Разбой - Петр Воробьев

– Так, учитель! – ответил поморянин скорее обречённо, нежели со рвением. Окончательно осчастливив креслинскую волчицу лаской, мистагог потрепал ей уши, утёр руки влажным рушничком с подноса, и поправил очки, сдвинув дужку между стёклами на самый кончик носа. Затем мудрец оглядел пеплинскую парочку, словно видя обоих первый раз в жизни, и осведомился:

– Чада мои, и это ваш выбор платья для тинга? Сперва Вамба, отвлечённый сложностью вкуса лососины с подливой, не понял сомнения в голосе мудреца. Если прикинуть только на вес, на расшивку одежд поморян пошло никак не менее марки самоцветов (и вдвое против того в драгоценных металлах!). – Ещё шубка, если будет холодно, – сказала Меттхильд. – Самбор подарил, из настоящей тануки, а ворот – винландский лютоволк! Поволян улыбнулся и покачал головой: – Красный кунтыш и Мествинов охабень с колошенским шлемом здесь на борту, я надеюсь?

– Так, взяли, – подтвердил Самбор. – На случай чего. – А ну, переодеваемся! – приказал мистагог, нажимая длинным костлявым пальцем на поршень в стеклянном цилиндре. – Но мне говорили, охабень сидит искоряченно и мужеподобно? – удивилась мечница. – В кунтыше прореха от пули, один рукав обожжён, другой разрублен до титана, – начал перечислять её супруг. – Именно! Золотым шитьём, аксамитом, горностаем, или даже танукой тинг в Кильде не удивишь, – мистагог поболтал в воздухе разлохмаченным концом верёвки, служившей ему поясом. – Зато стоит вещественно напомнить, кто разбойничьи вертолёты и аэронаосы сбивает, и на чью милость боргундские отроки сдались! – Дело! – Самбор хлопнул себя по колену, крутанул ус, вскочил, и восторженно-хищно глянул на Меттхильд. – Пошли переодеваться! Кстати, ещё полчаса у нас есть? Мечник и мечница с поклонами удалились, прихватив с собой две кружки ергача и колбасу. Поволян проводил их поспешные (в рвении использовать последние полчаса перед посадкой на что-то более занимательное, чем просто переодевание, не иначе!) шаги проницательно-серым взглядом, налил в чашу чимар, втянул узким длинным носом струйку терпкого пара, и продолжил: – Мы, учёные, часто забываем, что не всякий смертный воспитан всё кругом воспринимать пытливо, но беспристрастно. Не место космическому логосу там, где правит пафос, и нечего прибегать к логике, когда надо звать к чувствам. И, если хочешь смертных в чём-то убедить, над собственным образом тоже надо работать… Тут Вамба обратил внимание, что сам мистагог был не только подпоясан пенькой, но и одет в свиту из грубой желтоватой шерсти, а обут в сыромятные постолы[239] на босу ногу. Его единственной данью роскоши и современности был перекинутый на тонком ремешке через плечо многозарядный дальномерный фотокитон лещинской работы. Мудрец одобрительно глянул на Каю поверх очков, прежде чем завершить своё рассужение: –…Даже когда ты молод и прекрасен. Вот у вас двоих об этом понятие есть. Сразу видно винландского гутана и дочь тиванского вождя. Вамба хотел честно объяснить, что длинная чёрная туника и угольно-серый чешуйчатый панцирь, при жизни принадлежавший оплофору[240] – просто его единственная приличная справа, но старец внезапно погрузился в раздумье, забыв про чимар и направив глаза в неведомую даль (никак не ближе, чем в нескольких световых годах за северным окоёмом!). – Рагаллайг и те, кто за ним – проблема, – наконец сказал мистагог. – Не мы одни перед тингом стратегию строим, они, поди, тоже, – осмелился вставить Вамба. – Верно. Только они сговариваются в прокуренном подвале корчмы за уисгебой, а мы – за чимаром в библиотеке аэронаоса. Наш сговор выше полетит, хоть Рагаллайг и проблема. Вот Сеймур – это вдвое проблема. Самбор сказал бы, выходит задача про козу, волка, и капусту. Как сделать, чтоб он и с нами работал, и с сатисскими эргастериями не цапался? Разве что назначить его главой строительства? Да и лучше Сеймурова прихвостня Психофоро по сверхпроводящим магнитам никого не сыскать, только вот говорят… Поволян снова замолчал. – Что говорят? – спросила Кая. – Нет, – мистагог покачал головой. – Не верю. Забудем. Да, Сеймура головой. Скажем: «Не дело такому великому мужу, как ты, тратить время на всяких подрядчиков»! И кого-нибудь пообходительнее найдём ему в заместители, чтоб с Ладомиром не напрямую. Хоть Аркила из Короцка.

Старец вспомнил про чашу с чимаром, осторожно отхлебнув. – Поволян мистагог, я знала, чем ты в теории с практикой велик, но что и в политике искусен, не догадывалась! – в голосе Каи слились уважение и почему-то досада. – Кабы ты перед тем сходом поговорил с отцом да с Фейнодоксо, может, Ариамиров бунт предотвратили бы! Поволян покачал головой: – Если что Фейнодоксо застало врасплох, вероятно, того и я бы не предотвратил. Без хитрости и навыка в управлении мистагогом станешь не более, чем без грамотности или умения обращаться с оружием. Говорят даже, что нет хитрозадее и беспощаднее политики, чем в академии, потому что и ставок ниже нигде нет. – Несправедливо говорят! Завистники! – не смог сдержать возмущения Вамба. – Всем же ведомо – когда вы с Фейнодоксо строили «Кросны Ифанты», на одни двигатели роспись была больше, чем полугодовой доход айкаттской управы! Мистагог опустил глаза, повернув в руке чашу с чимаром, и вглядываясь в красновато-каштановый перелив напитка. – Мало кому сходу вспомнится доход айкаттской управы, а из тех – уж совсем немного сыщется, кто б упомнил и нашу давешнюю смету. Не суди других смертных по себе, схоласт, иначе жизнь твоя будет полна разочарований. А вот что пока ещё меньшему числу смертных ведомо, так это сколько золота пойдёт на переделку «Гулльвейг». – И сколько? – спросила Кая. – Космолёт-то уже, считай, построен, я и фотографии видела… – Едва не втрое против того, во что все «Кросны» обошлись. Части придётся заказывать в Альдейгье, Сатисе, и самом Щегловом Остроге, а электронику – из Обу, а то и из Кагелунда.

– Беда, – не на шутку озаботился Вамба (ранее он совешенно не задумывался о трудностях с золотом). – Как же тогда смету соберём? – Понятно, несколько городов придётся в долю взять. Альдейгья уже на тинг двух послов отрядила, и по стольку же – Волын и Порог. О смете не волнуйся. Цеховым братьям со схоластами не пришла пора ещё о росписях печалиться. Ваше время творить, а не сметы сводить. – Но как же… – Вамба поймал себя на том, что едва не сперечил герою, в чьём присутствии диалептом ранее едва осмеливался рот раскырть.

– Оставь ту заботу старикам, старшинам и мистагогам, у кого и умы, и пальцы уже гибкость утратили. Кая, вот лучше про что мне расскажи. На поставце у переборки – то Ардерикова работа? – Да, мистагог! Микроускоритель! Осфо мне передал, велел улучшить! – И как успехи? – старец улыбнулся.

– Осфо посоветовал долю полезного действия увеличить, с этим пока никак. Зато удалось настроить на большую дальность, – с гордостью сообщила Кая. – Раньше пучок ядер в десяти саженях начинал расползаться, теперь на полутора рёстах только в точку сходится. – А как сделала, что луч меньше разъезжается? – Луч ионизирует воздух, ионы разлетаются кнаружи, перемещение заряда создаёт цилиндрическое электромагнитное поле. Если правильно подобрать геометрию, можно уравновесить разлёт пучка его сужением за счёт этого поля. – Достойно придумано! Вамба чуть не лопнул от гордости за супругу, та и соболиной бровью не повела. Поволян встал, подошёл к грамотейке, и поправил очки на носу, всматриваясь во внутренности ускорителя. – Тогда положение этой катушки должно зависеть от плотности воздуха? – спросил он. – Да, мистагог! – А что за ядра? Ртуть? – Тунгстен[241]! Здесь вброс, здесь ионизация, здесь разгонный циклотрон… – Ардерик был самым молодым из нас пятерых, – вдруг сказал Поволян. – Смотри, что мог. Обычный циклотрон рёсты в диаметре, а тут на руку надевается. И всё, что от этого мозга осталось – щепотка пепла. Все замолчали. Тишину внезапно нарушил сам мистагог, спросив: – Кая, на какую высоту у тебя настроен ускоритель? – Уровень моря! – Долго будет его перестроить на рёсту? Семь частей из дюжины от атмосферы? – Диалепт, не дольше. – А рафлада заряжена? – Конечно! – Тогда перестраивай, бери с собой, и поднимаемся на прогулочную палубу, – сказал мистагог, всматриваясь во что-то за окном. – Не любо мне, что с севера летит. Волчица Гроа была слепа, но её поводырь видел за двоих. Вамбе пришлось изо всех сил напрячь зрение, чтобы разглядеть в низких облаках смутную рыбообразную форму. Гукнула сирена. Не лишённый грубоватого очарования голос из потолочного громкоговорителя оповестил: – Путешественники, здесь Ги́да шкипер. У нас объявился попутчик, сейчас пошлю самолёт разузнать, почему, так что ждите: тряхнёт. – Иди, – сказала Кая. – Я догоню. Когда тряхнуло, Вамба уже поднимался по винтовой лестнице. Ступени, подобные металлическому кружеву (снова красота и экономия массы!), звенели под ногами. На открытой прогулочной палубе аэронаоса уже собралось изрядно путешественников, несмотря на холодный ветер, нёсший больно бившие по лицу мелкие дождевые капли. Вверху пыхтел насос, сдувая один из пузырей с гелием в оболочке, чтобы временно убавить подъёмную силу, возмещая массу самолёта. На «попутчика» кто смотрел в диоптры, а кто и в оптические прицелы пищалей. Три ватажника готовили к бою губительный в ближнем бою четвертьвершковый тайфур[242] (начальная скорость в две с третью звуковых, а то и больше!), о возможностях которого Самбор всё равно не преминул бы отозваться с пренебрежением, мол, пукалка потороченная, пуля всю кинетическую энергию за пол-поприща растеряет, и так далее. Самого мечника с супругой, кстати, на палубе не было, зато рядом со стаканом лёгкой брони, окружавшим тайфур, три клеохрониста вели киносъёмку происходившего. Не отставая от них, мистагог, оставивший волчицу внизу, взял фотокитон наизготовку. Недалеко от Вамбы стоял телескоп, привинченный к стойке ограждения. Схоласт попытался направить устройство на север, но труба не двигалась. Попытка выяснить причину неисправости выявила щель для восьмушки серебра на станине. Астроному пришлось открыть поясной кошель и скормить устройству блестящий кругляшок с парусником, поднимавшимся по реке мимо высокого скалистого острова. Приняв мзду, телескоп зажужжал. Вамба прицелился поверх трубы, повернул её вверх и влево, и приблизил глаз к флинтласу[243]. Короткокрылый биплан-утка, запущенный с «Клекотуна», набирал высоту, оставляя в небе тройной след – дым из трубы, пар из двух цилиндров. Навстречу этому следу из сизой облачной пелены потянулся другой. Кто-то счёл необходимым высказать и так очевидное: