Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность - Александр Валентинович Махлаюк

или города, или союзники, или подчиненные ему войска (App. Lib. 66). О существовании подобной практики в императорскую эпоху есть лишь косвенные свидетельства (cр. Hdn. III. 6. 4: слова Септимия Севера о том, что он и Альбин получают почести от воинов). Вероятно, подобный обычай в период империи сошел на нет, так же как и обычай присвоения войском почетного титула императора победоносному полководцу. Если Август еще дозволял некоторым военачальникам получать этот титул, то при Тиберии он был присвоен в последний раз (Tac. Ann. III. 74), и императорская аккламация была окончательно монополизирована принцепсами[759], как и сам титул «император», который с 29 г. до н. э. Октавиан получил по специальному сенатскому постановлению в качестве постоянного praenomen, что означало, по сути дела, приобретение и высшей военной власти[760]. В последующей истории принципата именно аккламация императора войском, которая происходила обычно на воинской сходке, становится фактически первичным источником императорской власти[761].

С точки зрения потестарной функции очень существенно также, что в некоторых случаях сама воинская сходка принимала клятву своего военачальника. Так, провозглашенный преторианцами императором, Отон поклялся на сходке, что будет считать своим только то, что они ему оставят (Suet. Otho. 6. 3). Песценний Нигер, демонстрируя свою приверженность солдатскому образу жизни и заботу о воинах, поклялся на сходке, что в походах будет вести себя как простой воин, следуя примеру Мария и ему подобных полководцев (SHA. Pesc. Nig. 11. 3). Диоклетиан принес на сходке солдат клятву, что не знал о гибели Нумериана (Aur. Vict. Caes. 39. 14). В этих и подобных эпизодах военачальники и императоры фактически (и символически) признают суверенное значение коллектива воинов, над которым они имеют власть и которому в то же время подчинены как источнику этой власти.

В целом же сам факт, что войско могло инициировать назначение на тот или другой пост и рекомендовать к награждению (либо же непосредственно награждать отдельных солдат и военачальников), даровать или санкционировать различные почести[762], с достаточной очевидностью свидетельствует о важной роли легионеров как римских граждан, сохранявших ius suffragii[763]. Вполне очевидно, именно эти традиции позволяли воинской сходке в ряде случаев конституироваться в качестве органа самоуправления[764]и не только становиться одним из непосредственных источников верховной власти, наряду с народом и сенатом, но и выступать в качестве ведущей конституционной силы (in rebus prima militia est – CTh. VI. 26. 1), хранительницы легитимности власти[765]в социально-политической системе акцептации императоров, которая включала три силы – plebs urbana, senatus, milites[766]. В эпоху империи, когда для наиболее проницательных современников стала понятна arcana imperii (Tac. Hist. I. 4. 4), воинская сходка, очевидно, заняла главенствующее место среди тех трех источников проявления мнений и воли римского народа, о которых в свое время говорил Цицерон (Pro Sest. 50. 106), называя в качестве таковых народные сходки, комиции и собрания во время театральных и цирковых зрелищ.

Соответствующие традиции, позволявшие войску облекать империем своих избранников, на наш взгляд, базировались на прецедентах, имевших место еще в период ранней и средней республики. Так, по рассказу Ливия (VII. 39–40; ср.: Dion. Hal. Ant. Rom. XV. 3; Zon. VII. 25. 9), в 342 г. до н. э. зимовавшие в Кампании воины замыслили мятеж, недовольные тем, что их после завершения кампании оставили здесь на зимних квартирах. Когда консул Марций Рутил, чтобы предотвратить его, стал под разными предлогами отсылать ненадежных солдат, одна когорта устроила настоящую сецессию и, принявши в свои ряды других воинов, расположилась лагерем близ Альбы Лонги. Не имея предводителя, воины решили вручить власть патрицию Титу Квинкцию, славному в прошлом военачальнику. Под угрозой смерти его доставили из тускульского имения в лагерь и провозгласили императором, поднеся знаки этой почетной должности, а потом велели вести войско на Рим, чтобы добиться соблюдения своих прав. К счастью, этот эпизод завершился миром и раскаянием мятежников благодаря уговорам и авторитету Валерия Корва. Другой эпизод относится к событиям 211 г. до н. э. в Испании. После разгрома и гибели обоих Сципионов остатки их войск собрал молодой всадник Л. Марций, которого солдаты на сходке избрали своим предводителем, вручив ему пропреторскую власть (Liv. XXV. 37; XXVI. 2.1; Val. Max. II. 7. 15). Весьма показательно сообщение Ливия о реакции сената на этот факт: сенаторы увидели дурной пример в том, что военачальник избирается войском, комиции проходят в лагере, в отсутствие должностных лиц (Liv. XXVI. 2. 2). Несколько лет спустя в войске младшего Сципиона в той же Испании вспыхнул мятеж, вызванный задержкой жалования и болезнью командующего. Мятежники, изгнав трибунов, избрали своих центурионов, принесли друг другу клятву и вручили власть двум простым солдатам, которые присвоили себе фасции и топоры (App. Iber. 34; Liv. XXVIII. 24. 12 sqq.)[767].

Подобного рода события, очевидно, можно трактовать как проявление древней традиции самоуправления, которая была присуща римской армии[768]. Еще примечательнее, что войско выступает здесь как властная инстанция, фактически берущая на себя полномочия комиций по выбору и наделению империем магистратов. Разумеется, нельзя не учитывать экстремальность ситуаций, в которых оказывались возможны такого рода действия, равно как и негативную, осудительную реакцию «конституционных» властей. Но если отбросить явно тенденциозную подачу фактов и оценок в наших источниках и встать на точку зрения тех солдат, которые предпринимали подобные шаги, то можно, наверное, предположить, что сами легионеры считали себя вправе не только заявлять о своих требованиях, но и использовали для их отстаивания свои гражданские политические права. Во времена республики действительно «лагерь и форум часто сливались друг с другом»[769], и сходка воинов брала на себя не только избирательные функции, но и законодательные, подобно тому, например, как это было в 357 г. до н. э., когда консул Гней Манлий созвал трибутное собрание в лагере под Сутрием и провел закон об уплате двадцатины за отпуск рабов на волю (правда, этот прецедент вызвал реакцию народных трибунов, которые запретили впредь под страхом смертной казни созывать народ на собрания вне города, чтобы воины, присягнувшие консулу, не проголосовали за что-либо гибельное для народа) (Liv. VII. 16. 7–8). В условиях же гражданских войн, по замечанию Аппиана (B.C. III. 43), именно легионы фактически распоряжались властью и считали себя вправе требовать отчета у своих вождей[770], которые и сами фактически признавали, что обязаны своими властными полномочиями именно войску (ср.: Caes. B. civ. II. 32. 4; App. B.C. III. 65).

В период империи политическим центром государства неоднократно оказывался лагерный форум, где преторианские когорты или легионы, используя сходку,