Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - Андрей Андреев

В июне 1766 г. Академия выразила вполне законное неудовольствие, усмотрев из его отчетов, что он слишком много внимание уделяет истории, тогда как для преподавания в России скорее нужен правовед-практик. В ответ на это Поленов довольно резко замечал состоявшему с ним в переписке советнику И. К. Тауберту, что без изучения истории понять по-настоящему право невозможно, «не утвердясь прежде в сем знании приниматься прямо за юриспруденцию столько же безрассудно, как, не насадив железа, рубить дрова одним топорищем»[369]. В его стремлении отстоять собственное право на определение хода своего обучения можно усмотреть те же элементы дворянского самосознания (а Поленов происходил из костромского дворянства), что мы уже наблюдали у лейпцигских студентов. Набиравший силу его конфликт с Академией, по мысли Поленова, должна была смягчить полученная им рекомендация перейти в другой университет, для чего он избрал Гёттинген. Однако смена руководства Академией наук, произошедшая осенью 1766 г., когда на пост директора вступил граф В. Г. Орлов, привела к новому обострению: канцелярия сделала выговор Поленову за переезд в Гёттинген до получения официального ордера, что сам студент оправдывал необходимостью успеть к началу нового семестра, иначе бы он целую зиму бесцельно провел в Страсбурге. Запрошенные им деньги на проезд были выделены Поленову только тогда, когда он уже был в Гёттингене[370]. Однако к его чести нужно сказать, что Поленов был очень бережлив в своих расходах и не испытывал поэтому серьезных финансовых трудностей: так, за первый семестр пребывания в Гёттингене им были истрачены всего 68 талеров.

Доказывать правильность избранного им пути Поленову, как и другим ученым, нужно было своей деятельностью в России. Хотя его чиновничья карьера не сложилась, европейское образование выделяло Поленова среди русских законоведов конца XVIII в. Надо сказать, что полученные им знания не нашли прямого применения в Академии наук, которая, в отличие от других возвращавшихся студентов, оставила Поленова, возможно, памятуя о его «строптивости», в прежней должности переводчика. Несмотря на это, он активно включился в обсуждение законодательных вопросов, развернувшееся накануне открытия Уложенной комиссии. В 1768 г., спустя год после возвращения из Гёттингена, он представил на конкурс Вольного экономического общества сочинение «О крепостном состоянии крестьян», в котором предлагал ряд мер по ограничению крепостного права. Его сочинение получило вторую премию общества, но так и не было опубликовано. Общественные взгляды Поленова отразились и в выборе им для перевода просветительских трактатов, прежде всего сочинений Монтескьё. Он выполнял различные поручения Академии наук по подготовке к изданию источников по русской истории, но, тем не менее, в 1771 г. был отставлен от Академии, которая сочла, что он «ни на что не годен по причине, что у нас нет никаких тяжб», и продолжал службу в Сенате, а затем в Комиссии по составлению законов, где начал готовить обзор по истории русского законодательства. Так, несмотря на далеко не в полной мере реализованные возможности, судьба Поленова занимает одно из важных мест в истории русского Просвещения.

Академические командировки проложили первые пути из России в Страсбург, но по-настоящему крупным центром обучения русских студентов этот университет становится с середины 1760-х гг., когда, наконец, исполнилось желание Шёпфлина увидеть здесь представителей русской аристократии. Первыми из них были трое молодых графов Разумовских, сыновей гетмана К. Г. Разумовского, которые, по словам профессора, «сделали прекрасное приращение к нашему университету»[371]. Прибыв в мае 1765 г., они поступили на попечение Шёпфлина и обучались в его дипломатической школе; кроме того двое из них — четырнадцатилетний Петр и тринадцатилетний Андрей были записаны в матрикулы Страсбургского университета, точнее, в их особую часть «Matricula Serenissi-monim et Illustrissimonim», предназначенную для высокопоставленных студентов (по неизвестной причине имени старшего из братьев, графа Алексея Кирилловича Разумовского, в будущем министра народного просвещения, в этих матрикулах нет). Под руководством Шёпфлина в его школе и университете Разумовские должны были слушать курсы по естественному и общественному праву, новой истории, международным отношениям и договорам, дипломатике, геральдике, статистике современных государств, математике и естественной истории, получая, таким образом, представление о полном круге наиболее актуальных научных дисциплин эпохи Просвещения[372].

Вместе с Разумовскими занятия в Страсбурге посещал Д. Д. Легкой, бывший академический студент, который, находясь на содержании Академии наук, стажировался здесь, как и Поленов, по юридическим дисциплинам (он был зачислен на юридический факультет 22 мая 1765 г.) и уделял при этом большое внимание занятиям историей. Шёпфлин высоко оценивал его способности, но одновременное исполнение обязанностей гувернера при Разумовских ложилось чрезмерной нагрузкой на плечи студента. Назначенное Легкому небольшое годовое содержание всего в 200 рублей, по-видимому, принимало во внимание дополнительную плату, получаемую им от Разумовских, к тому же это жалование из Петербурга приходило к нему с большим опозданием[373]. 10 ноября 1767 г. Д. Д. Легкой скончался в Страсбурге. «Ему бы долго жить долженствовало, — писал тогда Шёпфлин в Петербург, — дабы он мог случай иметь знание и искусство, здесь приобретенное, в пользу отечества употребить»[374].

Живое внимание к университетской учебе графов Разумовских проявил сам их отец, посетивший Страсбург в конце 1766 г. Как свидетельствует переписка Шёпфлина, граф К. Г. Разумовский встретился с ним и высоко оценил труды профессора по воспитанию сыновей, однако самим городом оказался недоволен. Гетману «пришлось не по сердцу присутствие военной молодежи в городе, буйство и кутежи офицеров», и он решил приискать сыновьям более скромное место пребывания, увезя старшего сына Алексея с собой в Италию, а двух младших оставив пока в университете, где они занимались до 1768 г., после чего отправились в Англию[375].

В конце 1760-х гг. Шёпфлин отмечал в письмах пополнение в рядах «блестящей молодежи из России». Сюда приехали учиться князь Николай Голицын (родной племянник вице-канцлера князя А. М. Голицына и посланника в Вене князя Д. М. Голицына), И. И. Воронцов (двоюродный брат дипломатов А. Р. и С. Р. Воронцовых), Г. А. Нелединский-Мелецкий (в будущем известный поэт, родственник князей Куракиных, воспитывавшийся в их доме). Как видим, здесь также начала складываться колония представителей российской дворянской элиты, которая, однако, не получила такой устойчивости и цельности как в Лейдене. Обучение дворян в Страсбургском университете носило менее глубокий характер, причем преимущество в нем отдавалось военным наукам. Так, например, князья Борис и Дмитрий Владимировичи Голицыны (младший из них получит известность как московский генерал-губернатор в 20-х гг. XIX в.), судя по списку предметов, сообщаемому их биографом, основное внимание уделяли изучению математики, особенно практической геометрии и фортификации, а также упражнялись в таких дворянских навыках, как фехтование, музыка, танцы и выучили четыре языка (латинский, французский, немецкий и английский).

В этом смысле типичным примером влияния образования, вынесенного дворянином из Страсбурга, может служить карьера Николая Николаевича Муравьева-старшего. Сын генерала H. Е. Муравьева, он с детства воспитывался отчимом, князем А. В. Урусовым, на средства которого смог отправиться на учебу в Европу. В Страсбурге Муравьев провел около четырех лет, занимаясь не только в университете, но и в военной академии, а по возвращении в Россию, блестяще сдав экзамен, поступил во флот, участвовал в морских сражениях русско-шведской войны, командовал Золотой яхтой императрицы Екатерины II. Выйдя в конце XVIII в. в отставку в звании генерал-майора и поселившись в Москве, он посвятил себя воспитанию сыновей, трое из которых стали затем декабристами; при этом, желая поставить преподавание математики (слабое тогда в Московском университете) на необходимый для будущих офицеров уровень, в 1811 г. он основал Московское общество математиков, занятия которого в доме Муравьева положили начало школе для колонновожатых (младших офицеров Главного штаба). В расписании ее предметов можно усмотреть влияние опыта, вывезенного Муравьевым из Страсбурга; всего же в этой школе в 1810-е гг. училось несколько десятков молодых дворян, избравших военную службу, среди которых многие затем вошли в ряды декабристов, что несомненно свидетельствовало о просветительских идеях, царивших в доме Муравьевых [376].