Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - Павел Ефремов

Утром я начал класть пол. Это оказалось на удивление легко, и большую часть времени занимало только пиление огромных половых досок по размеру. Тем не менее к восемнадцати часам вечера я уже закончил даже прибивать плинтуса, и потом минут пятнадцать зачарованно рассматривал дело рук своих, не понимая, как же я это все осилил.

А в понедельник утром меня откомандировали на выход в море с другим экипажем. Десять дней морей прошли быстро, и единственное, что меня расстраивало, — это то, что я не додумался еще и покрасить пол в тот же вечер. Он бы намертво высох за эти дни. Но когда мы вернулись в базу и я отправился проверить свою квартиру, я едва смог открыть дверь. Мое упрямство и махровый дилетантизм в области ремонта меня крупно подвели.

Доски, подсохнув за десять дней и будучи плотно подогнанными друг к другу, выгнулись так, что, казалось, будто из-под пола кто-то сильно ломился в квартиру, но, к счастью, не попал. В течение двух следующих выходных я выдирал на совесть загнанные мною же гвозди и перекладывал пол заново, матерясь и одновременно смеясь над самим собой. А потом уже была и покраска. А после были обои, которые я клеил самодельным клеем из муки, но забыл добавить в него средство от вездесущих тараканов, которые подводник, хочешь не хочешь, приносит домой, так что через месяц переклеивал их заново, ибо тараканов расплодилось великое множество.

И еще мне навсегда врезался в память бетон, из которого строили дома. Он был такой твердости, что даже наличие дрели с алмазным сверлом не гарантировало того, что ты за пару часов повесишь на окна самые обычные карнизы. Мне даже казалось, что если бы вдруг Кольский полуостров, не дай бог, тряхануло какое-нибудь приблудное землетрясение, то наши дома не развалились бы, а просто попадали набок цельными коробками.

Через несколько лет я переехал в другую квартиру. Более достойную, не парящую и не протекающую, на четвертом этаже, но, наверное, такова человеческая натура, что даже теперь я с какой-то любовью вспоминаю ту самую свою первую двушку с кухонькой-пеналом, каждый гвоздь в которой был забит моими руками и каждый уголок которой был вытерт моими коленками. И до сих пор мне кажется, что эта квартирка в далеком заполярном Гаджиево была самой уютной и любимой в моей жизни.

Распред

Никогда не знают, кто прав, но всегда известно, кто в ответе.

В нашей краснознаменной дивизии, впрочем, как и во всех других, существовала одна очень занимательная вахта для офицерского состава — распорядительный дежурный по дивизии. Могу поспорить, что многие бывшие подводники прослезятся, услышав столь дорогое их сердцу слово — распред, или распор. И есть от чего. Ровно на сутки ты становишься главной задницей штаба. Покорной и беззащитной. Ты сидишь в стеклянном аквариуме у входа в штаб, массируешь руками телефонные трубки, и каждый из штабных лаперузов походя имеет или не имеет тебя, в зависимости от настроения. Причем, чем выше должность, тем чаще и сильнее, просто так, от избытка командного патриотизма.

А какие причины находят! Например, наш ЗКД «полковник» Попов, будущий адмирал, начальник штаба флота, любитель хорового пения и гармони снимал распреда только за то, что у него при утреннем докладе из-под кителя не торчала белоснежная рубашка. Кто вбил в его голову, что белую сорочку надо носить как нательное белье, — ума не приложу! Но снимал распредов с вахты Попов исправно, с маниакальной настойчивостью. А так как дежурный по дивизии, командир или его старпом, заступив, исчезали почти до смены, главным громоотводом становился его помощник-рапсред или мичман — дежурный по штабу. Но в основном, естественно, офицер, как, наверное, наиболее профессиональный защитник Родины.

В тот раз я заступал со своим старпомом капитаном 3 ранга Будиным Борисом Александровичем по прозвищу Мякиш. Прозвище свое он полностью оправдывал. Офицер он был умный, образованный, знал то ли два, то ли три языка, в том числе японский, словом, гигант мысли. Но трусливый до абсурда и абсолютно не военный человек! Принять самостоятельно решение не мог, не хотел и даже не пытался. А я лейтенант, боязливый и трусливый ввиду срока службы, пока еще маленького. Вот так два перепуганных заступили в пятницу вечером на вахту в самое клоачное место дивизии — штаб на ПКЗ. До утра дожили без потерь. Утром более старший по званию трус смылся в неизвестном направлении, а я остался один на один с разрывающимися телефонами и привередливыми начальниками. Но все же была суббота, комдив взял и не приехал, и почти вся штабная орда, не чувствуя контроля, разбежалась по «делам». Домой попросту. СПНШ, по долгу службы обязанный сидеть до упора, побродил немного по палубам ПКЗ, устал и упал спать в свою каюту. Все стихло, и я расслабился.

