Труба Иерихона - Юрий Никитин

– Мне передали, – сказал он уже спокойнее, – что ни одной воинской части поблизости нет… А какие-либо войска быстрого реагирования не перебросить так уж незамеченными…

– Так точно!

Генерал помолчал, спросил негромко:

– Но что именно тебя беспокоит? Я привык доверять чутью своих солдат…

– Меня уже ничто не беспокоит, – отчеканил Джозеф. – Америка – превыше всего!

Ковалеф кивнул, поинтересовался:

– Но что-то беспокоило?

– Да, господин генерал!

– Что?

– Просто иррациональное чувство, господин генерал. Просто чувство.

– Гм… А как оно тебе представлялось?

Он спрашивал настолько настойчиво, что Джозеф сказал после минутного колебания:

– Мне показалось, что надо уходить… Почему-то почудились их церкви… старинные пушки… человек в треуголке и старинном камзоле…

– Так-так, – ответил Ковалеф с интересом. Джозеф вдруг увидел, что у генерала глаза умного и много повидавшего человека. – Это интересно… моя жена тоже увлекается спиритическими сеансами. Но при чем тут те люди?

– Надо уходить, – сказал Джозеф тихо. – Мы снова повторяем все ту же ошибку.

– Какую? – переспросил генерал. – Разве русские не такие же люди, как джапы или шведы?

– Пока не такие… – ответил Джозеф торопливо. Он попятился к вертолету. – Пока не такие…

Ляхич смотрел с неудовольствием, разговор выглядит нелепым и непонятным. Да и генерал поморщился. Подошел офицер связи с листком бумаги, раскрыл рот, красивый и красногубый, Ляхич увидел белоснежные пепсодентовые зубы… Затем ровный ряд зубов изломался. Ляхич, как в замедленной съемке, увидел во рту быстро растущий фонтанчик темно-красной крови. Из горла выплеснулся алой, дымящейся на солнце струей.

Ладони офицера в инстинктивном жесте накрыли пораженное место, но это уже были ладони мертвеца. Пуля вышла из затылка, разворотив дыру, в которую пролез бы кулак.

Джозеф стоял как замороженный. Теперь только уши уловили звуки далеких выстрелов. Справа и слева наземь тяжело грохались коммандос. Кто-то ранен или убит, но большинство – целехонькие, обалдевшие, но быстро сориентировавшиеся.

Ляхич повернул голову. Они лежали рядом с убитым офицером, потом сбоку тяжело рухнул Джозеф. Ему повезло, в него не стреляли. Потом Ляхич сообразил, что перво-наперво отстреливали офицеров. Следовательно, на них напала совсем крохотная группа. Любой десантный отряд обладает достаточной огневой мощью, чтобы залить здесь все свинцом за две-три секунды.

– Это местные! – выкрикнул Джозеф с изумлением и злостью. – Какие-нибудь местные активисты! Недобитые коммунисты…

Ляхич повернул голову, не отрывая ее от земли. Щека перепачкалась в сырой земле. В глазах были страх и изумление.

– Здесь все еще водятся такие идиоты?

– Да, – ответил Джозеф, – стреляйте же!.. Мы здесь как на ладони.

Ляхич бросил взгляд в сторону вертолета. Видно поникшего пилота, а из полуоткрытой двери торчат ноги пулеметчика.

– Я могу вести вертолет, – сообщил он, – но мне не дадут вскочить в кабину… Я знаю, что такое охотники. Мой дед все еще стреляет лучше меня! С полумили бьет кролика на бегу…

– Прорваться в деревню? – предложил Джозеф быстро. – Решайте быстрее! Не станут же они стрелять по ­своим!

– К деревне нам как раз и не дадут прорваться, – сказал Ляхич. – В дальневосточной деревне все мужики – охотники.

То и дело слышались глухие проклятия, вскрики. Десантники залегли, поливали пулеметным огнем заросли. Патронов не жалели, туземцев можно ошарашить нещадной огневой мощью.

Сержант Йохансон непрестанно выкрикивал ругательства. Он люто ненавидел этих тупых русских, которым принесли свет, культуру, сникерсы, пусть их не спрашивая… но как спрашивать о культуре тех, кто в ней ни ухом ни рылом?.. но эти тупые ни черта не понимают…

– Прикройте меня! – гаркнул он.

– Ты куда? – выкрикнул Ляхич.

– На вертолете – крупнокалиберный…

Не договорив, он вскочил и, делая перебежки, падая и кувыркаясь, бросился к вертолету. Видно было, как по его фигуре вспыхивают короткие злые искорки: пули бессильно рикошетили о бронекостюм.

Дверь уже была приоткрыта, сержант одним движением выдернул еще теплое тело пулеметчика. Из горла вырвалось злое рычание, руки жадно ухватили за рукояти, тяжелое рыло пулемета повернулось в сторону леса.

Град крупнокалиберных пуль ударил по ветвям далекого леса. Видно было, как падают срезанные словно бритвой крупные ветки. Зашаталось и рухнуло молодое деревцо, перерубленное пополам.

– Там им и конец! – прокричал Ляхич неистово.

– Почему? – спросил Джозеф.

Он лежал, распластавшись на земле, как камбала на морском дне, даже голову не повернул.

– Охотники, – ответил Ляхич.

В его голосе звучало нескрываемое презрение к существам, что гоняются по тайге за зверем, когда в любом супермаркете можно купить целую тушу. Уже освежеванную, порезанную, разложенную в целлофановые пакетики и заклеенную вакуумной пленкой.

– Ну и что?

– А то, – ответил Ляхич злорадно, – что охотники, какими бы ни были меткими, все же стреляют в медведя или лося, не прячась за укрытиями! Ведь лось не ответит очередью из автомата…

Джозеф в ответ только постарался глубже зарыться в мох. Он знал, что охотники, понятно, не прячутся от пуль, однако к зверю все равно нужно подкрадываться. А если учесть, что у зверя как зрение, так и нюх не в пример человеческому, то скрываться охотники умеют не хуже армейских снайперов высшего класса…

А сержант в кабине вертолета палил остервенело. Крупные гильзы со звоном вылетали из полуоткрытой двери, а из ящика нескончаемой лентой текла в патронозаборник смерть, смерть, смерть для русских. В боку занемело, он не сразу понял, что серьезно ранен. Еще одна пуля нашла щель между щитками в плече. Но там совсем царапина, кровь почти не течет…

Он рычал, ругался, поливал свинцовым дождем лес. Когда патроны кончились, быстро сменил ящик с лентой. В этот момент еще одна пуля, выпущенная с невероятной силой, разбила щиток и разворотила нижнюю челюсть.

– Сволочи… – прохрипел он. – Но я вас, гадов, достану и здесь, в России…

От потери крови в глазах потемнело, но он продолжал строчить, не замечая, что ствол пулемета постепенно задирается к небу.

Последнюю очередь выпустил в зенит, но вцепившиеся в рукояти пальцы уже были пальцами мертвеца.

Десантники тоже стреляли и стреляли, пока Ляхич не крикнул:

– Прекратить огонь!

Воцарилась тишина, один из коммандос рискнул вскочить, перебежками бросился к вертолету. Сержант застыл в кресле пулеметчика, как каменная глыба. Руки вцепились в рукояти, ствол пулемета задрался к небу, и сам сержант слегка сполз на сиденье, так что теперь он словно ожидал нападения сверху, атаки небесных ангелов, и готовился защищать от них свою Америку, страну половых свобод и всяческих раскрепощений.

Столкнув сержанта на пол, десантник быстро перезарядил пулемет, развернул стволом к лесу и открыл яростный огонь. Видно было, как его трясет, не столько от отдачи, сколько от ярости, и даже Ляхич вспомнил, что этот молодой белобрысый парень и огромный сержант-негр нередко уединялись, после чего сержант выходил, застегивая «молнию» штанов, а этот всегда довольно ощупывал свою задницу…

Остальные наблюдали опасливо. Парень сумасшедший, подставился под выстрелы. Видать, у них с сержантом было серьезно. Такие могли даже пожениться по возвращении, вон как теперь трясется от горя и отчаяния…

Когда грохот выстрелов умолк, слышно было, как грохнулся ящик с патронами, Ляхич поднялся на колени, закричал:

– Прекратить огонь!.. Прекратить!

Двое по его знаку бросились к вертолету. Коммандос сделал вид, что не слышит, он рвался выпустить в сторону леса патроны из всех ящиков, но его вытащили, успокаивали, хлопали по плечам.

Джозеф сказал дрожащим голосом:

– Их всех убили?

– Или они отступили, – ответил Ляхич. – Какой дурак станет прятаться под таким огнем? Эй, Лоранс и Жерар!.. Соберите свою группу, проверьте место, откуда по нам стреляли. Пепен пусть сядет за пулемет, он у нас лучший стрелок.

Коммандос угрюмо ворчали, косились по сторонам, привыкли появляться в опасных местах только после массивной бомбардировки крылатыми ракетами и самонаводящимися бомбами. Наконец погрузились на бронетранспортер, унеслись, оставшиеся быстро заняли круговую оборону.

Раненые спешно вкалывали себе и друг другу антишоковые вакцины, делали перевязки. Полевой медик, приданный каждому отряду, тут же разложил походный стол. Раненому лейтенанту вкатили усыпляющее, и уже через десять минут медик вскрыл черепную коробку и с торжеством показал расплющенный кусочек свинца.

– Вот она!.. Мозг задет, но…

– Что «но»? – крикнул Ляхич нервно. – Что я его матери скажу?

– Он сам скажет, – успокоил медик. – Еще и приврет. Мозг задет, я удалил почти четверть, но, к счастью, эти области человеку не нужны. По крайней мере, американцу. Он сможет не только жить, но и дослужиться до кресла президента…