, - сказал пассажир, - Я хочу, чтобы вы нам рассказали о какой-нибудь забавной интрижке с вашими прихожанками.

- Какие прихожанки? Какая может быть интриж...?!

При взгляде на револьвер, коммивояжер понизил голос и уныло сказал:

- Ну, были интрижки, - стоит об этом говорить...

- Говорите!! - бешено закричал незнакомец.

- Уберите ваш пистолет - тогда расскажу. Ну, что вам рассказать... Однажды в меня влюбилась одна итальянская дама...

- Графиня? - спросил пассажир.

- Ну, графиня. Вася, - говорит, - я тебя так люблю, что ужас. Целовались.

- Нет, вы подробнее... Где вы с ней встретились и как впервые возникло в вас это чувство?..

Представитель фирмы Эванс и Крумбель наморщил лоб и, взглянув с тоской на Четверорукова, продолжал:

- Она была на балу. Такое белое платье с розами. Нас познакомил посланник какой-то. Я говорю: "Ой, графиня, какая вы хорошень..!"

- Что вы путаете, - сурово перебил пассажир. - Разве можно вам, духовному лицу, быть на балу?

- Ну, какой это бал! Маленькая домашняя вечеринка. Она мне говорит: "Джузеппе, я несчастна! Я хотела бы перед вами причаститься"

- Исповедаться! - поправил незнакомец.

- Ну, исповедаться. Хорошо, говорю я. Приезжайте. А она приехала и говорит: "Джузеппе, извините меня, но я вас люблю".

- Ужасно глупый роман! - бесцеремонно заявил незнакомец. - Ваши соседи выслушали его без всякого интереса. Если у папы все такие кардиналы, я ему не завидую!

IV

Он благосклонно взглянул на Четверорукова и вежливо сказал:

- Я не понимаю, как вы можете оставлять вашу жену скучающей, когда у вас есть такой прекрасный дар...

Четвероруков побледнел и робко спросил:

- Ка...кой ддар?

- Господи! Да пение же! Ведь вы хитрец! Думаете, если около вас висит форменная фуражка, так уж никто и не догадается, что вы знаменитый баритон, пожинавший такие лавры в столицах?..

- Вы ошиблись, - насильственно улыбнулся Четвероруков. - Я чиновник Четвероруков, а это моя жена Симочка...

- Кардинал! - воскликнул незнакомец, переведя дуло револьвера на чиновника. - Как ты думаешь, кто он: чиновник или знаменитый баритон?

Сандомирский злорадно взглянул на Четверорукова и, пожав плечами, сказал:

- Наверное, баритон!

- Видите! Устами кардиналов глаголет истина. Спойте что-нибудь, маэстро! Я вас умоляю.

- Я не умею! - беспомощно пролепетал Четвероруков. - Уверяю вас, у меня голос противный, скрипучий!

- Ах-хах-ха! - засмеялся незнакомец. - Скромность истинного таланта! Прошу вас - пойте!

- Уверяю вас...

- Пойте! Пойте, черт возьми!!!

Четвероруков конфузливо взглянул на нахмуренное лицо жены и, спрятав руки в карманы, робко и фальшиво запел:

По синим волнам океана,

Лишь звезды блеснут в небесах...

Подперев голову рукой, незнакомец внимательно, с интересом, слушал пение. Время от времени он подщелкивал пальцами и подпевал.

- Хорошо поете! Тысяч шесть получаете? Наверное, больше! Знаете, что там ни говори, а музыка смягчает нравы. Не правда ли, кардинал?

- Еще как! - нерешительно сказал Сандомирский.

- Вот видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали сами собою, как настроение ваше улучшилось и скуки как ни бывало. Ведь вы не скучаете?

- Какая тут скука! - вздохнул представитель фирмы Эванс и Крумбель. Сплошное веселье.

- Я очень рад. Я замечаю, сударыня, что и ваше личико изменило свое выражение. Самое ужасное в жизни, господа, это фальшь, притворство. И если смело, энергично за это взяться - все фальшивое и притворное рассеется. Ведь вы раньше считали, вероятно, этого господина коммивояжером, а вашего мужа чиновником. Считали, может быть, всю жизнь... А я в два приема снял с них личину. Один оказался кардиналом, другой - баритоном. Не правда ли, кардинал?

- Вы говорите, как какая-нибудь книга, - печально сказал Сандомирский.

- И самое ужасное, что ложь во всем. Она окружает нас с пеленок, сопровождает на каждом шагу, мы ею дышим, носим ее на своем лице, на теле. Вот, сударыня, вы одеты в светлое платье, корсет и ботинки с высокими каблуками. Я ненавижу все лживое, обманчивое. Сударыня! Осмелюсь почтительнейше попросить вас - снимите платье! Оно скрывает прекраснейшее, что есть в природе - тело!