Часов в одиннадцать заверещал прямой, без наборника, телефон оперативного дежурного, главы всей вахтенной службы флотилии подводных лодок. Я поднял трубку и доложился:

— Распорядительный дежурный в/ч… лейтенант Белов!

— Белов, от вас сегодня вахтенный штурман на буксир РБ-407. Ваших крючкотворцев в строевой части оповещали вчера. Через двадцать минут штурману быть на 13-м пирсе. Ясно?

— Так точно!

— Действуй, лейтенант!

Положив трубку, я нашел в папке список вахты на выходные. Напротив вахтенного штурмана в перечне зияла пустота. Матрос-писарь из строевой части фамилию не впечатал. Я понесся в строевую, благо она была на одной палубе с дежуркой, метрах в десяти. Строевая оказалась под замком и опечатана. Обмозговав положение, я поднялся на штабную палубу и, собравшись с духом, постучал в каюту СПНШ. Никто не отвечал. Постучал еще раз и потихоньку отворил дверь. СПНШ храпел на шконке, зарывшись головой в подушку. Будить не хотелось, можно было нарваться на неприятность. Но будить было необходимо: родить штурмана я не мог.

Аккуратно растолкав начальника, я сбивчиво объяснил суть вопроса. СПНШ приоткрыл один глаз, дохнул на меня корабельным шилом и попросил воды. Выпив стакан, СПНШ закурил, зевнул, поинтересовался, звонил ли комдив, и, потушив сигарету, снова упал на подушку. Я снова робко спросил о штурмане. СПНШ посмотрел на меня, как на инопланетянина, и пробурчал номер части. Фамилии он не назвал, и я справедливо решил, что любого свободного.

В дежурке, найдя нужный номер телефона, я с чувством внутреннего удовлетворения столь оперативным решением вопроса, поднял трубку. На том конце провода вежливый голос сообщил мне, что сегодня выходной и найти кого-либо в поселке представляется маловероятным. Это был удар. Меня подвела моя же недогадливость. Мне не врали. По выходным я и сам, перед тем как открыть дверь, подходил к ней на цыпочках, долго высматривал в глазок, кто звонит, и в случае чего открывать посылал жену. А она, проинструктированная донельзя, всем, кто в форме, говорила, что я уехал на весь день в Мурманск. Это было общепринятой практикой, выходными дорожили все. Особенно лейтенанты первых лет службы.

Время шло. Оперативный был пунктуален. Телефон зазвонил снова, и на этот раз дежурный был не так добродушен.

— Лейтенант! Где твой штурман?

— Товарищ кавторанг, тут такое дело. Я вызывал, а их.

Кажется, штурман был и правда очень нужен, и дежурному уже вдули откуда-то свыше, так что меня он не дослушал и рявкнул:

— Юноша!.. Твою мать! Буксир идет к вам на пирс! Где хочешь, молокосос, ищи штурмана, сажай на шаланду и в путь! Тебе двадцать минут: или штурман, или тебя сниму и буду звонить комдиву о вашем дежурстве!!! Совсем охренели!

На том конце провода бросили трубку. Я начал грызть ногти. Если снимут — сегодня заступлю снова. На выходные. Не найду штурмана — позвонят комдиву. Ежели тот приедет — порубит всех в капусту: и моего бесследно исчезнувшего старпома-дежурного, и поддатого СПНШ, и само собой меня. А уж старпом и СПНШ потом на мне отыграются. По полной схеме. Положение аховое. Я снова метнулся к СПНШ. В каюте на столе стояла уже ничем не замаскированная фляга и кавторанг был уже готов дальше некуда. Небоеспособен в полном объеме. А время тикало. К пирсу уже подкатил буксир, с него уже кричали штурмана, а я никак не мог найти выход из ситуации.

Говорят, духовные и физические силы человека при опасности возрастают многократно. Внезапно во мне проснулся не homo sapiens, а какой-то первобытный дикарь, в первую очередь думающий о собственной шкуре, заработал инстинкт самосохранения, и меня осенило. Вечером мой старпом швартовал корабль капитана 1 ранга Сокирченко. Они вернулись из морей, но установку не выводили, так как в понедельник снова уходили на стрельбы. Раз не выводили — значит, экипаж на борту. И штурманы в том числе.

Трубку в центральном посту поднял сам командир.

— Сокирченко слушает.

Я набрал воздуха и, стараясь придать голосу безразличную официальность, затарахтел: