Закон парности - Нина Соротокина

Ночные страхи

Трубач явился только в полночь. Несмотря на поздний час сам комендант вышел проститься с Тесиным, не каждый день выдается отпускать из плена пастора самого главнокомандующего, пусть и враждебной армии.

— Прощайте, господин пастор. Надеюсь, вас не очень обижали?

— Благослови вас Бог.

Две лошадки медленно выехали за ворота. Трубач, маленький, верткий, эдакий забияка, похожий на испанца или цыгана, не очень уверенно сидел на лошади, но куда больше его интересовала предстоящая встреча с неприятелем.

— Вы знаете по-русски? — настойчиво спрашивал он у пастора.

— Очень мало. Но чтобы объяснить, кто мы, слов у меня хватит.

— Вы должны сейчас придумать, что будете говорить. И выучить эти слова наизусть. А то собьетесь на немецкий, а они перережут нам глотку.

— Но ведь вы будете трубить! — Да плевали они на мою трубу. Они же разбойники…

Пастора волновали совсем другие мысли. Во-первых, надо как-то поделикатнее сообщить трубачу, что к ним присоединится его служка, во-вторых, хорошо бы знать точно, что он вообще присоединится.

Мелитриса очень толково нашептала ему свой план побега, но он тогда был как во сне, опустил массу подробностей и теперь никак не мог вспомнить, у каких кустов она будет ждать, на этой стороне Варты или на той. Было темно, от реки тянуло сыростью, ноги лошадей тонули в тумане.

— Тут надо спешиться, — сказал трубач. — Мост в плохом состоянии. Я сюда ехал, чуть шею не сломал.

Тесин спрыгнул на землю, взял под уздцы лошадь. Они осторожно прошли по зыбким доскам. Из кустов выступила узкая фигурка с поднятой рукой, словно случайный попутчик, который просит подвезти.

Сердце у пастора забилось.

— Друг мой, — он повернулся к трубачу. — Я забыл предупредить, что с нами поедет мой служка. Он ждал нас около моста.

— А как он здесь оказался? — спросил трубач, подозрительно вглядываясь в мальчика. — Мне ничего о нем не говорили…

— Он нам необходим в пути, — продолжал Тесин, словно не слыша вопроса. — Он замечательно говорит по-русски. Он будет нашим переводчиком. Его зовут Валентин.

— Меня зовут Валентин, — подтвердила Мелитриса, — а русский я знаю с детства.

Трубач продолжал что-то ворчать, но Тесин уже протянул руку мнимому Валентину, и девушка неловко, но бесстрашно села на лошадь впереди пастора.

Еще никогда женщина не сидела с ним так близко. Тесин невольно отпрянул, и лошадь загарцевала под ним, недовольно перебирая ногами. По счастью, Мелитриса если и ощущала неудобство, то не от близости Тесина, просто мужское седло ей было внове, да и наездницей она была неважной.

За рекой стоял пост прусской армии. Солдаты грелись у костра, грели воду в котелке, и им было совершенно наплевать, что пастор, которого меняют на генерала, везет с собой мальчишку-помощника.

— А далеко ли арьергард русских? — спросил трубач напоследок.

— Говорят, верстах в тридцати, но я думаю, вы их раньше встретите, — сказал начальник караула. — Они здесь везде шляются небольшими отрядами. Вчера в местечке Б. стычка была.

— Вот и поедем в Б., — предложил пастор.

— Тогда держитесь правее, но, по мне, лучше вам ехать в Ландсберг. Там вы наверняка встретите русских.

Ехали молча. Трубач напряженно всматривался в темноту, в каждом кусте он угадывал очертания схоронившегося русского злоумышленника. Тесин был спокоен. Когда Господь являет чудо, можно не заботиться о последствиях и не следить за тем, как он осуществляет свой высокий замысел.

Они заблудились через час или полтора. Удивительно, сколько больших и малых речек встречается в этом государстве. Мост, конечно, был сожжен. Сунулись было в воду — глубоко. Пускать лошадей вплавь в эдакой темноте поостереглись, решили искать брод, и самое удивительное — нашли, и благополучно переправились на другой берег. Однако вернуться на торную дорогу не удалось, на пути их возник глубокий овраг, объехали овраг… По старой пашне лошади шли плохо. А когда половинка луны, насмешливо корча рожи, выглянула из плотных, как перины, облаков, выяснилось, что они едут не по пашне, а по болоту. Повернули назад…

— Надо ориентироваться по звездам, — твердила Мелитриса, выискивая в небесных прогалинах невнятные светила. — Один мой опекун говорил, что ему достаточно иметь луну и одну-единственную звездочку, чтобы найти путь.

— К луне и звездочкам надо иметь голову и знание, — не без сарказма заметил трубач. — Смотрите-ка, деревня…

— Здесь никого нет, я знаю. Я видела такие деревни… — шепотом сказала Мелитриса.

— Вы хотите сказать, что она разграблена? — не понял пастор. — Но кто-то же здесь есть. Люди не уходят навсегда из своих домов.

Но эта деревня была пуста, только голуби ворковали на брошенной голубятне, да царапала сухое дерево раскачивающаяся цепь от колодезного ведра.

Вдруг меж деревьев блеснул огонек.

— Вон, вон… там люди! — закричала Мелитриса.

Удивительно, как она рассмотрела этот неяркий свет, похожий на отблеск свечи, зажженной в глубине большого строения. Они подъехали ближе. Это была мельница. Рядом с ней мирно журчала все та же речка, никакая война не в силах была заставить умолкнуть эту прекраснейшую в мире мелодию.

Очевидно, внутри мельницы услышали звук подков, потому что чуть живой огонек пропал. Пастор спешился, ощупью нашел дверной молоток и принялся стучать в дверь. Ответом ему была полная тишина.

— Откройте, — кричал Тесин, — мы не сделаем вам ничего дурного. Нам только надо узнать дорогу.

Нетерпеливый трубач начал ругаться на чем свет стоит, а потом вытащил саблю, он был вооружен до зубов, и стал яростно рубить косяк двери. Щепки летели ему в лицо, вызывая новый поток ругательств.

Неизвестно, что повлияло на домочадцев, буйство трубача или мирные призывы пастора, только дверь отворилась и показалось бледное лицо хозяина.

— Давно бы так, — бросил трубач, оттолкнул мельника и вошел в дом. Пастор и Мелитриса последовали за ним.

— Да запали свет! Невозможно разговаривать в темноте!

Мельник долго шебуршал в углу, кряхтел, наконец, зажег тоненькую сальную свечку. На приезжих глянули маленькие, ненавидящие глазки. Мельник был огромного роста детина, большое тело его, кажется, не умещалось в холщовой рубахе, готовый при резком движении лопнуть по швам. Ясно было, что он только играет кротость и покладистость. Что им руководило — страх или хитрость, разобраться на скорую руку было невозможно.

— Ты скажи нам, мельник, как проехать на Ландсберг? — строго спросил трубач.