Таис Афинская - Иван Ефремов

Мемфис был во власти праздничных настроений. Люди приветствовали молодого «фараона» Александра, восхищаясь его красотой, силой, чувством превосходства и власти, исходившими от обожествленного полководца.

Как всегда, народ надеялся на большие перемены в своей судьбе, долженствующие изменить печальную жизнь по мановению нового царя, испокон веков надеясь на лучшее и не понимая, что ход истории медлителен и тяжек. Ничего для этих ныне живущих людей измениться к лучшему не могло. Только военные беды, погромы, пожары и наводнения вторгались в неизменно бесцветное существование людских толп с ошеломляющей внезапностью. Опыт истории существовал только для мудрецов.

Среди тех, кто приветствовал победоносных македонцев и эллинов, было немало подобных Таис, веселых крупиц жизни, с телом и мускулами как из бронзы, с твердой душой, мнящих, себя хозяевами Ойкумены.

— Ты поможешь мне, Гесиона? — спросила гетера накануне симпосиона, устраиваемого Александром для знати Мемфиса в так называемых Южных Садах.

— Ты очень храбрая, если хочешь выступать перед таким скопищем людей. Не испугается ли Салмаах?

Таис лениво потянулась и достала флакон мутного древнего стекла. Из него она насыпала в маленькую чашку щепотку зеленоватого, неприятно пахнущего порошка.

— Я добавлю в воду и напою завтра Салмаах. Этой азиатской травы надо очень немного, чтобы человек или животное сбросили с себя цепи застенчивости или страха. Чуть больше — и тело выйдет из-под власти сердца, потому я, не имея опыта, дам лишь капельку…

Из наполненных смолой каменных сосудов на столбах пламя вырывалось в темное небо дымными крутящимися колоннами. Глубокий навес укрывал собравшихся от северного ветра. На гладких плитах двора музыканты и греческий хор с артистами исполнили «Трагедию» («Песнь козлов») — отрывок из приключений Диониса в его индийском странствовании. Эту легенду особенно любил Александр.

Великий победитель полулежал в окружении своих приближенных, хмельных и заносчивых. Только Неарх и Леонтиск уселись немного в стороне, слушая великолепную тиносскую певицу. Высокая, в черном, как ночь, пеплосе, она походила на Гекату. Только вместо мрачных собак, спутниц богини, — две веселые, обнаженные, как полагалось, флейтистки аккомпанировали ее низкому голосу, силе которого могли бы позавидовать военачальники. Широкий разлив песни смывал, подобно морю, человеческие огорчения, повелевая быть спокойней, внимательней и добрее.

Загудели барабаны. Ритм заострила дробь деревянных палок. Рабы раздули курильницы, извилистые ленты тяжелого ароматного дыма потянулись над плитами импровизированной сцены.

Нагие финикийские танцовщицы, все на подбор тонкие, узкобедрые, смуглые и низкогрудые, извиваясь, завертелись в дыму курений. Их было шесть. То разъединяясь, то бешено бросаясь навстречу одна другой, они дерзко, грубо и недвусмысленно изображали ярость овладевшего ими желания. Жертвы богини Котитто, одержимые одной целью — быстрее освободиться от ее мучительной власти.

Хриплые крики одобрения понеслись со всех сторон. Только сам Александр и угрюмый Черный Клейт не выразили восхищения. Неарх с Леонтиском тоже остались спокойными. Рабы обнесли всех новыми чашами вина. Угасли курильницы, тела танцовщиц заблестели от пота, пронзительная дробь смолкла. Под замирающие удары барабанов финикиянки скрылись.

Тотчас же, без всякого перерыва, перед дворцом-сценой упала завеса тончайшей серебрящейся ткани, протянутая от одного факельного столба до другого. За ней поставили большие зеркала из посеребренных листов меди, отразившие яркий свет больших масляных лампионов.

Зазвенели струны, протяжно запели флейты, и еще восемь нагих девушек появились в полосе света от зеркал, стоявших за тканью. Все небольшого роста, крепкие и полногрудые. Их волосы не метались тонкими косами-змеями по плечам, как у финикиянок, а были коротко острижены, как у мифических амазонок. Маленькие ноги ступали дружно, одним слитным движением. Тессалийки — дочери древней страны колдуний, и танец их казался волшебным действом, тайной мистерией.

Слабо колышущаяся серебристая ткань дымкой отделяла танцующих от полутьмы пиршественного навеса. Гибкие тела тессалиек подчинялись иному музыкальному напевному ритму. Танец был широким, плавным, в убыстрявшемся темпе, юные танцовщицы, одержимые не менее финикиянок, словно бы неслись по просторам коннобежных равнин Тессалии. Зрители оценили полет их фантазии, смотрели в молчании, захваченные чувствами тиноэстезиса — ощущения через сердце, для эллинов олицетворявшего душу. Леонтиск наклонился к Неарху, чем-то опечаленный, и негромко сказал:

— Когда-то давно я видел тессалиек, исполнявших танец амазонок. Как это было прекрасно!

— И ты хотел бы увидеть? — загадочно улыбаясь, спросил критянин. Он-то знал обо всем через Гесиону.

— Я готов заплатить талант той, которая сможет исполнить танец амазонок.

— Что ж, плати, — невозмутимо сказал Неарх, протягивая сложенную горстью ладонь.

Начальник тессалийской конницы удивленно рассмеялся. В это время убрали занавес. Красноватые блики смоляных факелов вновь побежали по плитам двора. Девушка в очень короткой эксомиде, открывавшей левое плечо и грудь, с распущенными волосами, появилась у левого факельного столба. Неарх узнал Гесиону. Сначала на нее не обратили внимания. Фиванка подняла над головой бубен и резкими ударами привлекла внимание пирующих. Зазвенели звонки, прикрепленные к ободку инструмента, и в ярко освещенный круг ворвалась Таис верхом на Салмаах. Ничего, кроме уздечки, не было на лошади и, кроме боевого браслета амазонки, на всаднице. Грациозной переступью лошадь пошла боком от одного столба до другого, поднялась на дыбы, склонив набок маленькую сухую голову и приветственно размахивая передними копытами. Отсюда Салмаах, в такт ударам бубна, двинулась обратно, поочередно забрасывая в сторону то зад, то перед, а Таис сидела прямо, с неподвижными плечами.

Протанцевав три круга, афинянка внезапно послала Салмаах вскачь. Гесиона бешено забила в бубен, а македонцы, все отличные наездники, заорали в ритме скачки.

Подражая легендарным стиганорам[11], Таис на всем скаку становилась на одно колено, переворачивалась лицом к хвосту, растягивалась на спине, обнимая широкую крутую шею кобылы. Потом снова поднимала лошадь на дыбы, Салмаах вертелась быстро и красиво, делая по два оборота в разные стороны. Подгоняемая восторженными криками зрителей, Таис пустила лошадь равномерной рысью и встала во весь рост на ее спине, придерживаясь за прядь длинной гривы и безукоризненно балансируя.