Вторая реальность - Алла Сергеевна Демидова

мало остальных восьмидесяти, чтобы заплатить осветителям и бутафорам. Можно бы, конечно, пойти по спонсорам. Они дали бы денег под мое имя. Но ведь их надо потом… бла-го-да-рить! Общаться ведь с ними надо! А я не мазохистка.

Впрочем, Вы меня знаете – я вообще работать не люблю. Точнее, начинать работу. Так что я играю и выступаю только там, куда меня зовут. Еще и платят мне за это. Вот сейчас мы на месяц едем играть в Афины обе наши постановки – «Медею» и «Квартет». Весь месяц как на галерах.

И вот странность: в Москве не играю, а интервью даю направо и налево.

Но все эти интервью идут помимо моей воли и против моей души. Я предстаю в них такой… такой интеллектуальной дурой.

…Вы меня спрашивали о Смоктуновском. Он для меня и сейчас первый актер. Мы столкнулись единственный раз – в «Детях солнца», и страшно ругались, потому что он умел играть быт, а я не умею и не люблю. Но он мог всё. Даже лицо у него – чисто физически – менялось неузнаваемо. Я надеюсь – надеюсь! – что это можно сказать и обо мне. (Не помню, у кого это было так прекрасно написано, что когда он вошел в комнату актера – там вообще никого не было. Это правда. Я все время надеваю маску, а «кто я?!», как кричит Шарлотта в «Вишневом саде», – не знаю. И играю все время. И признаюсь в этом без стеснения.)

Пишу Вам, а в соседней комнате меня ждет моя подруга, киновед Нея Зоркая. Сейчас допишу, и мы с ней выпьем коньячку и поговорим о грибах, которые растут на нашей любимой Икше…

Декабрь 1996 года

– Вы часто выступаете с поэтическими вечерами в Москве и в Петербурге. Есть разница в реакциях публики?

– Откровенно говоря, я не могу ответить на этот вопрос прямо: давно уже не смотрю в зрительный зал. На концертах слышу только тишину – и она меня устраивает. Когда вдруг в начале раздается кашель, понимаю: надо сконцентрироваться. А дальше – тишина! По аплодисментам в конце можно как-то отличить – питерская публика более благодарная. Или это оттого, что я для них гость. Когда читаешь Ахматову или Бродского, в Питере реагируют живее, поскольку там давно присвоили этих поэтов. Однажды в Большом зале филармонии, на концерте о Бродском, я сказала: «Странно приходить в гости – и рассказывать вам о ваших родственниках». Они зааплодировали. Но в принципе публика везде одна и та же.

– Я была свидетелем, как после вашего спектакля «Ахматова. Поэма без героя» зал «Гоголь-центра» долго хлопал стоя. Как вам репетировалось с Кириллом Серебренниковым – ведь вы читали «Поэму» и раньше, и у вас наверняка было свое видение?

– Мы не первый раз встречаемся с Кириллом. Он живой, демократичный. И у него молодой театр – а молодые всегда хотят работать, и с ними не надо быть диктатором – это я помню еще и по ранней «Таганке». Этот демократизм мне очень по душе. У Кирилла я числюсь в программке соавтором – мы вместе компоновали ахматовский текст: добавили к «Поэме» «Реквием» и «Северные элегии». Кирилл сейчас на пике и всё старается делать сам: он хорошо делает костюмы, сам придумал оформление к «Поэме». Хотя, когда он мне сказал про круглый наклонный зеркальный стол, который будет в центре, я сперва насторожилась. А теперь вижу, что это красиво: круг воспринимается как зеркало, или омут памяти, или рабочий стол поэта, или вращающиеся столы спиритов – все аукается в этом образе. Тут Кирилл оказался мудрее.

– У вас недавно был концерт современной поэзии в Зале имени Чайковского. По каким признакам вы отличаете хорошую поэзию?

– Работает интуиция, опыт, вкус. Раньше публиковаться было трудно – попробуйте пройти через издательство «Советский писатель». А сейчас – после каждого концерта мне обязательно дарят один-два поэтических сборника. Надо сказать, там попадаются и хорошие строчки, но поэта ведь не по одному стихотворению узнаешь. Хорошие строки есть практически у каждого.

Каждому – свое

Уходим – разно или розно.

Уйдем – и не на что пенять.

В конце концов, не так уж поздно

Простить, хотя и не понять…

Это стихотворение Олега Чухонцева мне очень нравилось, и я дома читала его вслух на разные лады. Иногда просто пела. Но моему коту Васе и этот мой вой, и этот ритм ужасно не нравились совершенно. Он пулей вылетал на балкон и там, в ванночке с песком, «делал свои дела». Это продолжалось и зимой, когда балконную дверь можно было открыть на несколько минут, а коту не хотелось вылезать на холод: я начинала читать это стихотворение, и Вася не выдерживал, летел «по делам». Потом, кстати, когда я учила стихи для концерта Блока и Пушкина, отметила, что чем выше поэзия, тем быстрее кот вылетал на балкон.

Я рассказала эту историю Чухонцеву, мы посмеялись, а присутствовавший при этом Фазиль Искандер продолжил стихотворение дальше наизусть:

…Набит язык, и глаз наметан.

Любовь моя, тебе ль судить?

Не то чтоб словом, а намеком

Боюсь тебя разбередить…

Я заметила, что мне очень приятно вспоминать хороших людей. Однако, перебирая свои старые дневники, я часто наталкиваюсь на имена и фамилии, ничего мне сейчас не говорящие. В свое время эти люди присутствовали в моей жизни, оказывали на меня какое-то влияние, я страдала… Но кто они, я сейчас не могу вспомнить. Память их «вымыла».

Не так ли и в истории театра, например, остается только хорошее и интересное. А все злободневное, суетное, завистливое уходит. Слава Богу, остаются только Таланты. Я не верю ни в какие «прогрессы в искусстве», и если такой отбор памяти существует, то, согласитесь, это хорошо.

И все-таки, почему русский театр оставил в своей памяти так мало имен хороших актеров? Знаменитых имен во все времена было в изобилии, но хороших актеров мало. Их можно по пальцам перечесть. Нынешнее время заполнено «очень средним» поколением – и по возрасту, и по профессии. И поэтому кажется, что театр «упал». Хорошие актеры уходят, потому что хороший актер всегда бережет себя и не ввязывается в какие-то сомнительные предприятия. Это по молодости можно бросаться в любой омут, не зная, выплывешь или нет. А потом, с годами, достаточно прочитать пьесу, достаточно знать, какая компания соберется, чтобы увидеть результат. Входить в этот результат или не входить – это твое право (ведь единственная свобода для актеров – это свобода отказа!). Поэтому сейчас хорошие