Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

Известно множество историй об исключительном хладнокровии и бесстрастности Мольтке. Об одной из них, относящейся к июлю 1870 года, рассказал в мемуарах Гольштейн:

...

«Полковник Штиле (Густав фон Штиле, начальник штаба у принца Фридриха Карла) застал Мольтке лежащим на софе с романом сэра Вальтера Скотта в руках. Когда полковник сказал что-то по поводу чтения книг в такое горячее время, генерал безмятежно ответил: “А почему бы и нет? Все готово. Нам осталось только нажать кнопку”»85.

Во время Франко-прусской войны подполковник Юлий Верди дю Вернуа служил штабным офицером. 9 января 1871 года он записал в дневнике:

...

«Мольтке… никогда не забывает о нас и неизменно добр со всеми. За всю кампанию никто не слышал от него резкого слова. С нами он всегда весел, жизнерадостен и прост в обхождении. Рядом с ним мы чувствуем себя в безопасности, все мы его любим и обожаем. Но и вне штаба превалирует одно чувство – восхищение. Все говорят: у него идеальный склад характера»86.

Вечером после битвы при Седане, величайшей победы прусского оружия в XIX веке, король дал обед для высших командующих. Граф Альфред фон Вальдерзе, тогда еще молодой штабной офицер, записал в дневнике:

...

«На обеде присутствовали Роон, Мольтке и Бисмарк. Король поднял бокал и выпил за здоровье «человека, наточившего для меня меч, применившего его и успешно направлявшего мои действия». Эти слова часто цитировались в различных вариантах, но я ручаюсь, что он произнес именно эту фразу»87.

25 января 1858 года кронпринц Прусский Фридрих Вильгельм обвенчался с принцессой-цесаревной Великобритании Викторией в часовне Сент-Джеймсского дворца. Бисмарк еще не был великим, и его не пригласили в Виндзорский замок, но он участвовал во всех свадебных празднествах в Берлине, о чем свидетельствует его письмо другу: «Вечером я был на грандиозном балу с банкетом, где непрактичное цивильное платье и холодные коридоры наградили меня катаром желудка»88. Как мы увидим дальше, Бисмарк не любил дворцы, считая их опасными питомниками вирусов, сквозняков и властных женщин.

Принцессе-цесаревне было всего семнадцать лет, а выглядела она еще моложе. Графиня Вальбурга фон Гогенталь писала о ней в 1858 году:

...

«Принцесса показалась мне необыкновенно юной. В ней еще сохранилась детская округлость, усиливавшая впечатление малышки. Она была одета по моде, уже давно не принятой на континенте. На ней было пышное платье из цветастого шелка, застегнутое на спине, а волосы она зачесывала назад. Но больше всего меня поразили ее глаза: изумрудные зрачки цвета морской волны в яркий солнечный день и улыбка, открывающая ослепительно белые зубы, очаровывали всех, кто к ней приближался»89.

В 1858 году у Фридриха Вильгельма IV случилось несколько апоплексических ударов, нарушивших мозговые речевые центры и лишивших его возможности адекватно управлять монархией. 7 октября 1858 года он передал властные полномочия младшему брату принцу Вильгельму, ставшему регентом королевства90. Кронпринц уже в роли регента уволил консерватора Мантейфеля и сформировал новое правительство, состоявшее из членов Wochenblattpartei(партии «Еженедельника»): многих из них Бисмарк относил к числу своих «врагов». Назначение правительства «новой эры» было с энтузиазмом поддержано прусскими либералами, но для Бисмарка оно означало катастрофу. Бисмарк усматривал опасность для королевства и в английском влиянии, и в «новой эре» во главе с регентом. С другой стороны, как отметил Пфланце, перемены не были уж столь радикальными: «На смену феодальным консерваторам пришли аристократические парики»91. Оценка, безусловно, правильная. Но в то время казалось, что Бетман-Гельвег, Рудольф фон Ауэрсвальд, князь Карл Антон Гогенцоллерн-Зигмаринген, ставший министром-президентом, и те члены нового кабинета, считавшиеся в 1848 году либералами, привнесут какие-то изменения. Либеральная принцесса-регент Августа, принцесса Саксен-Веймарская приветствовала «новую эру». Принц-регент сомневался. «Чем это я мог заслужить восторги этого сброда?» – спрашивал он с раздражением92.

Правительство «новой эры» действительно оказалось в некоторой степени новаторским. 2 февраля 1859 года оно наделило еврея, владельца дворянского поместья в Бреслау, некоего герра Юлиуса Зильберштейна, правом голоса в окружном сейме, то есть предоставило ему те самые stndische(традиционные) права, которых евреи были лишены в 1847 году при самом активном участии Бисмарка. Истинные дворяне запротестовали и отказались признавать решение правительства. Кампания в защиту традиционных дворянских прав от посягательства евреев продолжалась два года93. Мрачное пророчество Бёрка сбывалось: земля становилась товаром. Еврейские плутократы угрожали вытеснить подлинных носителей традиции и чести.

Пришествие «новой эры» означало также, что Бисмарк утерял прямой доступ к власти и из-за этого чувствовал себя подавленным и больным. 20 февраля 1859 года он писал Леопольду фон Герлаху:

...

«По международным делам мне не о чем писать, и это меня угнетает. Когда, как сейчас в Берлине, мне нечего осмысливать и затевать и передо мной нет ни перспектив, ни каких-либо признаков вдохновения и пробуждения желаний, тогда из-за осознания бесцельности и бессмысленности существования я начинаю терять силу духа. Я делаю не более того, что мне приказывают, и все пустил на самотек»94.

В письме брату Бисмарк жаловался на неважное здоровье:

...

«Я чувствую переутомление и болезненную слабость и с трудом нахожу время для крайне необходимых мне физических упражнений. У меня часто случаются приливы крови, и я очень подвержен простудам»95.

Ипохондрия, всякого рода болезни и депрессия всегда сопутствовали любым переменам в политической жизни Бисмарка. С возрастом и, как ни странно, по мере достижения новых высот в своей карьере он переносил их все тяжелее и острее.

Пока Бисмарк сокрушался по поводу навалившихся на него невзгод, Альбрехта фон Роона пригласили на церемонию посвящения в рыцари ордена Святого Иоанна. Как Роон сообщал потом жене Анне, регент, передавая ему мантию и регалии и «горячо пожимая руку», сказал: