Зеркальные очки - Брюс Стерлинг

— Но у вас же даже нет космодрома!

— Космодрома? — рассмеялся Энди. — Так мы на тросах затащили ракетные ускорители на шары, скинули вниз, ну и запустили прямо в падении.

— Безумие какое-то, — только и сказал Королев.

— Но мы же здесь, так ведь?

Королев кивнул. Если происходящее ему снилось, то сон был очень диковинным.

— Полковник Юрий Васильевич Королев, — представился он.

— Марс! — женщина хлопнула в ладоши. — Вот погодите, дети услышат!

Она сняла с переборки модельку лунохода и начала ее заводить.

— Послушайте, — сказал мужчина. — У меня работа. Там, за бортом, несколько ускорителей. Надо бы поднять эту штуковину, пока она не сгорела.

Что-то ударило в обшивку, Космоград зазвенел, как колокол.

— Это из Талсы. — Энди посмотрел на часы. — Как раз вовремя.

— Но почему? — Королев недоуменно покачал головой. — Почему вы прилетели?

— Мы же рассказывали. Чтобы жить здесь. Можно чуток тут расшириться, пристроить что-нибудь. Все говорили, что в шарах мы жить не сможем, так наоборот, только мы их и поддерживали в рабочем состоянии. У нас был единственный шанс выбраться сюда своими силами. Кому охота жить тут заради какого-нибудь правительства, армейского дуболома или своры писак? Нужно собственное желание жить на фронтире, в крови оно должно быть.

Королев улыбнулся, Энди оскалил зубы в ответ.

— Мы подобрали все эти силовые кабели и просто взлетели вверх. А уже когда наверху, парень, остается либо сдохнуть, либо сделать Большой Прыжок. — Он поднял голос: — И назад оборачиваться нельзя, нет, сэр! Мы совершили Прыжок, теперь здесь будем обустраиваться!

Женщина приладила луноход колесиками на липучках к обшивке корпуса и отпустила. Тот, весело жужжа, пополз у них над головами.

— Прикольный! Детям понравится.

Королев заглянул Энди в глаза. Космоград снова вздрогнул, моделька слегка сменила курс.

— Восточный Лос-Анджелес, — сообщила женщина. — В нем дети.

Она сняла очки, глаза ее светились знакомым Королеву безумием.

— Что ж… — Энди побренчал инструментами на поясе. — Может, проведете для нас экскурсию?

БРЮС СТЕРЛИНГ

ЛЬЮИС ШАЙНЕР

МОЦАРТ В ЗЕРКАЛЬНЫХ ОЧКАХ[84]

Эта лихая фантазия о путешествиях во времени родилась в характерном для Движения духе веселого товарищества. Безудержная энергия, едкая политическая сатира — верные признаки того, что авторы хотят поговорить о наболевшем: об Америке, о странах третьего мира, о «развитии» и «эксплуатации». А также о фантастике — о том, что энергичность и веселье присущи ей по праву рождения.

Образ Вольфганга Амадея Моцарта особенно созвучен нынешнему десятилетию: композитор фигурирует в кинофильмах, в бродвейских пьесах, в музыкальных видеоклипах, а также в фантастике. Любопытный случай культурной синхронности. Нескладно что-то в восьмидесятых. И никуда нам всем не деться.

С горы к северу от города Райс обозревал Зальцбург восемнадцатого века, раскинувшийся под ним, как обеденный стол. Громадные гиперболоидные башни[85] и раздувшиеся луковицы нефтехранилищ заслоняли собою руины кафедрального собора Святого Руперта. Из труб нефтеперабатывающего завода валил густой белый дым. Сидя в тени увядающего дуба, Райс вдыхал нефтяную гарь.

Величественное зрелище доставляло ему удовольствие. В конце концов, никто не подписывается на участие в предприятии, связанном с перемещением во времени, если не ловит кайфа от таких контрастов. Вроде фаллоса насосной установки, притаившейся на центральной площади Конвента, или по линейке прочерченных линий трубопроводов, разрывавших лабиринт мощеных улочек. Туговато, конечно, пришлось городишку, но за собою вины Райс не чувствовал. Временной луч случайным образом сфокусировался на коренной породе под Зальцбургом, в которой и вспух пузырь, соединяющий этот мир с временем Райса.

Он первый раз видел комплекс извне окружавшей его высокой металлической сетки изгороди. Он руководил бригадами по всей планете: конопатившими нантакетские китобойные суда, чтобы служили нефтетанкерами; обучавшими местных водопроводчиков прокладывать трубы в Синае и Мексиканском заливе.

И вот наконец он сам вышел на волю. Сазерленд, директор по связям с общественностью, предостерегала его от походов в город. Но Райсу ее мнение было по барабану. Самые мелкие происшествия выводили Сазерленд из себя. Она ночей не спала, пытаясь урегулировать самые тривиальные жалобы аборигенов. Она могла часами распекать «привратный люд» — местных, которые день и ночь осаждали квадратную милю комплекса, выклянчивая радиоприемники, нейлон или укол пенициллина.

Ну и черт с ней, решил Райс. Завод пущен в строй раньше срока, право на отдых честно заработано. Того же, кто не в силах найти себе по душе приключение в году от Рождества Господа нашего 1775-м, следовало пристрелить промеж глаз, — так он считал. Райс поднялся на ноги, отряхнул батистовым платком с рук раздутую ветром сажу.

Вверх по склону к нему, вихляя из стороны в сторону и чихая мотором, приближался мопед. У ездока не особенно получалось держать ноги, обутые в бальные туфли с пряжками, на высоком каблуке, на педалях. На правом плече у него балансировал внушительных размеров переносной стереомагнитофон. Мопед дернулся и остановился на почтительном расстоянии от Райса, тот узнал музыку с кассеты: симфония № 40 соль минор.

Парень прикрутил звук, когда Райс подошел к нему.

— Добрый вечер, мистер директор завода, сэр. Я не мешаю?

— Нет, все нормально.

Райс взглянул на отросшую щетину стрижки под ежик, сменившую старомодный парик. Он уже видел парня около ворот, тот был одним из завсегдатаев, но музыка расставила все на свои места.

— Ты же Моцарт, не так ли?

— Вольфганг Амадей Моцарт к вашим услугам, сэр.

— Черт бы меня побрал! Ты знаешь, что это за кассета?

— На ней — мое имя.

— Точно. Ты написал музыку. Вернее, написал бы через пятнадцать лет.

— Она такая красивая, — Моцарт кивнул. — Я не говорить по-английски, чтобы сказать, как это — ее слышать.

К этому моменту большинство привратных уже бы всучивало ему что-нибудь. На Райса произвел впечатление такт собеседника и его знание английского. Типовой словарь местного жителя состоял главным образом из понятий, связанных с радиоприемниками, лекарствами и еблей.

— Ты направляешься в город? — спросил Райс.

— Да, мистер директор завода, сэр.

Что-то в нем понравилось Райсу. Энтузиазм, блеск в глазах. И конечно, то, что ему случилось быть одним из величайших композиторов всех времен.

— Забудь про должности. Лучше расскажи, где бы тут парню поразвлечься?

Поначалу Сазерленд не хотела, чтобы Райс присутствовал на встрече с Джефферсоном. Но Райс немного разбирался в физике времени, а Джефферсон давно донимал персонал американского отделения вопросами о временных дырах и параллельных мирах.

Райс, в свою очередь, с радостью воспользовался шансом увидеть Томаса Джефферсона — первого президента Соединенных Штатов Америки.[86] Ему никогда не нравился Джордж Вашигтон, и он с удовлетворением воспринял известие о том, что масонские связи последнего сделали для него невозможным присоединиться к «безбожному» американскому правительству.

Райс ерзал в костюме из двойной вязки даркона,[87] он и Сазерленд готовились к встрече в недавно оборудованном кондиционерами зале заседаний крепости Гогензальцбург.

— Я уж и забыл, какие эти костюмы скользкие, — пожаловался он.

— Хорошо еще, — парировала Сазерленд, — что ты не надел сегодня этой дурацкой шляпы.

Реактивный самолет вертикального взлета из Америки что-то запаздывал, она то и дело поглядывала на свои часы.

— Треуголки? — удивился Райс. — Тебе не нравится?

— Господи, это масонская шляпа. Символ сил сопротивления переменам.

Франкмасонский фронт освобождения был одним из кошмаров Сазерленд. Эта политико-религиозная организация совершила несколько убогих терактов на Трубопроводе.

— Ой, расслабься, Сазерленд. Мне ее подарила одна из моцартовских групиз. Тереза-Мария-Анжела-что-то-там, из пошедших по миру аристократов. Они все тусуются в этом его музыкальном клубе, в центре. Просто прикольно шляпа смотрится.

— Моцарт? Ты с ним дружбу водишь? Тебе не кажется, что от него стоит держаться подальше? После всего того, что мы с ним сделали?

— Херня, — не согласился Райс, — мне можно. Я тут два года ишачил в стартапе, пока ты учила американскому футболу Робеспьера и Пейна.[88] Вот только парочку ночей позажигал с Вольфгангом — тебе уже не так. А Паркер? Я что-то не слышал, чтобы ты ныла из-за его ежевечернего рок-н-ролла? Гремит из каждого дешевого транзистора.