Прости, но я скучаю - Сьюзи Кроуз

году. Необъятные серые штаны в тонкую полоску, которые его сестра Гленда подогнала ему по размеру на уроке домоводства в десятом классе. Старые черно-белые кроссовки, протертые на обеих пятках. Крошечная, невероятно тесная черная футболка – где он ее взял, на прилавке детской одежды? – с гигантским смайликом. Небольшая дырка у правой подмышки была скреплена английскими булавками. Подростком он оказался в сложном положении: ему нравилась панк-мода – яркие волосы, клетчатые ткани, грубые ботинки, нашивки, собачьи ошейники и кожаные куртки, – но было и движение антимодного панка, и в этом он тоже хотел участвовать, потому что считал правильным (музыка! музыка важнее всего!). И, помимо прочего, он жил в городе Реджайна в Саскачеване, куда не всегда доходили политические взгляды и заявления, вдохновлявшие панков в других регионах. Так что в конце концов он оказался где-то посередине. Смягченная версия английских панков, усиленная версия антимодной толпы.

А сегодня он возвращается. Он снова чувствует себя молодым! Его одежда все еще ему впору! Он собирается на концерт панк-группы!

В кармане у него был блокнот; он намеревался написать рецензию на шоу и отправить ее в несколько местных изданий. Настало время.

В зале будет темно; он сразу смешается с молодежью. Он встанет у стены, и вибрация басов будет отдаваться у него в позвоночнике: он вернет себе эти ощущения. Может быть, он сделает какой-нибудь пирсинг. Может быть, увидит в другом конце зала девушку, и она подойдет. Они не смогут разговаривать во время шоу – пришлось бы перекрикиваться, но потом он сказал бы: «Эй, слушай, что-то мне неохота домой. Может, заскочим к Смитти?» Интересно, так еще делают? Он упрекнул себя. Какая разница, как там поступают нынешние. Она была бы старше, как и он. Она запомнила бы эту сцену так же, как и он. А молодые увидят их, стоящих сзади, и обалдеют. Почувствуют уважение. Даже благоговение.

Он запер дверь квартиры и, спускаясь по лестнице, посмотрел на свои ноги: штаны в полоску – что надо. Наклонившись, чтобы открыть дверцу машины, он поймал в стекле свое отражение. Немного похож на Ги Пиччотто. Он почувствовал себя Ги Пиччотто.

Меньше чем за пятнадцать минут он превратился из Ги Пиччотто в мистера Роджерса[10].

Во-первых, он пришел раньше всех. На сайте было сказано, что выступление начнется в семь, так что он был там без четверти. Честно говоря, эта сторона вопроса была ему чужда. Он никогда не бывал в «Обмене». Домашние концерты начинались тогда, когда начинались; никому и в голову не приходило назначать время. Но он хотел быть уверенным, что не явится, когда группа уже начнет играть. Что, если дверь там рядом со сценой и все увидят, как он входит? Он хотел прислониться где-нибудь к стенке и незаметно наблюдать, по крайней мере, до тех пор, пока не будет готов принимать знаки уважения. Так что прийти нужно было с большим запасом времени.

Он и пришел с большим запасом времени – за сорок пять минут до того, как явились первые слушатели. Первые пять минут он стоял, прислонившись к стене, но вскоре у него заболели колени, и он пожалел, что на нем нет ортопедических ботинок. Он выпрямился и расправил плечи, спина затекла и болела; за эти несколько минут в сгорбленной позе он будет расплачиваться месяц или около того. Гленда все время уговаривает его сходить к мануальному терапевту, но Ларри же всего сорок три! Теперь он думал, что «всего» нужно сменить на «уже» и все-таки отправиться к этому ее доктору.

Парень у двери был одет в джинсы и футболку. Молодой, может быть, лет тридцати, без всяких татушек и пирсингов; каштановые волосы торчали на макушке в стиле, который выглядел бы вполне уместно и в офисе. Он пил пиво, явно изнывал от скуки и настороженно поглядывал на тощего мужика средних лет, прислонившегося к стенке в дальнем конце зала. В зале горел свет. «Неправильно», – сердито подумал Ларри, с ужасом осознавая, что напоминает сварливого старика. Все не так.

Ровно в 7.45 явилась группа. Ларри понял, что это и есть группа, только потому что у одного из парней через плечо была перекинута ярко-красная электрогитара. Они тоже выглядели неправильно: как дети, собравшиеся на какой-то чудной маскарад. У двоих джинсы заправлены в носки; на всех баскетбольные майки и рубашки поло. Они были похожи на мажоров, или на спортсменов, или на тех и других одновременно, на кого угодно, только не на музыкантов панк-группы. Даже той панк-группы из «Бритвенного пирога», с высунутыми языками. Никакой самоуверенности, никакой убежденности или упрямства. Они явно волновались, и Ларри, несмотря на собственное отсутствие уверенности, понял, что это его раздражает.

Потом в зал начала просачиваться публика, и ощущение «все неправильно» сменилось на «эй, дети, убирайтесь с моей лужайки».

Дети! Сопляки! Со своими подтяжками, прыщами, опрятной одеждой. Смеются, скачут, как идиоты, выпендриваются друг перед другом. Чего они разорались? Что им тут, тематический парк?

Это же панк-шоу. Во всяком случае, если верить сайту.

Скорее бы в зале погас свет, чтобы можно было забиться в угол.

– Ларри!

Люди смотрели в его сторону, и Ларри пожелал, чтобы тот, кто выкрикивал его имя, перестал выкрикивать.

Хотя, постойте…

– Сунна?

Маккензи и Сунна тоже идут на концерт. Все на шоу!

Маккензи

Казалось, что прошло уже несколько дней. Сунне не верилось, что только этим утром она ездила к Маккензи, сидела с ней в старомодной гостиной, а напротив сидели родители и со слезами рассказывали дочери обо всем, что та несколькими минутами раньше уже объяснила Сунне, лежа на капоте своей машины. Маккензи слушала, стараясь выказывать должные чувства в должные моменты, и поняла, что Сунна была права: родители теперь обо всем знают, но ничего не кончилось. Неправильное решение, принятое в тринадцать лет, останется с ней навсегда, и уже неважно, сознается ли она в нем. В тринадцать Маккензи решила молчать, и, возможно, Сунна права: никто не станет ее за это винить. Но она не изменила решения ни в четырнадцать, ни в пятнадцать, ни в шестнадцать, ни в семнадцать, ни в восемнадцать, ни в девятнадцать. И теперь у нее нет права на сочувствие. У родителей была только одна новость, которой Маккензи еще не знала: полиция выследила и арестовала Оуэна – звали его, конечно же, не Оуэном, – и скоро состоится суд. Лже-Оуэн обвинялся в двойном убийстве, хотя тело Кейт так и не было найдено.

И теперь Сунна и Маккензи свернули с шоссе обратно в город. Сунна, конечно, заметила, что Маккензи едет не той дорогой, не в направлении дома, но молчала. В конце концов, это