Любовь контрабандиста - Барбара Картленд

Девушка не имела понятия, сколько времени она просидела так на полу каюты. Слезы изнуряли ее до тех пор, пока у нее уже не осталось сил плакать. Когда дверь каюты открылась, она даже не повернула головы, поскольку ею овладела такая безысходность, что даже страх теперь был бессилен вдохнуть в нее новую энергию.

— Как он?

Этот вопрос был задан Лью, и, не получив ответа, он нагнулся, положив руку на щеку Хьюго.

— Ему холодно, — коротко произнес он. — Ничего нам недолго осталось ждать. Уже светает, и ко времени завтрака мы должны быть в Дьеппе.

Леона по-прежнему хранила молчание, Лью, пройдя через каюту, отдернул тяжелую занавеску на маленькой амбразуре в стене, пропуская в каюту свет.

— На таком судне, как наше, и при спокойном море все плавание занимало не более чем три часа, — продолжал он. — К сожалению, мы идем на коротких веслах, так что нам потребуется несколько больше времени.

Но мы сумеем обернуться достаточно быстро, чтобы ускользнуть от сторожевых и любых других судов, которые, по-видимому, уже ищут нас.

Леона снова ничего не ответила, и, взглянув на ее поникшую голову. Лью произнес:

— Неужели вам нечего сказать? Франция покажется вам далеко не самым плохим убежищем. Вам, конечно, понадобятся деньги. У французов вошло в обыкновение ни во что не вмешиваться, пока им не заплатят. Но я сопровождаю вас. Не забывайте об этом — для вас большая удача, что я сейчас с вами.

Леона устало приподняла голову. Под глазами были заметны темные круги от бессонницы и слез, лицо было почти столь же бледным, как и у Хьюго. И все же она была удивительно красива в бледном холодном свете, проникавшем через узкое отверстие в темную грязную комнату.

— Меня не волнует, что будет со мной, когда мы доберемся до Дьеппа, — произнесла она хриплым от усталости голосом. — Я прошу лишь о том, чтобы Хьюги как можно скорее был обеспечен уход врача. Но я должна поблагодарить вас за то, что вы… спасли его минувшей ночью. Мне страшно даже представить, что могло бы с ним случиться, если бы его… схватили после того, как он вас предупредил. И так как вы… вынесли его оттуда, мне остается сказать вам… спасибо, от всего сердца.

Слова благодарности с усилием срывались с ее губ, хотя, понимала Леона, справедливость требовала, чтобы они были произнесены. В первое мгновение ей показалось, что Лью вот-вот рассмеется ей в лицо, но вместо этого он ответил со зловещим огоньком в глазах:

— Значит, вы благодарны мне, не так ли? Что ж, это уже один шаг вперед. Я еще напомню вам при случае о вашем долге признательности — вероятно, вы сочтете нужным добавить его к той сумме, которую задолжал мне Хьюго.

— Как вам угодно, — ответила Леона, и голос ее отзывался отчаянием и безнадежностью даже в ее собственных ушах. Она поняла в это мгновение, что стала заложницей, чье положение было столь же ужасным и унизительным, как та жизнь, которая ожидала Хьюго, если бы он остался в Англии. Она была всецело в руках Лью Куэйла и сейчас ничего не могла с этим поделать.

Снаружи раздался крик одного из гребцов, и Лью вышел из каюты. Как только он ушел, Леона обернулась, утерев слезы, к Хьюго и прильнула головой к его груди.

— Хьюги, милый, если бы только ты мог спасти меня! — прошептала она, сама понимая, однако, всю безнадежность своего желания.

Но теперь, по мере того как они приближались к берегам Франции, Леона снова несколько воспрянула духом. Она уже опустилась на самое дно пропасти, достигла предельной ступени отчаяния. Потому ли, что была молода, или потому, что оставаться долго в подавленном состоянии противоречило самой ее натуре, ей казалось, что каким-то сверхъестественным образом все еще могло обернуться не так плохо, как представлялось.

Вероятно, ей придало сил то, что Хьюго слегка пошевелил головой и бессвязно что-то пробормотал. Это было всего лишь слабое движение, и слова, срывавшиеся с его губ, были неразборчивыми. Но, по крайней мере, это свидетельствовало о том, что он был жив, и, во всяком случае, это было гораздо лучше, чем если бы он продолжал лежать молчаливым и неподвижным, со зловещей бледностью на лице.

— Он пытается заговорить, — обратилась она к Лью, когда тот вошел в каюту сообщить ей, что через десять минут они должны прибыть в гавань.

— Я же говорил, что вам не о чем беспокоиться, — отозвался он. — Хьюго очень вынослив, недаром ведь ему пришлось пройти через всю войну. Я знаю на набережной недорогие меблированные комнаты, куда я смогу вас отвести, и мы тут же пошлем за самым лучшим врачом в Дьеппе.

— Спасибо, — только и смогла промолвить в ответ Леона.

И она снова вынуждена была поблагодарить Лью после того, как Хьюго с величайшей осторожностью перенесли на импровизированных носилках с палубы корабля на мол.

Комнаты, куда их проводил Лью, оказались небольшими, но вполне опрятными. Они были расположены над маленьким estaminet23, который, как догадалась Леона, избрали местом своих встреч контрабандисты.

Хьюго подняли наверх по узким ступенькам, и, когда они добрались до спальни с ее просторной кроватью, набитыми перьями матрацами и выходившими на набережную вычищенными окнами, украшенными белыми занавесками, Леона осталась вполне довольна увиденным.

— Вас это устраивает? — осведомился Лью.

— Хьюги будет здесь очень удобно, — ответила она.

— Ваша спальня за следующей дверью, — сказал он, — и хозяин предоставляет в ваше распоряжение свою собственную гостиную, чтобы вам не пришлось заходить в бар.

— Врача! Умоляю, поскорее приведите врача!

— Я сделаю все, что в моих силах, — ответил Лью, и девушка услышала, как он с шумом спустился вниз по лестнице.

Жена владельца трактира, толстая, болтливая француженка, поднявшись наверх, помогла Леоне раздеть Хьюго и уложить его на чистое белье. Леона говорила по-французски, но не очень уверенно и иногда делала ошибки в произношении отдельных слов. К счастью, она могла понять все, что пыталась сообщить ей француженка.

Когда Хьюго был в постели, они смыли запекшуюся кровь с его раны, которая — убедилась теперь Леона — оказалась не такой глубокой и опасной, как ей показалось сначала. Теперь, согревшись, он начал бредить и метаться из стороны в сторону: было очевидно, что у него нарастала лихорадка.

— Если бы только врач поторопился! — простонала Леона, но француженка с улыбкой произнесла в ответ:

— Не волнуйтесь, ma'm'seile, ваш брат поправится.

Мне случалось видеть много раненых, и мы выхаживали здесь людей куда в более худшем состоянии, чем он.

Леона, однако, не поверила ей, пока не прибыл врач — пожилой мужчина с пышными усами и резкой, довольно неприятной манерой в обращении. Он тщательно осмотрел Хьюго, перевязал его рану бинтами и произнес: