Девочки с блестящим будущим - Венди Кацман

class="p1">К ужасу недоумевающей Марен, Чейз кивнул и впервые за время их встречи посмотрел ей прямо в глаза.

– Прошу, поверь мне, – тихо сказал он. – Я не знал, что задумал Чарльз. Я тогда и понятия не имел, что девушек доводят до бесчувственного состояния, подмешивая им в выпивку наркотик! Чарльз сунул мне бутылку текилы, приказал пить, не останавливаясь, а сам направился к столу с пуншем. Он предложил тебе бокал и танцевал с тобой, пока ты не выпила его до дна.

Чейз хлебнул воды.

– Затем он вернулся и сказал, что я тебе нравлюсь и ты хочешь покувыркаться со мной на поле для гольфа.

Чейз втянул голову в плечи и принялся разглядывать столовые приборы, словно дальнейшую часть истории собирался досказывать им.

– Я… Я не верил своему счастью. Ликовал от возбуждения. Подумать только, красивая девчонка хочет заняться со мной любовью! Не забывай, я напился до чертиков… Чарльз сказал мне дуть на двенадцатую лунку и ждать там. И прихватить текилу… Но когда я увидел тебя, ты была пьяна в дупель и ничего не соображала. Чарльз тащил тебя на плече, как пожарный. Я подумал, что вся эта затея начинает дурно пахнуть, и решил уйти. Но Чарльз уверял меня снова и снова, что ты все уши ему прожужжала, как тебе не терпится мне отдаться.

У Марен земля ушла из-под ног. Мысли ее смешались. В горле пересохло. Низко опустив голову, она закрыла глаза.

– Мам? Что с тобой? – Винни потрясла ее за плечо. – Мам? На, попей воды.

Она сунула Марен стакан с газировкой. Марен машинально взяла его. Выпила.

– Мам, держись, не переживай так, а ты… – она резко обратилась к Чейзу, – давай продолжай.

Чейз кивнул. Глаза его, как и глаза Марен, подернулись дымкой воспоминаний. Они снова вернулись в прошлое. В прошлое, покровы которого Чейз срывал за них обоих. По обнаженной спине Марен, словно колючий песок, поползли мурашки. Она вздрогнула.

– Он уложил тебя в песчаную ловушку, задрал на тебе платье и громко спросил: «Маре-Мар, хочешь обнять своего мальчика? Он перед тобой». Ты кивнула, но в глубине души я уже тогда догадывался, что это Чарльз качал твоей головой. Своего согласия ты не давала. Да и не могла дать. Он стянул с тебя белье и приказал мне приступать. Я совсем окосел от текилы и, если честно, перепугался до смерти и не мог… хм… не мог физически это сделать, но Чарльз начал глумиться надо мной. Пригрозил всем рассказать, что я – говеный членосос. А в те годы для мальчика-подростка не было ничего страшнее, чем прослыть голубым. И я… я сделал это. Помню, Чарльз все приговаривал: «Классно эти колеса штырят, да?» Затем я, шатаясь, отправился домой, и меня безудержно рвало всю дорогу… Я понимаю, что поступил низко. Ниже некуда. С детских лет мне прививали уважение к женщинам. Я был сам себе противен. Мне не верилось, что я оказался способен на такую подлость. Но тогда… Тогда мне хотелось обо всем поскорее забыть. Я внушил себе, что если умолчу о случившемся и никогда больше не увижусь с Чарльзом, то все утрясется само собой. Но прошлое меня настигло… Марен, прости за все горе, что я тебе причинил. Клянусь – я всегда, всегда ненавидел себя за это. Понимаю, ничего уже не исправишь, но знай: я безумно сожалею о своем поступке. И хочу искупить вину.

Марен тихонько плакала. Слезы горечи и облегчения катились по ее щекам. Тайна, удручавшая ее все эти годы, наконец-то раскрылась: ее опоили. Как странно, что она никогда этого не подозревала. Как грустно, что она безропотно согласилась с матерью, обвинившей ее в непотребном поведении. Она ведь в тот вечер почти не пила… Сейчас, разумеется, все по-другому, и девушка, даже не одурманенная наркотиками, но оказавшаяся в сходной с ней ситуации, всего лишь невинная жертва. А тогда… А тогда родители внушили ей, что она, семнадцатилетняя девочка, – распутная дрянь, по пьяни нарвавшаяся на неприятности, и она долгие годы сгорала от стыда и позора.

– Мам, не плачь, не плачь, ну, пожалуйста. Пойми, ты ни в чем, совершенно ни в чем не виновата! Виноват он! – Винни резанула биологического отца испепеляющим взглядом. – И его двоюродный брат. А вовсе не ты.

– Она права, – эхом откликнулся Чейз. – Виноват я. И всё же… Понимаю, легче тебе от этого не станет, но я хотел бы сказать тебе еще кое-что. Во-первых, с тех пор я больше никогда не виделся и не общался с Чарльзом. Когда утром я садился в машину родителей, он обнял меня и прошептал: «Не боись, братишка. Я тебя прикрыл. Сказал всем, что это я сорвал ее розовый бутончик. Она потом ревела белугой, но я ребят успокоил: мол, она не ожидала, что в первый раз будет так больно. Так что все тип-топ».

От отвращения Чейза передернуло.

– Всю дорогу, пока мы ехали домой, я обещал себе исправиться и стать другим человеком. Я не желал превращаться в такую же скотину, как мой двоюродный брат. Последние годы в школе я провел за учебниками, решив поступить в самый лучший колледж, в который только смогу. Я окончил Йель, где специализировался на гендерных исследованиях, хотя на этом факультете учились преимущественно девушки. Разобрался, что такое сексуальное домогательство и принуждение, секс по обоюдному согласию и сексуальное равенство. Затем поступил в Юридическую школу и повстречал Наоми. Мою первую и единственную женщину… хм… после той ночи… Надеюсь, она меня после этого не бросит…

Оглянувшись на жену, Чейз натолкнулся на ее холодный, как мрамор, отчужденный взгляд.

– Сейчас я работаю в юридической компании Сан-Франциско и в основном защищаю жертв сексуальных домогательств. Само собой, для тебя это слабое утешение, однако я очень хочу, чтобы ты мне поверила – да, каюсь, я был тупым идиотом и совершил омерзительную гнусность, но я не монстр.

– Мило, – глухо отозвалась Марен. – Но ты даже не попытался найти меня после этого, верно? Тебе и в голову не пришло сдаться властям или хотя бы извиниться передо мной, поинтересоваться, как я там поживаю. Зато ты очень складно рассказывал про свои попытки стать другим человеком. Прям соловьем разливался. Ни разу не сбился!

Чейз понурился, разглядывая свои руки.

– Ты даже не удосужился признаться жене! Подумаешь – велика важность!

– Дело не в этом! Последние недели обернулись для меня сущим адом!

– Ах, ну надо же! – оборвала его Винни звенящим от гнева голосом. – Может, нам еще пожалеть тебя, бедняжку? Не смеши!

– Простите, простите! Естественно, вам не надо меня жалеть! Нет! Я не то хотел сказать, – запинаясь, пробормотал Чейз. – Просто, когда я узнал о тебе, Винни, я запаниковал. С одной стороны, я больше всего на свете хотел спасти Илая и надеялся, что Наоми тебя отыщет. Но с другой стороны, я, к своему стыду, боялся, что с твоим появлением моя жизнь полетит под откос, и молил Бога, чтобы поиски Наоми оказались тщетны. Я ужасно перетрусил. И ничего не рассказал Наоми в надежде, что она тебя не найдет. Я признался только сегодня ночью, когда мы получили письмо от Марен. Так и не сомкнув глаз, мы утром помчались в аэропорт… – Он замолчал. Глаза его набухли слезами, и он робко посмотрел на жену. – Не знаю, выдержит ли наш брак это потрясение, но, клянусь, я сделаю все, чтобы спасти нашего мальчика.

Марен украдкой взглянула на дочь. Лицо Винни все еще пылало негодованием, но на глаза уже наворачивались слезы.

– Мы с Винни посоветовались и… Мы ничего не собираемся вам обещать, но… Мы посоветовались и решили, что Винни пройдет тест на совместимость, если ты, Чейз, согласишься искупить свою вину.

– Разумеется! Я в вашем распоряжении. Только скажите, и я все для вас сделаю. Прошу, не стесняйтесь. Хотите алименты за все эти годы? Оплату обучения Винни в университете? – Чейз поспешно выхватил чековую книжку из кармана спортивной куртки.

Марен заколебалась. Заманчивое предложение – покончить с нищетой после двух десятков лет нужды и бедствий и зажить в достатке. Предыдущую ночь она задавалась вопросом: чего же ей на самом деле хочется? Насладиться местью в духе «Девушки с татуировкой дракона», опрокинуть столы и избить насильника до полусмерти? Показать Винни, стоящей на пороге взросления, жизнь без прикрас и дать ей богатую пищу для размышлений? Или просто выговориться? Как обычно бывает в таких случаях, она выбрала все и сразу. Разве деньги залечат ее душевные раны? Марен вздохнула – однозначно нет. Деньги не панацея от сердечной боли.

Однако после всего, что