Сирийская жара - Ирина Владимировна Дегтярева

Две недели он добросовестно отработал в консульском отделе. И ожидал ответа от Жюля, лишний раз стараясь не мелькать около отеля.

У них была договоренность, что в случае невозможности заселиться в отель Москальков обозначит свое присутствие для Жюля, проходя в ресторан через лобби отеля, хотя в ресторан можно попасть и с улицы. Невинно и без затей. Увидев своего куратора, Жюль через некоторое время заходил на кухню ресторана, куда приносили кожаные папки со счетами и деньгами от клиентов, а чаще с кредитными картами.

Обычно старые отели в Европе это семейный бизнес. Официантом в ресторанчике при гостинице работал внук Жюля. Дед нередко заглядывал на кухню перекусить и просто потрепаться с шеф-поваром, когда заканчивал работу. Из папки для денег можно было легко и незаметно взять из кармашка для кредиток послание, выглядевшее как старый чек этого же отеля, забытый в кармашке официантом.

В следующий раз, наведавшись в отель, Москальков не прошел через вестибюль, а просто окинул его взглядом, словно договорился здесь о встрече, но, не увидев того, кого искал, направился в ресторан, обогнув здание гостиницы.

За столиком он почитал сегодняшнюю цюрихскую газету на немецком, выпил кофе с пирожком со свиным паштетом, памятуя об избыточных расходах и жалея нервы резидента, но в то же время уважая женевскую выпечку.

Положив кредитную карточку в папку, Москальков дождался, чтобы папку с кредиткой и чеком вернули ему обратно. И он забрал чек, только не свой, из кармашка вместе с кредиткой.

Расшифровал он послание, уже вернувшись в Генконсульство, и приуныл. Жюль писал, что куратор хочет его подставить, раз предлагает такое. Но в итоге пообещал порешать вопрос за дополнительные финансовые вливания. И выкатил такую сумму, которую Москальков долго еще переживал как личную трагедию.

Через день Москальков снова заглянул в отель нарочно не в дежурство Жюля.

На ресепшене он напомнил девушке, что останавливался в их отеле пару недель назад, когда приезжал сюда в отпуск. Она его, разумеется, помнила. Он ведь нередко здесь гостил.

Москальков попросил сообщить ему, если кто-нибудь пришлет по почте письмо на его имя, дескать, он сообщал друзьям этот адрес, так как думал, что отпуск продлится дольше, но, увы, вызвали на работу. Он оставил рабочий номер Генконсульства, понимая, что звонить никто не будет. Зато записку с его номером телефона и именем положат на виду на ресепшене. И это станет сигналом для Жюля, что сумма одобрена и ее заплатят в срок.

Теперь предстояло ждать и прогуливаться по набережной, где Жюль оставит со дня на день парольный знак на одном из камней около парапета. После этого можно забирать посылку из тайника.

Когда Москальков увидел парольный знак, ему необходимо было оставить свой о готовности изъять содержимое тайника. Он проехал на машине вдоль озера и припарковался напротив бьющего почти на сто пятьдесят метров фонтана. Перешел дорогу и с полчаса, усевшись на плоский каменный невысокий парапет, любовался озером и фонтаном.

Фонтан Же д’о наводил его на мысль, что в Швейцарии тоже проблемы с водопроводом. Ничего красивого он в нем не находил, словно трубу прорвало. Хорошо хоть при сильном ветре фонтан отключают, а то получить бодрящий заряд озерной воды в физиономию нет никакого желания.

Через час, посетив кафе на набережной, чтобы подкрепиться очередной булочкой, Москальков в туалете над старинным бачком унитаза нашел крошечный сверток, приклеенный туда скотчем.

Флешка буквально жгла ему ляжку, пока он пил чай и доедал булочку, не чувствуя вкуса. Затем он добрался до Генконсульства. Пробыв для отвода глаз в Женеве еще до вечера следующего дня, он вернулся в Берн, отправив вализой флешку с видеозаписью из аэропорта. Что уж там Жюль сочинил для зятя своего приятеля Жана-Филиппе, Москальков и думать не хотел. Наверное, про любовника жены приятеля, которую хотел застукать с поличным, или что-то в том же духе… Главное, что деньги и в Швейцарии открывают запоры, кажущиеся невероятно сложными, как и везде.

Самолет, принадлежащий Центральному разведывательному управлению, заходил на посадку в Женевский международный аэропорт. С одной стороны взлетно-посадочной полосы Альпы с белоснежными вершинами, с другой — город и Леман, подернутый солнечной слепящей рябью.

Шелдон Говард из ЦРУ и высокопоставленный чин из Государственного департамента США Эйден Кингсман сидели друг напротив друга в широких кожаных креслах цвета слоновой кости. Разговор у них то возникал, то затухал во время долгого перелета. Кингсман попивал виски, чтобы унять аэрофобию. Толстяк боялся летать, что забавляло Шелдона, и злился из-за необходимости снова встречаться и уговаривать турок.

— Эти хабиби ненадежные! — говорил он, вальяжно развалившись в кресле и прокручивая стаканчик с виски на полированном подлокотнике. Лед постукивал о стекло. — Мы из-за них оттягивали уход из Сирии, чтобы русские не заняли наше место. А сколько лет уже кормим этих дармоедов курдов!

— Хабиби — это арабы, — уточнил цэрэушник.

— Они для меня все на одно лицо, что курды, что арабы, что турки. Нигеры, как и наши, только чуть посветлее, но такие же дикие.

Дипломат Кингсман — республиканец. У него задача одна — увести американские войска побыстрее домой, чтобы готовиться к выборам в следующем году со спокойной душой, деньги налогоплательщиков не будут расходоваться на амбиции горстки людей во властных структурах, ведь обычным американцам ни тепло ни холодно от осознания, что их военные несут диким племенам на Среднем Востоке цивилизацию и демократию.

О сговоре с турками в Штатах знали единицы — в ЦРУ и Госдепе. Сам Шелдон ратовал за решительные действия в Сирии с самого начала. Он жаждал иракского варианта: с бомбежками и введением еще большего военного контингента — только так можно получить неограниченный доступ к нефти, а не то шаткое положение, которое они имеют