Странный пассажир галантно направил револьвер на мужа Симочки и, глядя на нее в упор, мягко продолжал:

- Будьте добры раздеться... Ведь ваш супруг ничего не будет иметь против этого?..

Супруг Симочки взглянул потускневшими глазами на дуло револьвера и, стуча зубами, отвечал:

- Я... ниччего... Я сам любблю красоту. Немножко раздеться можно, хе...хе...

Глаза Симочки метали молнии. Она с отвращением посмотрела на бледного Четверорукова, на притихшего Сандомирского, энергично вскочила и сказала, истерически смеясь:

- Я тоже люблю красоту и ненавижу трусость. Я для вас разденусь! Прикажите только вашему кардиналу отвернуться.

- Кардинал! - строго сказал незнакомец. - Вам, как духовному лицу, нельзя смотреть на сцену сцен. Закройтесь газетой!

- Симочка... - пролепетал Четвероруков. - Ты... немножко.

- Отстань, без тебя знаю!

Она расстегнула лиф, спустила юбку и, ни на кого не смотря, продолжала раздеваться, бледная, с нахмуренными бровями.

- Не правда ли, я интересная? - задорно сказала она, улыбаясь углами рта. - Если вы желаете меня поцеловать, можете попросить разрешения у мужа он, вероятно, позволит.

- Баритон! Разреши мне почтительнейше прикоснуться к одной из лучших женщин, которых я знал. Многие считают меня ненормальным, но я разбираюсь в людях!

Четвероруков, молча, с прыгающей нижней челюстью и ужасом в глазах, смотрел на страшного пассажира.

- Сударыня! Он, очевидно, ничего не имеет против. Я почтительнейше поцелую вашу руку...

Поезд замедлял ход, подходя к вокзалу большого губернского города.

- Зачем же руку? - болезненно улыбнулась Симочка. - Мы просто поцелуемся! Ведь я вам нравлюсь?

Незнакомец посмотрел на ее стройные ноги в черных чулках, обнаженные руки и воскликнул:

- Я буду счастлив!

Не сводя с мужа пылающего взгляда, Симочка обняла голыми руками незнакомца и крепко его поцеловала.

Поезд остановился.

Незнакомец поцеловал Симочкину руку, забрал свои вещи и сказал:

- Вы, кардинал, и вы, баритон! Поезд стоит здесь пять минут. Эти пять минут я тоже буду стоять на перроне с револьвером в кармане. Если кто-нибудь из вас выйдет - я застрелю того. Ладно?

- Идите уж себе! - простонал Сандомирский.

Когда поезд двинулся, дверцы купе приоткрылись, и в отверстие просунулась рука кондуктора с запиской. Четвероруков взял ее и с недоумением прочел:

"Сознайтесь, что мы не проскучали... Этот оригинальный, но действительный способ сокращать дорожное время имеет еще то преимущество, что всякий показывает себя в натуральную величину. Нас было четверо: дурак, трус, мужественная женщина и я - весельчак, душа общества. Баритон! Поцелуйте от меня кардинала..."

О ЛЮДИ!

Одесса

I

Однажды я спросил петербуржца:

- Как вам нравится Петербург?

Он сморщил лицо в тысячу складок и обидчиво отвечал:

- Я не знаю, почему вы меня спрашиваете об этом? Кому же и когда может нравиться гнилое, беспросветное болото, битком набитое болезнями и полутора миллионами чахлых идиотов? Накрахмаленная серая дрянь!

Потом я спрашивал у харьковца:

- Хороший ваш город?

- Какой город?

- Да Харьков!

- Да разве же это город?

- А что же это?

- Это? Эх... не хочется только сказать, что это такое, - дамы близко сидят.

Я так и не узнал, что хотел харьковец сказать о своем родном городе. Очевидно, он хотел повторить мысль петербуржца, сделав соответствующее изменение в эпитетах и количестве "чахлых идиотов".

Спрошенный мною о Москве добродушный москвич объяснил, что ему сейчас неудобно высказывать мнение о своей родине, так как в то время был Великий пост и москвич говел.

- Впрочем, - сказал москвич, - если вам уж так хочется услышать что-нибудь об этой прокл... об этом городе - приходите ко мне на первый день Пасхи... Тогда я отведу свою душеньку!

В Одессе мне до сих пор не приходилось бывать. Несколько дней тому назад я подъезжал к ней на пароходе - славном симпатичном черноморском пароходе, - и, увидев вдали зеленые одесские берега, обратился к своему соседу (мы в то время стояли рядом, опершись на перила, и поплевывали в воду) за некоторыми справками.

Я рассчитывал услышать от него самое настоящее мнение об Одессе, так как вблизи дам не было, и никакой пост не мог связать его уст. И, кроме того, он казался мне очень общительным человеком.